крайней мере, для меня – нет. И оттого, что мы так быстро оказались помнишь где, у меня к тебе интерес не остыл, а скорее наоборот. Недоступностей и так получается много, так что нарочно их создавать незачем.
– Спасибо тебе за отзывчивость, но вчера это было физическое, а не душевное вовсе. И всё уже прошло. Кошку испорченную в пищу употребила. Буду знать теперь, какие это коварные животные. Привези мне альбом с фотографиями Нью-Йорка. Не обязательно архитектуру. Всё, что будет изображено относительно этого города, и чтобы непременно передавало его атмосферу.
– Ты в поезде – или уже нет? – я до шестого в Америке – уже начал ждать.
– Я в Одессе. Я влюблена в город. Я здесь остаюсь. Наша встреча под вопросом. У меня тут всё музеи в основном. Cначала в музей западного и восточного искусства, потом в музей современного искусства, а потом посмотрим. Вообще здесь очень уютно. Люди доброжелательны до безобразия (этак поживу тут и уверую в то, что плохих людей не бывает, и буду травмироваться постоянно при столкновениях с действительностью). Тут практически нет магазинов одежды, а если есть, то очень дорогие, зато везде сплошные интим-салоны, агентства недвижимости, парикмахерские. Этакий вот местный пунктик.
– И правда, зачем одеваться? Украситься в парикмахерской и заниматься любовью, для чего нужно место в недвижимости. Одесса отличная, свободная, ленивая и легкая, но её можно попробовать устроить самим, устроил же её де Рибас.
– Ты и правда уже в Америке? Ну и как там тебя аборигены встречают? Как Айова? Какова вообще у тебя культурная программа?
– Прилетел через Франкфурт, Чикаго и Сидар Рапидс, больше суток в пути, тут сейчас полночь, ужасно хочу спать, но написать тебе хочу больше. Программа литературная – а сам штат в сплошной кукурузе. Но будет ещё Нью-Йорк. Люди в Одессе доброжелательные, но хитрые, так что поосторожнее, а то кисточки украдут.
Пористый город широких солёных лестниц,
кудрявых домов на горбах лоточников-улиц.
Мраморный полдень идёт по проспекту вместе
с толпами слухов, что по пути разулись.
И в сверканье коленей и смехе сушек
так и ждёшь, что кто-то окликнет: «Боря!»
В свисте ветра и хрусте сухих ракушек
каждый день между озером жить и морем.
Твёрдых каштанов на голову падающие подарки,
медузы из древним греком потерянного мыла.
Бьёт хвостом и фыркает крокодил в зоопарке
на того, кто подходит к нему унылым.
– Ты мне опять снился, но уже в каком-то неприятном контексте, будто ты мне позвонил и сказал, что знать меня больше не хочешь, и чтоб я с тобой даже не вздумала здороваться, если встречу на улице. Вот так вот. Это правда?
– Неправда! Я тебя очень хочу знать и вообще хочу.
– А ты мне опять снился (просто безобразие какое-то), но как будто ты очень занят и времени на меня нет. И что это мне такие навязчивые сны снятся?
– Тут не Китай. Всё плотно. Позавчера встреча со студентами, дискуссия о переводе, об изменении языка в современной литературе, вечером встреча с писателями из других стран, еле успел их почитать на сайте университета перед. Вчера в Амана – колонию сектантов, которые в девятнадцатом веке жили общиной, а в двадцатом успешно из коммунизма выбрались. Там сад хороший. А сегодня вечером чтения в книжном «Прерия». И так далее. Только сегодня немного отоспался – чего и тебе желаю. По кампусу бегают кролики и белки. Приезжай, для рыси еда есть.
– Я о тебе помню – смотрел в «Прерии» фотоальбомы, кое-что тебе пригодится. Ходил вчера в лес – всякие странные орехи и красные ягоды кистью на земле, вроде костяники, но пробовать не решился. Говорил с автором из Египта. И так далее. А сегодня придется говорить мне – готовлюсь. Целую твои 85. Ещё дыра для времени – библиотека. Американских стихов метров сто пятьдесят, для книг по искусству – отдельное здание. И работает с семи утра до двух ночи. Рай. Одного этого бы хватило. Завтра встреча с журналистом, и надо редактировать перевод одного своего длинного и сложного. В Де Мойне – столице штата – Капитолий, как Исаакий питерский. Говорили со школьниками. В музее всего по одному – отличная скульптура Арпа (женский торс, у которого со всех сторон спина – обойдёшь, а он отворачивается, но оборачиваясь при этом), Джакометти, О’Киф, Шагал, Мунк…
– Я в Одессе по природе соскучилась. Какой там курорт, ты что! Это что-то вроде рабочего общежития в сорока минутах езды от центра, в отвратительном районе. Море везде грязное. Больше не хочу туда ехать. Хочу интимной встречи с водоёмами. У нас не холодно, у нас тоже бабское лето. А в Америке оно может длиться и до середины октября. Мне, когда была в Огайо в прошлом году, пришлось жмуриться от солнца, как в Майами. Сегодня хорошо. Хожу вся такая бирюзовая. Тянет меня на голубизну в последнее время, что бы это значило?
– Сегодня под утро, когда сон мешается с явью и ощущения становятся наиболее отчётливыми и правдоподобными, ты мне снился в навязчивом сне порнографического характера. Право, это уже слишком. Ты совсем совесть потерял!
– Девушки тут есть хорошие, как-то на лекции принялся считать – пятнадцать вполне интересных лиц. Познакомился со студенткой из Канады, она мне советует, кого читать из американских и канадских поэтов, берет для меня книги в библиотеке (нам здесь только в читальный зал), а я ей советую всяких русских в переводах, тут довольно много. Сплю мёртво от усталости – вчера лекция по американской поэзии, одновременно слушал и пытался читать розданные листки с текстами, вылез еле живой. Видел Джона Эшбери и восточного хлопкохвоста.
– Должна признаться, что проходить мимо твоего дома в твоё отсутствие несколько грустно. Я всё никак не могу остановиться после Одессы. Хочется идти и идти.
– Начинаю движение к тебе, разница во времени с Нью-Йорком уже девять часов, а не десять. Если внешняя связь оборвётся, будем во внутреннем диалоге. Я-то сейчас даже около твоего дома пройти не могу. Очень хочется уткнуться в тебя лбом. Лежать рядом и рассказывать, что видел.
– А вместо слов посылаю последние попытки поймать осень. Критикуй и предлагай.
– Попытки хорошие, особенно дым, но вызывают желание походить с тобой по окрестностям.
– Вот ты говоришь, что я пытаюсь будто бы
