Но не все русские люди знают, кто такие шииты и сунниты. Поэтому нужно сразу объяснить, что и те и другие--представители разных толков мусульманской религии, враждующих между собой. Секта "исмалия", представители которой (мюриды, "пасомые") называются исмаилитами, принадлежит к шиитскому толку. Эти люди, а их на Востоке--десятки миллионов, верят в "живого бога"--Ага-хана, и поклоняются ему по законам, доносимым до них священнослужителями -- пирами.
Загорелый до черноты, голубоглазый, веселый наш спутник Кашин отлично знал таджикский язык и за многие годы своей партийной работы в Таджикистане глубоко проник в тайны враждебных друг другу религий-- суннизма и исмаилизма. Кашин начал читать тумор вслух.
-- "Носящий меня никогда не узнает страха..."-- так начинался тумор. -"...не знает чумы и не знает смерти..."--так продолжался тумор, и дехкане слушали в строгом молчании.
Самидов не выдержал и прервал Кашина:
-- Вот сволочи! Такой тумор продают за быка, корову или барана. И сколько дехкан обирают такими туморами!..
Некоторые дехкане одобрительно загудели, Самидов заговорил дальше:
-- Рафик, наш гость, сидящий рядом со мною, дал мне лекарства: вы видели все, я сейчас принимал порошок. Так болела голова, что шевельнуться не мог. А сейчас хорошо себя чувствую. А то прицепил бы к тюбетейке тумор, и хоть сто лет носи,--никакого бы толку не было.
-- Это правильно,--засмеялся бородатый дехканин из сидевших в кругу.--У меня была малярия. Я пошел к мулле, он сказал мне: "Пойди в ишачье стойло, сиди там и скажи: "Малярия! Ты со мной вошла сюда, а теперь уйдешь. Когда я выйду отсюда, ты останешься здесь, с ишаками, и ко мне не вернешься..." И мулла дал мне тумор, спросив за него барана. Я привел барана, а потом пошел в ишачье стойло, сидел и сказал: "Малярия! Ты со мной вошла сюда, а теперь уйдешь. Когда я выйду отсюда, ты останешься здесь с ишаками и ко мне не вернешься". Я вышел из стойла, там была низкая дверь, я ударился головой о косяк и упал без сознанья. А когда я встал, голова была в крови и меня трясла малярия.
Дружный хохот раздался на крыше дома Самидова. Скалы, встающие отвесно над нами, отбросили эхо к Пянджу. Кашин продолжал чтение. Одна из фраз кончалась именами пророков:
-- "Абубекр, Осман, Умар..."
Тут, раздвинув локтями других, молодой патканобец с нервным лицом и черными большими глазами быстро и гневно крикнул:
-- Это плохая вещь!..
Повернулся и поспешно отошел в сторону,
Кашин вслед ему улыбнулся:
-- Знаете, почему он ушел?.. Вы думаете, он безбожник? Ха, я сразу понял, в чем дело: он исмаилит, Исмаилиты не признают первых трех халифов--Абу-бекра, Османа, Умара. Он думал, наверно, что это исмаилитский тумор, а тумор-то оказался суннитским. Правильно? --обратился он к дехканам.--Он исмаилит?
Кое-кто хихикнул в ладонь. Бородатый дехканин, улыбаясь, кивнул головой. Исмаилизм -- религия, скрываемая ее последователями, и никто более определенно не захотел выдать тайну разгневавшегося патканобца.
-- Давайте дальше тумор читать! -- улыбнулся Кашин.
Через час мы выезжали верхами из Паткан-Оба. Самидов прощался с родственниками.
В том году я собрал на Памире большую этнографическую коллекцию для Академии наук и с попутным караваном отправил ее из Калай-Хумба в столицу республики. Особенности быта, обычаи, нравы, религия, фольклор горных таджиков меня до крайности интересовали. Отъехав от кишлака Паткан-Об километра на два, там, где тропа, ненадолго расширившись, позволяла ехать рядом двум всадникам, я стал расспрашивать Кашина о том, что еще знает он о туморах.
Кашин только загадочно усмехнулся. Покрутив камчою над ушами коня, он наконец сказал:
-- Кое-что, пожалуй, и знаю! С двадцать пятого года я в этих горах живу... Были случаи, помогали туморы и нам!
-- То есть как это нам, кому именно?--удивился я.
-- Нам, советским работникам... Только не по воле аллаха, конечно. Хотите, расскажу вам одну историю? Как раз успеем, пока вон до того скалистого мыса доедем, там опять тропа пойдет узкая!
И, мерно покачиваясь в седле, Кашин начал рассказ:
-- Да... Так вот... Не в этих местах, но, в общем, неподалеку отсюда... Такие же ущелья, и обрывы такие же... И тропинка так же ведет. Еду я по ней, несколько лет назад, в одиночестве -- надо мне было по посевным делам в два верхних кишлака заехать... Там узкий проход, отвесные скалы, теснина. Оба этих кишлака расположены по двум сторонам реки--перед самым входом в теснину. В военном отношении место исключительное: эти два кишлака могут целую армию сквозь теснину не пропустить. И был уже случай такой--за два года перед тем банда басмачей, скрывавшихся в закоулках ущелий Гиндукуша, пересекла еще не закрытую нами в ту пору границу, подошла к этим двум кишлакам, пытаясь пробраться в наши тылы.."
Но население с палками да с мотыгами поднялось, дружно встретило басмачей, камнями тропинку завалили сверху, пришлось банде убираться восвояси... А надо сказать вам,--ни единого отряда Красной Армии даже и близко не было!..
Так вот, еду... Слышу за поворотом тропы--шум, гневные голоса... Остановился я: что за скандал, думаю?! Из-за поворота движется в мою сторону группа молодых дехкан, возбуждены до крайности, ведут с собой! какого-то связанного старика в одеянии муллы. Когда, подошли ближе--вижу: у старика-то лицо молодое--бледен, перепуган до полусмерти. А у того дехканина, что впереди идет, в руках борода...
-- Как это--в руках борода?--перебил я Кашина.
-- А вот так! Большая белая борода со следами клея! Вы слушайте! Этот тип, оборванный, грязный, выглядит весьма непочтенно. Начинаю выяснять, в чем дело. Кричат: "Калбаки!", "Мулло-и-калбаки!", "Тоджики-калбаки!" А калбаки в переводе значит: подложный. Оказывается: этот самый калбаки--пришелец из-за границы: "подложный таджик" и "подложный мулла". А ведут его комсомольцы из тех двух кишлаков. К нему самому обращаюсь, -- куда там, глядит волком и молчит...
И вот объяснили мне: в одном из тех двух кишлаков живут сплошь сунниты, в другом--исмаилиты. Появился этот тип сначала на левом берегу, в исмаилитском кишлаке, выдал себя за ишана, посланца самого "живого бога". Ходил по домам, всучал всем исмаилитские туморы и говорил: "Эти негодяи сунниты всю власть у вас прибрали к рукам, сельсовет у вас общий, а в сельсовете половина суннитов, они контрреволюцию затевают, всех вас хотят перерезать... А вы, советские люди, неужели терпеть будете?.." И таинственно всем сообщал: "В ту первую ночь, когда луна кончится, вон на той роде загорятся костры,--это, значит, ваши друзья приедут: исмаилиты с Памира, защитники вашей веры... Хотите, чтоб суннитов проклятых тут не было? Подступите к мосту, тихо перейдите на тот берег, к суннитскому кишлаку, окружите дома суннитов и начните их выгонять. Ваши друзья сразу с горы спустятся, заберут всех суннитов отсюда, выгонят их в Афганистан... А когда советская власть явится, скажете: суннитский кишлак оказался басмаческим, в Афганистан ушел, а мы, мол, советские, -- вы же в самом деле и есть советские. Вот все их дома, сады, весь их кишлак вам пойдут, вдвое богаче станете; и религия ваша восторжествует, и бог богатством отблагодарит вас, и советскими вы останетесь... Только--ни слова об этом, чтоб, не узнали сунниты, пока не свершилось дело! А если кто проболтается, того, как отступника веры, ваши друзья, что придут, казнят!"
Так разливался ишан! А потом пошел на другой берег реки, в суннитский кишлак, раздавал втихомолку суннитские туморы и с таинственным видом всем говорил, как мулла: "Эти негодяи исмаилиты всю власть у вас прибрали к рукам, сельсовет у вас общий, а в сельсовете половина исмаилитов..."--и так далее и так далее... Вот, мол, придут ваши друзья из Каратегина, защитники вашей суннитской веры... Хотите, чтоб проклятых исмаилитов здесь не было?..
В общем, в том же духе, все до конца...
Но вот оказались в двух кишлаках два приятеля-комсомольца, сын суннита один, сын исмаилита другой, и оба безбожники -- ничему не поверили, все рассказали другим своим приятелям-комсомольцам, собрались, поймали этого достопочтенного калбаки, револьвер отняли, бороду оторвали и повели в волостной исполком. Тут и я на дороге им встретился. Пришлось мне повернуть коня обратно и вместе с ними доставить калбаки куда следует. Знаете, кем оказался он?
-- Понятно, конечно,--ответил я,--а кем но национальности?
-- Чистокровнейшим европейцем! Скажем так: весьма переменчивой национальности!..
-- Любопытно!.. А какая же все-таки цель у этого калбаки была?
-- А очень простая: резню устроить, а под шум этой резни банда спокойненько проследовала бы к нам. в тыл по тропинке сквозь эту теснину. Да еще хорошо пограбила бы. Кто тут оказал бы ей сопротивление? Кишлаки-то, в общем, по духу советские, а только религиозность у народа еще сильна. Мы-то не вмешиваемся в религию!.. Ну, вот и решил калбаки этот момент использовать... А знаете, что дальше было? Когда собрали мы оба кишлака вместе, разъяснили им все это дело, вы бы видели, как негодовали все! И тут же постановили--совместными усилиями всю эту банду поймать. В ночь, когда "луна кончилась" и загорелись на горе, что высится над кишлаками, костры, столпилось население обоих кишлаков у моста, будто бы драку устроили, а сами тихонько смеются, толкают друг друга в бока! А для виду вой, крик подняли... Банда тут с горы хлынула, полагая, что идет на готовенькое, а наши дехкане вместе с небольшим красноармейским отрядом, что по нашему специальному вызову наготове за скалами дожидался, наголову разгромили бандитов, живьем половину переловили...
