Евгений Абросимов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Домой пошли по 1-й Брестской,
по зарастающей быльем.
В чужих дворах с протяжным треском
сушилось чистое белье.
И солнце падало на кровли
грибным дождем, дождем косым,
стекало в лужу у «Торговли
Перепетусенко и сын».
Володя промолчал дорогу,
старался не глядеть в глаза,
но возле самого порога,
сбиваясь, маме рассказал
про то, как избивали кукол.
про «буржуазный гуманист»…
На лесенке играл «Разлуку»
слегка в подпитье гармонист.
Он так играл, корявый малый,
в такие уходил баса,
что аж под сердцем подымалась
необъяснимая слеза.

А мама бросила покупки,
сказала, что «теряет нить»,
сказала, что «кошмар» и — к трубке,
скорее Любочке звонить.
(Подруга детства, из удачниц,
из дачниц. Всё ей нипочем,
образчик со времен задачников,
за некрасивым, но врачом).
А мама, горячась и сетуя,
кричала Любочке: «Позор,
нельзя ж проклятою газетою
закрыть ребенку кругозор,
Ведь у ребенка “табуль раса”
(Да ну из фребелевских, ну ж),
а им на эту “табуль” — классы
буржуев, угнетенных. Чушь.
Володя! Но Володя тонкий,
особенный. Не то страшит.
Ты б поглядела на ребенка —
он от брезгливости дрожит,
Всё, мой апостол, что-то ищет.
Ну, хватит — сад переменю.
Ах, Надя, — толстая бабища,
безвкуснейшая парвеню».

Володя слушал, и мокрица
между лопаток проползла.
Он сам не ведал, что случится,
но губы закусил со зла.
Какая-то чужая сила
на плечи тонкие брела,
подталкивала, выносила…
Он крикнул: «Ты ей наврала.
Вы обе врете. Вы — буржуи.
Мне наплевать. Я не спрошу.
Вы клеветуньи. Не дрожу и
совсем от радости дрожу».
Он врал. Да так, что сердце екнуло.
Захлебываясь счастьем, врал.
И слушал мир. И мир за окнами
«Разлуку» тоненько играл.

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть в анналы,
И даже близким славы не сыскать.

Ветер ветку ивы клонит,
Ни тумана, ни росы.
Частокол ломая, кони
Пробираются в овсы.

Чуть осока шевелится,
Берег, омель, невода.
Не читается, не спится
И не тянет никуда.

На столе коврига хлеба,
Соль да кринка молока.
В эту горницу тебе бы
Залететь издалека.

Я бы скатертью льняною
Застелил сосновый стол…
Баяниста бы с женою
В полночь темную привел.

Мы бы спели и сплясали,
Подружились бы с тобой.
Люди добрые сказали б:
«Свадьба здесь – не за горой».

Только это – небылица,
Далека ты, как звезда,
Не читается, не спится
И не тянет никуда.

Лесные озера, долины,
Бугры и сосняк без конца.
К берлогам и норам звериным
Тропинки ведут от крыльца.

Бери патронташ и двустволку,
Потертую сумку и нож,
Не встретишь поджарого волка
Лису золотую убьешь.

А если, усталый немного,
Почувствуешь жажду в груди,
На дно комариного лога
К ручью по обрыву сойди.

И слушай, как щелкают птицы,
Напейся воды ледяной,
И девушку вспомнив, лисицу
Погладь осторожно рукой.

Заросший земляничником курган.
Таскают хвою муравьи на спинах.
Растет и зреет ярая малина.
Клыкастый пень стоит как истукан.

Кроты пещеры под корнями роют,
И в тишине – до звезд вознесена –
О купол неба бьется головою,
Не в силах с места тронуться, сосна.

По ветру к солнцу медленно летит
Пернатых новоселов стая,
Но безучастно – с дерева – седая
Сова на мир полуденный глядит.

Безмолвствую в раздумье.
Очарован речушкою, что буйствует во рву.

… Я счастлив тем, что я к земле прикован,
Что я во всем, как всё во мне, живу!

Шумят чуть слышно над обрывом ели,
Колышутся тенистые леса…
Мои надежды снова просветлели,
Как над безлюдным долом небеса.

Я полюблю какую-то из русых.
Но где она, в каком краю живет?
Не для нее ли на рябине бусы,
Не для нее ли яблоня цветет?

И не о ней ли птицы, улетая,
Вдруг загрустят, когда она им вслед,
На миг про всё на свете забывая,
Махнет платком багряным, как рассвет?

Шумят чуть слышно ели над обрывом,
Стучит пернатый труженик в дупле…
И я хочу любить и быть любимым
На светлой нашей, солнечной земле!

Над мхом зарастающим тыном
Всю ночь — от зари до зари —
Багряные гроздья рябины
Качаются, как снегири…
И в озере плещутся рыбы.
А дальше — долина, и в ней —
Камней седоватые глыбы
Похожи на груды костей.
Здесь ветер размашистый жестче,
Кричит коршунье на заре.

…Опять осыпаются рощи
И шорох листвы на дворе.

Что делать мне в пору такую,
Податься к кому и куда,
Коль друг мой мою дорогую
Увел от меня навсегда?
Мы все, видно, в жизни нежданно
Бываем отвергнуты вдруг…

…Опять — листопад и туманы,
И выпала книга из рук.

Ну что же, прощай,
И коня вороного
Ко мне подведи от плетня,
Я скоро вернусь.
И у камня седого
В долине ты встретишь меня.

Никто, моя радость,
Тебя не осудит –
Ни добрый, ни злой человек,
Обнимемся, что ли,
Как близкие люди,
И будем друзьями навек.

Я скоро вернусь,
Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые? Рассвет…
Ведь ты же сама
И коня напоила,
И в гриву вплела горицвет.