Он пойдет вслед за ней. И найдет ее, подумал он почти весело.
И на этот раз он будет слушать.
– ТЫ РАССКАЖЕШЬ МНЕ что-нибудь перед сном, когда уложишь меня спать?
– А тебя нужно укладывать? – спросил я мальчика.
Он на секунду задумался, а потом очень серьезно сказал:
– Думаю, да. Я сделал все уроки, а значит, пора идти спать, но мне немножко страшно. Не очень. Чуть-чуть. Но дом такой большой, а свет не везде работает. Идти темновато.
Я протянул руку и потрепал его по голове.
– Понимаю, – сказал я. – Дом и правда большой и старый. – Мальчик кивнул. Мы сидели в кухне, и тут было светло и тепло. Я отложил журнал на кухонный стол. – Какую сказку ты хочешь послушать?
– Ну, – задумчиво протянул он, – думаю, не слишком уж страшную. А то я буду все время думать о чудовищах и могу не заснуть. Но если она не будет хотя бы чуточку страшной, это неинтересно. Ты ведь сочиняешь страшные сказки, да? Она сказала, ты писатель.
– Она преувеличивает. Я, конечно, пишу кое-что, но пока еще ничего не напечатали. И сказки я сочиняю самые разные.
– И страшные тоже?
– Да.
Мальчик посмотрел на меня из теней у двери, где он стоял.
– А ты знаешь какие-нибудь сказки про Погремушку-Стук-Постук?
– По-моему, нет.
– Это лучшие на свете сказки.
– Тебе рассказывают их в школе?
Мальчик пожал плечами.
– Иногда.
– Ну и что же это за сказки?
Мальчик был развит не по годам, и то, что парень его сестры оказался таким невеждой, его возмутило – по лицу было видно.
– Да их все знают!
– Ну а я не знаю, – возразил я, стараясь сдержать улыбку.
Мальчик окинул меня оценивающим взглядом, словно пытался понять, не вожу ли я его за нос.
– Давай ты отведешь меня наверх, – сказал он, – и расскажешь мне сказку перед сном, только, я думаю, пусть она будет нестрашная, а то я потом останусь у себя в комнате один, а там и правда как-то темновато.
– Может, оставить записку твоей сестре, чтобы она знала, где мы? – спросил я.
– Можно. Но ты и так услышишь, когда они вернутся. Входная дверь очень громко хлопает.
Мы вышли из теплой, уютной кухни в коридор, где было темно и гуляли сквозняки. Я щелкнул выключателем, но свет не зажегся.
– Лампочка перегорела, – объяснил мальчик. – Они все время так.
Глаза быстро привыкли к полутьме. Луна была почти полная, и ее голубовато-белый свет лился сквозь высокие окна на лестнице, спускающейся в коридор.
– Все будет хорошо, – заверил я мальчика.
– Да, – серьезно ответил он. – Я очень рад, что ты со мной.
Заносчивости в нем поубавилось. Он нащупал мою руку и сжал ее так доверчиво и спокойно, как будто знал меня всю жизнь. Я тут же почувствовал себя ответственным и очень взрослым.
Я пока еще не был уверен, что чувство, которое испытывал к его сестре, моей девушке, можно назвать любовью, но мне было приятно, что этот ребенок относится ко мне как к члену семьи. Я почувствовал себя его старшим братом и расправил плечи. Даже если в этом пустом доме и впрямь было что-то тревожное, я бы не признался в этом ни за какие коврижки.
Ступеньки скрипели под ветхим ковром на лестнице.
– Стук-Постуки – лучшие в мире чудовища, – сказал мальчик.
– Ты их, что ли, по телевизору видел?
– Да нет. Думаю, никто не знает, откуда они берутся. Обычно они приходят из темноты.
– Как и положено чудовищам.
– Ага.
Мы шли по коридору второго этажа, от одного пятна лунного света к другому. Дом и вправду был огромный. Я пожалел, что не прихватил фонарик.
– Они приходят из темноты, – повторил мальчик, по-прежнему держа меня за руку. – Думаю, они из нее сделаны. Они появляются, когда ты не смотришь внимательно. И забирают тебя в свое… нет, не гнездо… Вроде гнезда, но другое… как это назвать?
– Дом?
– Нет. Это не дом.
– Логово?
Мальчик помолчал.
– Да, наверно. Логово. – Он сжал мою руку покрепче и больше ничего не добавил.
– Ну, хорошо. Значит, они забирают невнимательных в свое логово. И что они делают с ними потом? Высасывают всю кровь, как вампиры?
Он пренебрежительно фыркнул.
– Вампиры не высасывают всю кровь. Они совсем чуть-чуть берут. Чтобы было на чём дальше жить и… ну там, летать и все такое, ты знаешь. Стук-Постуки гораздо страшнее вампиров.
– По-моему, вампиры не страшные, – сказал я.
– Я тоже их не боюсь. Хочешь знать, что делают Стук-Постуки? Они тебя выпивают.
– Как кока-колу?
– Кока-кола очень вредная, – назидательно сказал мальчик. – Если положить зуб в банку колы, утром проснешься, а его уже нет. Весь растворился. Вот такая вредная кока-кола. И потому обязательно надо чистить зубы перед сном, каждый вечер.
Эту байку про кока-колу мне в детстве тоже рассказывали. Потом я вырос и узнал, что это неправда, но все-таки это была ложь во спасение: она приучала чистить зубы, так что я смолчал.
– Стук-Постуки тебя выпивают, – повторил мальчик. – Сначала они тебя кусают, и у тебя внутри все перемешивается в кашу – и мясо, и мозги, все-все, кроме костей и кожи. Все становится жидкое, как молочный коктейль. И тогда Стук-Постуки выпивают его через дырки, где у тебя раньше были глаза.
– Какая гадость! – скривился я. – Ты сам это выдумал?
Мы добрались до последнего лестничного пролета, углубившись в самое нутро этого огромного дома.
– Нет.
– Кто бы мог подумать, что дети такое сочиняют!
– Ты еще не спросил насчет погремушки, – сказал мальчик.
– А, ну да. Что там насчет погремушки?
– Ну, понимаешь, – донесся из темноты рядом со мной тоненький голосок, серьезный и рассудительный, – когда от тебя остаются только кожа да кости, они вешают тебя на крюк, и ты гремишь на ветру.
– И на что они похожи, эти твои Стук-Постуки? – спросил я и тут же об этом пожалел. «Сейчас скажет: на огромных пауков, – подумал я. – Прямо как тот, который мне попался утром в ванной». Пауков я боюсь.
Но мальчик сказал:
– Они выглядят так, как тебе и в голову бы не пришло. Как то, на что ты не обращаешь внимания.
И меня попустило.
Мы опять поднимались вверх по деревянной лестнице. Левой рукой я держался за перила, а за правую по-прежнему цеплялся мальчик – он шел рядом со мной. Тут, на верхних этажах, все пропахло пылью и старым деревом. Мальчик, как ни странно, шагал уверенно, хотя луна давала не так уж много света.
– Ты уже придумал, какую историю расскажешь мне перед сном? – спросил он. – Можно и нестрашную.
– Еще нет.
– Ну, тогда давай ты просто расскажешь мне, что ты делал сегодня вечером.
– Тоже мне история! – хмыкнул я. – Ничего интересного. Моя девушка только что переехала в новый дом на окраине города – унаследовала его то ли от тети, то ли еще от кого. Дом огромный и очень старый. Сегодня я впервые останусь у нее ночевать, а пока торчу здесь уже битый час, дожидаюсь, когда она со своими соседками вернется и принесет вина и еды из индийского ресторана.
– Вот видишь? – сказал мальчик, и на лице его снова появилась эта самодовольная улыбочка. Дети порой бывают невыносимы, когда думают, что знают что-то такое, чего не знаешь ты. Но им это, пожалуй, полезно. – Видишь, ты все это знаешь. Но ты не задумываешься. Просто даешь мозгу самому заполнять пробелы.
Он толкнул дверь на чердак, и та распахнулась. Тут было совсем темно, но дверь всколыхнула воздух, и я услышал, как что-то тихонько гремит и постукивает, точно сухие кости в тонком кожаном мешке. Стук-постук, стук-постук. Как-то так.
Я бы отскочил от двери, если б мог; но маленькие цепкие пальчики неумолимо тянули меня вперед, в темноту.
БЛОШИНЫХ РЫНКОВ во Флориде навалом, и этот был еще не из худших. Размещался он в бывшем авиационном ангаре – местный аэропорт закрыли лет двадцать тому назад. Сотня человек сидела за металлическими столиками, продавая в основном всякий контрафакт: солнечные очки, часы, сумки, ремни. Одно африканское семейство торговало резными деревянными зверюшками; позади них располагалась объемистая расхристанная тетка по имени (такое вряд ли забудешь) Милосердия Попугэй с книжками (дешевые издания, без обложек) и старыми бульварными журнальчиками, все с желтыми, рассыпающимися страницами; с нею рядом, в углу – мексиканка (вот ее имени я точно никогда не знал) с постерами и старыми, гнутыми фотографиями из разных фильмов.
Иногда я покупал книги у Милосердии Попугэй.
Мексиканка с плакатами нас скоро покинула, и ее место занял невысокий человечек в темных очках. Он расстелил на металле серую скатерку и уставил ее всякой мелкой резьбой. Я подошел рассмотреть товар – презабавные создания из кости, камня и темного дерева, – а потом принялся рассматривать и продавца. С ним, видать, произошел какой-то несчастный случай – из тех, отремонтироваться после которых можно только с помощью пластической хирургии: лицо у него было скошенное и неправильное по форме. Кожа слишком бледная; волосы слишком черные, словно это парик и сделанный к тому же из собачьей шерсти. Очки такие темные, что глаз за ними совсем не видно. Впрочем, для флоридской блошки выглядел он вполне уместно: вы бы видели, что за чудики ее населяют и какие клиенты к ним ходят.
