Ричард Бротиган - 30 июня, 30 июня

Такси везет меня домой
по рассветному Токио.
Я не спал всю ночь.
Я засну до того, как взойдет
         солнце
Я просплю целый день.
Такси – подушка,
улицы – простыни,
рассвет – моя кровать.
Такси укачивает голову.
Я еду к снам.

Так иногда бывает.
Когда вам нужен кобальт,
         ничто другое его
                  не заменит.

У меня такое чувство
что я похож на газету, которая
         читает саму себя.

В эти дни мне никак
не вырваться из объявлений.

Как будто я тоже объявление
О продаже дома с привидениями:

         18 комнат
         37,000 долларов
         И я ваш
         Духи и все другие.

Одно слово

ждать...

тащит за собой
лавину
других слов

когда

ждешь...

женщину

Заглянув случайно
в англо-японский словарь
я не нашел в нем слова лягушка.
         Его там нет.
Значит ли это, что в Японии нет лягушек?

На 17 этаже входит
         европеец.
Он стар, тучен и хорошо
         одет.

Я говорю здравствуйте / я вежлив.
         Он говорит: «Привет».

Затем он внимательно рассматривает
         мою одежду.

Я одет средне.
Наверное, его левый башмак
дороже всего моего наряда.

Он больше не хочет со мной
         говорить.

Думается, он хорошо знает,
что мы взаправду едем вниз
и что через тысячу лет после смерти
не будет никакой одежды.

Он думает, пока мы в молчании движемся
вниз и выходим на первом
         этаже,
что нам
         не по пути.

Все сверкает, как черный нефрит:

         Рояль (воображаемый
         Длинные волосы (жесткие
         Явное равнодушие (к музыке,
                  которую она играет.

Мысли, отлетев на миллион миль
от пальцев, сверкают

         как черный
         нефрит

Сегодня в Токио около 10 вечера теплая
гроза с молнией, громом, ливнем и кучей
         зонтиков
Сейчас это мелочь,
но может оказаться очень важно
через миллион лет, когда археологи
будут просеивать наши обломки, пытаясь понять,
         кто мы.

Я в баре, набитом
молодыми консервативными
         американскими снобами,
они пьют и пристают
         к японкам,
которым нравится спать с этими
         подобиями мужчин.
Здесь очень трудно найти
         поэзию,
что видно по этим стихам.

         Мои книги переведены
         на
норвежский, французский, датский, румынский,
испанский, японский, голландский, шведский,
итальянский, немецкий, финский, иврит.
         и напечатаны в Англии

                  однако

этой ночью в Токио я буду спать один
                  дождь

Протяженность одиночества
делает четвертое измерение
похожим на трех голодных ворон
что с жадностью смотрят на червяка.

1.       Поужинать в одиночестве.
         Это всегда интересно.

2.       Побродить бесцельно по отелю.
         Отель огромный, и в нем всегда найдется,
         где побродить бесцельно.

3.       Подняться и спуститься на лифте просто
                  так.
         Люди едут вверх и заходят в свои номера.
                  Я остаюсь.
         Другие едут вниз и выходят на улицу.
                  Я остаюсь.

4.       Я всерьез задумываюсь над телефоном-автоматом,
         звоню к себе в номер 3003 и очень долго
         слушаю гудки. Затем размышляю, где я и
         когда вернусь. Может, стоит попросить дежурного
         передать мне, чтобы, когда я вернусь,
                  позвонил себе?

Я смотрю в окно машины
на скорости 100 километров в час
         (62 мили)
и вижу велосипедиста, который
очень осторожно крутит педали
по узкой дорожке между
         рисовыми полями.
Через пару секунд он исчезает
У меня теперь только память.
Он превратился в
100 километро-часовый
чернильный отпечаток памяти.

Актрисы без грима,
без костюмов и без ролей
оборачиваются простыми смертными.
Я смотрю, как они быстро едят в маленькой гостинице.
У них нет иллюзий, они почти обыкновенны,
         как святые
         прекрасные в новом
         воплощении

Говорить – это говорить
когда ты (дальше неразборчиво
на пьяном клочке бумаги)

говори еще

В поезде-пуле на пути из Нагойи ты слушала бредовые
разглагольствования пьяного американского писателя,
я же обвинял тебя во всем, что не так
в этом мире, включая жуткую нелепость,
произошедшую в Гифу ночью, пока
         ты спала.

Конечно, ты ни в чем не виновата, ты всего лишь
мой добрый друг. Вдруг я объявил, что ты должна считать
меня мертвым, что с этой минуты я для тебя умер.
Я взял твою руку и коснулся ею моей руки.
Я сказал тебе, что мое тело для тебя холодное -
         я мертв.

Ты молча кивнула головой, глаза наполнились
печалью. Я даже запретил тебе перечитывать
мою книгу, потому что знал, как сильно
она тебе нравится, и ты опять кивнула головой,
ничего не сказав. Печаль в твоих глазах
         говорила лучше.

Поезд-пуля все так же ехал в Токио со скоростью 120
миль в час, а я разглагольствовал, бредил и кричал
         на тебя.

Ты не сказала ни слова.
Твоя печаль заполняла поезд-пулю
двумя сотнями пассажиров.
Все они читали газеты,
в которых не было ни слова,
лишь сухие слезы мертвых.

Когда поезд прибыл на Токийский вокзал,
моя злость медленно развернулась и направилась
на всех парах к заслуженному забвению.
Я взял твою руку и опять коснулся ею моей руки.
- Я для тебя жив, - сказал я. – Тепло вернулось
         в мое тело.

Ты опять молча кивнула,
так и не сказав ни слова.
Две сотни лишних пассажиров
остались в поезде,
хотя это была конечная станция.
Они будут вечно кататься
взад и вперед, пока не станут пылью.
Мы вышли в раннее Токийское утро
         опять друзьями.

Так спасибо же тебе, прекрасный человек
Тагава Тадасу, за то, что разделила
и поняла мою смерть
и возвращение из мертвых
в поезде-пуле между Нагойей
         и Токио утром 8 июня 1976 года.

Позже вечером я позвонил тебе
по телефону. Твоими первыми
словами было: - Все хорошо?
         - Да, все хорошо.