живём и погибаем,
Чтобы снова возродиться.
Для чего? Сами не знаем.
Мы — малейшая частица
В бесконечном мироздании,
В нашем крохотном сознании
Жизни суть не уместится.
* * *
И решил он, что похмелье
Он рассолом одолеет.
Очень было тяжело,
Но уселся за столом
Наш герой, и стих писать
Начал кляксами в тетрадь.
Мрачной рифмой выводил
Состоянье подсознанья,
Строки, словно воду лил,
Буквы еле поспевали
Вслед за мыслью; возникали
Грубые штрихи пера
И картину создавали.
Коновалов рисовал
Очень часто чертовщину,
Когда был в похмелье сильном,
И неплохо выходило;
Вряд ли б, кто-нибудь сказал,
Что с похмелья написал
Эти строки странный автор.
До того он обжигал
Мозг словами, что оратор
Перед ним — болтун. Арабы
Говорили про стихи,
Что жемчужины они;
С ювелирами сравнили
Их поэтов; как на нить
Слов жемчужины вдевают,
Ожерелье составляют.
Коновалов же, рубил
Рифмы крепким топором,
Ветер севера любил,
Воспевал в стихе он шторм,
Хаос, дикую стихию.
Рифмы сами приходили
В его разум, стройно плыли
Пламенной волной-строкой,
Создавая сразу строй.
(Из повести «Без(с) названия»)
* * *
Ничего не замечал
Поначалу Станислав,
Чуть рассеяннее стал.
Дома на кровать упав,
Слушал долго монологи
В голове своей; стихами
Говорил, и тем же слогом
Голоса за ним слагали.
Иногда совсем, как будто,
Что-то новое он слышал,
Чей-то стих был чист, возвышен,
Описать такое трудно…
Был сначала монолог,
А потом он в диалог
Постепенно превращался…
Кто-то говорил, смеялся
В голове у Станислава
И стихами отзывался
На любую мысль. Мало
Спал наш Коновалов
И безумие подкралось
Незаметно, и пожаром
Разгоралось. Всё казалось
Коновалову столь странным,
Будто, кто-нибудь подстроил
Эпизоды его жизни,
Голос постоянно вторил
На любые его мысли.
Люди хитро улыбались,
Что-то злое затевали,
Может быть, украсть старались
Его повесть? Точно знали
Все вокруг, что он поэт
И чинить решили вред,
Чтобы гений уничтожить.
"Ничего, мне Бог поможет;
За дверями всегда враг!
Свора бешеных собак
Чует каждый шаг мой… Как
Разгромить мне этих тварей?!"
— Ты сражён, тебе никак
Не осилить их, ты, парень,
Как законченный чудак
На букву "м". Вот так.
"Ах, заткнись! Да кто же ты?!
Выпить надо, сжечь мосты,
Может, в пьяное сознанье
Бесы не полезут." — Наказание
Тебе за тупую твою жизнь.
Выпить хочешь? Ну пройдись
За пивком, нам дверь откроешь.
"Замолчи, уйди, заткнись!
Господи, ты мне поможешь…"
— Он поможет; заикнись
Ты в молитвах, что, мол гложет
Чей-то голос здесь в ушах,
От него, мол, вовсе швах,
Тяжело и пить охота
Водку с пивом по субботам.
"Это всё бессонный мозг,
К психиатру обращусь…"
— Всыпать надо тебе розг,
Слишком ты нахальный гусь.
К психиатру? Ну и пусть.
Выпишут тебе билет
И тогда велосипед
Даже не доверят. Грусть
Глядя на тебя берёт.
"Всё закончится, пройдёт…"
— Соломоновы слова.
Только, он-то ел да спал,
Жизнью наслаждался, знал
Толк в девицах молодых,
В винах терпких, наливных;
Лишь пресытясь, рассуждал
О тщете существованья.
Ну а ты всю жизнь проспал;
И не жизнь, а прозябанье,-
Все твои земные дни.
"Глотку, гад, свою заткни!
В самом деле, наказанье…"
— Мы с тобою оба знаем,
Псу под хвост мечты твои.
Не Шекспир, не Саади
И не Пушкин, а бездарность.
"Недостаточно стараюсь,
В этом все грехи мои."
— Ну так сядь и покажи
Мне сейчас своё старанье,
Хоть страницу напиши
Не кривляньем, а стихами.
"Ну держись, поганый бес!
Я тебя сейчас заткну
Сочетанием словес!
Будешь у себя в аду
Всех собратьев удивлять,
Стих мой красочный читать!"
Коновалов стал в бреду
Строки стройно рифмовать.
До утра смог написать
Три страницы…
(«Без(с) названия»)
Свежесть в воздухе витает,
Свет с небес к земле идёт
И живущих пробуждает;
Снова утро настаёт.
Шесть утра на циферблате,
Редко слышен шум машин.
Вышел человек в халате
На балкон; стоит один,
Кофе пьёт и трубку курит,
И угрюмо брови хмурит,
Думает: "Мне шестьдесят,
Юбилей мой завтра будет.
Эх, вернуть бы всё назад!
Долго сердце не забудет
Те года и тех людей…
А теперь душе моей
Не дышать уж полной грудью.
Старость близко; каждый день
Наступает на меня.
Чаще нападает лень,
Тяжело переставлять
Ноги дряхлые свои,-
Их уже давно артрит
Покусал. Устал, устал
Я бессонными ночами
Повторять, как заклинанье
Монолог ушедших дней!
Тесно в голове моей,
Душно… Но не скучно.
И опять с утра сосед,
Этот ослик добродушный,
Вытащил велосипед!"
(В это время из подъезда
Шёл мужчина средних лет,
С новым байком для заезда).
Сел он и поехал бодрый,
Мы теперь за ним посмотрим.
Едет, думает: "Ура!
Тем, кто чуть не до светла
Своё тело поднимает
И зарядкой ободряет!
У того всегда дела
Хороши, кто не грешит
Жирной пищей, алкоголем.
Только тот собой доволен,
Кто стать веганом спешит!
Защищает нашу Землю
От различных загрязнений
И активно жизнь ведёт,
Вот таким у нас почёт!"
Ехал этот велогонщик,
А ему навстречу тощий
Юноша едва шагал,
(Он ещё совсем не спал),
Но счастливый, нежно думал:
"Хорошо я ей засунул!
Быстро девку уломал.
Лучше бы её подругу…
Но уж так, как бог послал.
Мне медаль бы за заслугу!
За два месяца вторая
Ножки раздвигает краля!
Лето, братцы, это праздник;
Веселись, балдей, проказник!
Институт лишь в сентябре.
Ох, по кайфу солнце мне,
Это небо, ветер вольный!
Я живу, я всем довольный!"
Шёл студент; а на скамейке
Девушка сидит с коляской,
И в коляске, кто-то мелкий
Выпучил на небо глазки.
Он, младенец, мысли слышал
Всех, кто где-то рядом был;
Он ещё в себя не вышел,
А свободно в во́лнах плыл
Общего сознанья.
* * *
А ведь мы одна семья,
Белорусы, украинцы,
Русские — в нас нет единства,
Но мы братья, мы славяне!
Эх, Иван родства не помнит,
Лишь раздор идёт на память,
Друг на друга бочку гонят,
Как всегда наши славяне.
Со времён диких племён
И до нашего столетья,
Лишь враждою мы живём,
Попадаем вечно в сети
Распрей, смуты, недовольства.
Нет, чтобы сплотить нам войско
И на запад дружно двинуть,
Растоптать лихой дружиной
Города земли заморской,
Растащить их мир на доски!
Всю Европу бы вогнали
В дикий ужас; и помчали
Дальше боевых коней.
До Америки в ладье
Добрались бы океаном
И прошлись бы ураганом
По откормленной стране.
Белый дом сразив тараном,
Мы бы на его стене
Щит свой боевой, кровавый
Прикрепили, (как
