«Лишь в минуты просветленья…»
Лишь в минуты просветленья
Пробуждённая душа
И печаль, и наслажденья
Пьёт из полного ковша,
Расширяет кругозоры,
Расторгает небеса,
Видит светлые просторы,
Созидает чудеса.
Дни обычности нелепой
Скудной струйкою текут,
Загоняют душу в склепы,
Все проходы стерегут.
Впечатления все вялы.
Где же правда, где же ложь?
Точно ложечкою малой
Капли кисленькие пьёшь.
Островерхая крыша
Придавила весь дом.
Здесь живущие дышат
С превеликим трудом.
Здесь косматые, злые
Лихорадки живут,
И туманы седые
На болотах прядут.
Портят всякое дело
Здесь Авось да Небось,
А земля захирела
И промокла насквозь.
Утром встану,
В окна гляну, –
Бел туман.
Сердце бьётся,
Удаётся
Чей обман?
Что, старуха,
Слышит ухо?
Это – свой.
Улыбнулся,
Повернулся
К ней спиной.
Выждал время,
Стукнул в темя
Топором.
Сделал лихо,
Вынес тихо
Тюк с бельём.
Сел в пролётку,
Да находку
Не сберёг, –
Страшно что-то.
Шмыг в ворота
Со всех ног.
Кнут под мышки.
Вот делишки.
Не сплошал,
Раньше ль, позже ль,
Дёрнул вожжи,
Ускакал.
Только ль рано
Мглой тумана
Обманул?
Целы сутки
Шутит шутки
Вельзевул.
Легкокрылою мечтою
Унесён ты от земли.
Посмотри, – перед тобою
Страны новые легли.
Вот бежит на сонный берег
Ветер, волны шевеля.
Дальше Африк и Америк
Эта новая земля.
Но не радужную грёзу
Видят дрёмные глаза,
И не призрачную розу
Поит росная слеза.
Видишь, – там твоей невесте
Принесли уже фату.
Мир иной, но с нашим вместе
Заключён в одну черту.
Но, конечно, в Путь наш Млечный
Не вместится этот мир.
Близок нам он бесконечно,
Дальше он, чем Альтаир.
Мы туда путей не знаем,
Не умеем их найти.
Мы в пространствах различаем
Только три всего пути:
Вот длина лежит пред нами,
Ширина и вышина.
Только этими путями
Нам Вселенная видна.
Все пути иные стёрты,
Мы запиханы в футляр,
Не умеем мы четвёртый
Строить перпендикуляр.
Три ладьи мои снастят.
Это – всё, чем я владею.
Хоть я нынче не богат,
Но ужо разбогатею.
Освер, щедрый в декабре,
Мне мильоны даст селёдок.
Камергер я в январе,
Оснащу я двести лодок.
Гаакону подарю
Самых крупных сельдей бочку.
Скажет он: «Благодарю!»
Фрейлиной назначит дочку.
Дочка в школах учена,
И на барышню похожа.
На балу в дворце она
Не ударит в лужу рожей.
Распевает голоском
Очень звонким, как у птички.
Правда, ходит босиком,
Да ведь это по привычке.
Не пойдёт за рыбака,
Не возьмётся уж за вёсла.
Да утешит старика:
Будет муж ей – консул в Осло.
Давно наука разложила
Всё, что возможно разложить.
К чему же это послужило,
И легче ли на свете жить?
Умней и лучше мы не стали,
Как ни плевали на алтарь,
И те же дикие печали
Тревожат сердце, как и встарь.
Холодный дождь нас так же мочит,
В лицо нам так же веет снег,
Глупец по-прежнему хохочет,
Осмеивая всё и всех.
Вновь повторяем шутку ту же
При каждой новой смене дней:
«Бывали времена похуже,
Но не было подлей».
Ничего не проворонит,
Даром слова не проронит,
Только всё, что скажет, сплошь
Клевета и злая ложь.
Называют её Лиза,
Прозывают же Подлиза.
Брат в обмане уличил,
Да от зла не излечил.
Мать вчера её бранила
За обиду дяди Нила,
Ну а сам-то дядя Нил
Брани той не оценил:
«Как её вы ни браните,
Не найдёте прочной нити
Из души исторгнуть зло.
С нею вам не повезло».
Угол падения
Равен углу отражения…
В Сириус яркий вглядись:
Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.
Где-то в Америке
Иль на бунтующем Тереке, –
Как бы я мог рассчитать?
Ночью бессонною
Эту мечту отражённую
Кто-то посмеет принять.
Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда…
Угол падения
Равен углу отражения…
Та же обоим звезда.
«Сатанята в моей комнате живут…»
Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько позову их, – прибегут.
Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.
Вкруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.
Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших.
А потом они начнут и свой рассказ.
Не стесняются ничуть своих проказ.
В людях столько зла, что часто сатанёнок
Вдруг заплачет, как обиженный ребёнок.
Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.
Уж привыкли, знают, я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.
Почитаю им порой мои стихи,
И услышу ахи, охи и хи-хи.
Скажут мне: «Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем».
Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,
Как у нас очаровательны печали,
Как Невесты мудрые Христа встречали,
Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слёз и море ласк.
Валерьяна экзальтата,
Серпий, ладан для кота.
Ночью ярость аромата
Им обильно пролита.
Кот нюхнёт, на крышу лезет,
Спину горбит, хвост трубой,
О подруге дико грезит,
И врага зовёт на бой
Злобно фыркает, мяучит,
Когти выпустит мой кот,
И врага терзает, мучит,
С крыши на землю швырнёт.
В кровь изорвана вся шкура,
Но победе храбрый рад.
Возвещает власть Амура
Валерьяны терпкий яд.
«Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни…»
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая и брату говорит:
«Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Всё блудный сын пожрёт, и всё ж не станет сыт».
И точно, – расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
Грабёж.
«В чём слова ты обвиняешь?…»
В чём слова ты обвиняешь?
С тихой лаской все их встреть.
Если речь понять желаешь,
Слово каждое приметь.
От природы все невинны,
Все теснятся в речь гурьбой.
Коротки они иль длинны,
Все, как дети, пред тобой.
Ты пойми, – они не грубы,
Самых дерзких не брани.
Лишь пройдя чрез наши губы,
Иногда язвят они.
Все звучали очень гордо
В час рожденья своего.
Из Тримурти стала морда,
Ну так что же из того?
И со мною то бывало,
Что, сложившись невзначай,
Так пленительно звучала
Кличка: милый негодяй.
