Ладья
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Летом парень рад
С нею прокатиться, –
Пусть народ дивится:
Вишь, её наряд –
Вёсла или парус.
За веслом стеклярус,
Парус ветра вздох
Надувает пышно, –
И скользит неслышно.
Да не будь же плох:
Станет миру жалко,
Коль тебя русалка
По стремнине вод
Понесёт, заманит,
И с молодкой втянет
В свой водоворот.
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Заперта в сарай,
И одна томится,
И народ глумится:
«Ништо, поскучай!»
Покуковала, улетела,
И уж не слышится ку-ку,
А вновь примись она за дело,
Так наводила бы тоску.
Но что же! Слышу однозвучный,
Всегда один и тот же тук.
Ах, как приятен был бы скучный,
Но всё же милый сердцу звук!
Теперь живёшь и не гадаешь,
Ну, сколько жить ещё мне лет.
Ведь всё равно, так верно знаешь,
Что настоящей жизни нет.
На подённую работу
Ходит Глаша каждый день.
О сынке несёт заботу:
Накорми, учи, одень.
Простираешь день, устанешь,
Спину ломит, ну так что ж!
Мужа нет, и жилы тянешь
Из себя за каждый грош.
Он румяный да весёлый,
Набрался он свежих сил.
Босоногий, полуголый
Он всё лето проходил.
Только всё же в пионеры
Он не хочет поступить:
Не оставил нашей веры,
Хочет крестик свой носить.
Тщетно позабыли
Люди про богов:
Волю подчинили
Разуму их слов.
Вы, богоубийцы,
Что же весь ваш гам!
Вечно Олимпийцы
Недоступны вам.
Колосится поле,
Где стоял алтарь, –
Вы покорны воле
Той же, что и встарь.
«Растревожил рану, а зачем?…»
Растревожил рану, а зачем?
Что прошло, о том не вспоминай.
Тёмен мир, и глух к тебе, и нем,
Не найдёшь потерянный твой рай,
И того, за что ты изгнан был,
Не искупишь смертною тоской
В час, когда суровый Азраил
Разлучит тебя с земной судьбой.
Только верь, что всё ж разлуки нет,
Что Господень мир неодолим,
Что за гранями несчётных лет
Мы в глаза друг другу поглядим.
«Моя молитва – песнь правдивая…»
Моя молитва – песнь правдивая,
Мой верный, нелукавый стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
Пускай для слабых душ соблазнами
Пылает каждая из книг, –
К Тебе идём путями разными,
И я в грехах Тебя постиг.
Душа пред миром не лукавила,
И не лукавил мой язык.
Тебя хулою песнь прославила, –
Багряной россыпью гвоздик.
Тебе слагалась песнь правдивая,
Тебе слагался верный стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
«Проклу всё немило в мире…»
Проклу всё немило в мире, –
Обезумела жена…
Но в Фокейской Антикире
Исцелилася она.
Тайной силой чемерицы
Побеждён печальный бред;
Улетели, словно птицы,
Вереницы тёмных бед.
Проклу счастье улыбнулось, –
Снова с ним его жена;
В мир ликующий вернулась,
Исцелённая, она.
Снова радость ей знакома,
И забавны снова ей
У супружеского дома
Крики звонкие детей.
Осенив земные недра
И пронзив любовью мрак,
Сеешь ты, Деметра, щедро
Нам на пользу всякий знак.
Проклу, дивная, тобою
Радость светлая дана:
Снова он ласкает Хлою,
Снова с ним его жена.
«Ты жизни захотел, безумный!..»
Ты жизни захотел, безумный!
Отвергнув сон небытия,
Ты ринулся к юдоли шумной.
Ну что ж! Теперь вся жизнь – твоя.
Так не дивися переходам
От счастья к горю: вся она,
И день и ночь, и год за годом,
Разнообразна и полна.
Ты захотел её, и даром
Ты получил её, – владей
Её стремительным пожаром
И яростью её огней.
Обжёгся ты. Не всё здесь мило,
Не вечно пить сладчайший сок, –
Так улетай же, легкокрылый
И легковесный мотылёк.
«И зло для нас премудро строит…»
И зло для нас премудро строит
Глагол предвечного Отца, –
Оно святым туманом кроет
Невыносимый блеск венца.
Приникнуть к дивному пределу –
Какое было б торжество!
Но неразумную Семелу
Испепелило божество.
«Для наслаждений входит бес…»
Для наслаждений входит бес
В приуготовленное тело,
Когда отвергнут дар небес
И благодать в нём оскудела.
Но плоть священна. Перед ней
Обитель жизни бесконечной.
Стремит к ней светлый чародей,
Миродержавный, Эрос вечный.
Блажен, кто пламенный призыв
Услышав, Эросу ответит!
Он в мире беспредельном жив,
И снова Алетею встретит.
Святою благостью небес
Сожжётся пепел вожделений,
И посрамится гнусный бес,
Искатель низких наслаждений.
«Подъявший крест мучений жаждет…»
Подъявший крест мучений жаждет.
Стремяся к Господу, аскет
По воле непрерывно страждет,
Чтобы увидеть вечный свет.
Покорным духу стало тело,
Смирился гнев, низложен страх,
Заря спасенья заалела
В непостижимых небесах.
«Являлся девою прелестной…»
Являлся девою прелестной,
Антония не соблазнил,
И силой подвига чудесной
Он наконец повержен был.
Предстал тогда, как отрок чёрный,
И, злобой адскою томим,
Склонился он в тоске покорной
Перед отшельником святым.
Сказал аскет ему: «Лукавый,
Смирясь, смирися до конца,
И преклонись перед державой
Миры создавшего Отца».
Но бес, отвергнув Божье бремя,
Исчез, закутавшися в дым.
Доколе не настанет время,
Пребудет он неукротим.
«Тебя, Бога, хвалим!
Заповеди валим, –
Божия скрижаль,
Стоя, нам нужна ль!
Тебя, Бога, славим,
Пред Тобой лукавим,
Ладаном кадим,
Адом всё смердим.
Бога величаем,
И спасенья чаем, –
Богу всякий грош,
Видимо, хорош». –
«Славьте и хвалите,
Величайте, ждите, –
Отвечает бас, –
Будет шиш для вас».
Тенор продолжает:
«Бог вас не желает
В светлый рай впустить,
Чистоту смутить».
И поют сопраны:
«Печки уж убраны,
И дудит в дуду
Чёрт для вас в аду».
Дисканты и альты
Зазвенели: «Шваль ты!
Убирайся вниз!
Сверху мы пис-пис!»
«Соболино одеяльце в ногах…»
Соболино одеяльце в ногах,
Да потоплены подушки в слезах.
Через золото часты слёзы льются, –
Возлюбленный с разлучницей смеются.
Старушонка-чародейка пришла,
Приворотный корешок принесла.
«Не жалей золотых, раскрасавица,
Муженьку эта девка разнравится».
Льётся золото во старухин карман.
Поутру молодец выпил стакан,
Побледнел, повалился, и не встанет,
На разлучницу никогда не взглянет.
«Издетства Клара мне знакома…»
