Мадригал
(Л. С. Я.)
Склоняюсь пред тобой, как робкий богомолец,
Рука лилейная, прекрасная без колец,
И горько сетую: как поздно наконец
В тебе мне встретился желанный образец
Руки, невиданной меж мраморов старинных, —
Ни пухлых пальчиков, ни ямочек рутинных,
Но что за линяй и что за красота!
Гляжу и думаю, любуясь и ревнуя:
К кому же ты прильнешь, в преграду поцелуя,
Ладонью нежною на пылкие уста?
Между 1878 и 1885
Я перешел рубеж весны,
Забыв доверчивые сны
И грезы юности счастливой;
В туманы осени дождливой
Вступил я вялый и больной,
Проспавши тупо летний зной.
Но вот зима уж на пороге —
И я опомнился в тревоге….
Между 1878 и 1885
Часы бегут с поспешностью обычной
Для жизни праздничной и жизни горемычной,
И каждого бесследный их полет
В иные дни к раскаянью зовет…
Но без борьбы, со вздохом незаметным,
Мы шлем «прости» мечтам своим заветным;
Теряя жизнь, пред будущим пустым
Мы со стыдом беспомощно стоим.
А как подчас настойчивы укоры!
Вы помните ль: на улице глухой,
Под ровный шаг походки деловой,
Следили вас невидимые взоры…
В сырую ночь, при блеске фонаря,
В котором газ от ветра волновался,
Не злой ли вихрь в душе у вас промчался
И лучших дней не вспыхнула ль заря?
Иль, громоздясь стеной под небесами,
Ряды домов не жали вашу грудь?
Их мрачный вид – с докучными мечтами
Не звал ли вас расчесться как-нибудь?..
Но всё ж без дел, со вздохом незаметным,
Мы шлем «прости» мечтам своим заветным,
Мы шлем «прости» встревоженным мечтам, —
А злой укор всё ходит по пятам….
Между 1878 и 1885
Сказал бы ей… но поневоле
Мне речь страшна:
Боюсь, что слово скажет боле,
Чем шепот сна.
Откуда робость? Почему бы
Не быть храбрей?
И почему коснеют губы,
Когда я с ней?
Признанья в ветреные годы
Я делал вмиг;
От той уверенной свободы
Отстал язык.
Боюсь, что понял я неверно
Порыв любить,
Боюсь слезою, лицемерной
Глаза смочить.
Она хоть искренно польется,
Но, может, в ней
Лишь с грустью чувство отзовется
Минувших дней…
Между 1878 и 1885
Чудесный вечер… Мы уселись группой
В траве зеленой, на опушке леса,
Пред насыпью железного пути.
Вздымались ели темною грядою
На светлом небе, и кресты верхушек
Отчетливо, недвижные, чернели.
Порой пред нами проносился поезд,
И долго, долго в гулком отдаленьи
В тиши вечерней шум его катился…
Вдруг месяц круглый глянул с вышины
Меж двух шпалер померкнувшего леса,
Как в глубине громадной, тихой сцены…
И все мы смолкли, словно притаились.
А шар луны, как незваный свидетель,
Всё выступал, неотразимо ясный,
И в тихом небе тихо поднимался,
И, наконец, уставился на нас.
Мелькнули звезды. Раздались меж нами
Обычные мечтанья и вопросы:
Там есть ли люди, и в мирах далеких
Нам суждено ль иную жизнь изведать?
«Нас там не будет – и на купол звездный
Я избегаю пристально смотреть:
Мутится ум, и слово стынет в горле,
И друга благородные черты
Мне кажутся пустой и скверной маской,
А пестрый день, картинный и шумливый, —
Обманом жалким, над которым втайне
Смеются там стальные очи мрака!..
К чему дано нам вечно созерцать
Алмазную метель и вихрь миров
В бездонной синеве ночного неба —
И ясно видеть их недостижимость?!
Какая неотместная обида!»
«Ваш ропот странен. Полно вам глядеть
На этот мир из узкой, темной трубки!
На первый план вы ставите себя.
Но в сфере звезд никто о вас не думал;
Никто, рассудком сходный с человеком,
Созданием миров не управлял;
Природа есть, откуда – мы не знаем,
И ваши распри с этим неизвестным,
Едва ль носящим образ существа,
Поистине достойны сожаленья!
Ваш гнев измышлен, или вы больны.
Но и в разгаре затаенной злобы
Вы дышите, вы смотрите – вам любо.
А с этой злобой, будь она правдива,
Вам жить нельзя…»
– «И лучше бы не жить!
Мое несчастье и несчастье многих,
Что жизнь мила при думах безотрадных…
Но с каждым днем растут самоубийства,
И устарело в наши времена
Гамлетовское «быть или не быть?».
Загробных снов никто уж не боится…
Пугает нас, напротив, смерть ума,
Его тлетворной, внутренней беседы
Внезапное, глухое прекращенье…
Мы с ним страдаем и страдать не прочь
За гранью гроба: лишь бы не расстаться!
А многим страшен малый промежуток
Удушья, муки, гадкого чего-то,
С чем неразлучен жалкий наш конец…
Нас гложут мысли. Я скажу к примеру:
Прельщен ли я сияньем этой ночи?
Не так, как вы! Ваш мир ненарушим.
А я – вникаю в эту тишину
И слышу в ней придушенные звуки
Тревожной жизни, бьющейся вокруг:
Там люди мрут, и в судорожном хрипе
Колеблются бесчисленные груди…
Что, если бы те звуки слить в один?
Какой бы хор пронесся в тихом небе!!
А поцелуев рой соединенный
С мильонов уст, поспешных и безумных,
Какой бы шум они произвели
Своим бессвязным, птичьим щебетаньем!
А вопль родильниц? А рыданье скорбных?..
Теперь любуйтесь этой тишиной…
И вспомните, что п_о_лог облаков
Почти отвсюду дымчатой пустыней
На вышине задернут над землею —
И никому не виден этот мир,
И никому не слышен дольний звук,
Как звуки тленья в замкнутой могиле
Не слышны людям!.. Мы живем как тени,
Водимые неведомой рукой
По чуждому, безвыходному замку:
Когда порой начнем стучаться в окна,
Откуда нас прельщают чудеса, —
Ни отзыва, ни помощи не слышно!
И все мы гибнем, чуждые друг другу…
Мы – тени! тени!..»
Не отрывай пленительной руки
От жарких уст, прильнувших к ней с мученьем!
Пускай чрез миг мы будем далеки
И поцелуй исчезнет сновиденьем.
Я чувствую: ты странно смущена,
Колеблешься и словно каменеешь,
Твоя рука борьбой напряжена, —
Бежишь ли ты? Иль ты меня жалеешь?
Помедли миг! Безмолвна и горда,
Дай угадать, теснится ли дыханье
В твоей груди смущенной, – и тогда
Уйди, уйди, без звука на прощанье…
Когда поэт скорбит в напевах заунывных
И боль страдания слышна в его речах —
Не сетуйте о нем: то плачет в звуках дивных
Печаль далекая, омытая в слезах.
Когда ж напев любви, отрады, упоенья,
Как рокот соловья, чудесно зазвенит, —
Он жалок, ваш певец: не зная утешенья,
Он радость мертвую румянит и рядит…
Помни о смерти! (лат.) – Ред.
Скорбящая (итал.). – Ред.