ТЫ ПО СТРАНЕ ИДЕШЬ…
Ты по стране идешь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.
Перед тобой смолкают водопады
И отступает ледяная мгла.
Ты по стране идешь. И, по твоей поруке,
Земля меняет русла древних рек,
И море к морю простирает руки,
И море с морем дружится навек.
Ты по стране идешь. И все свои дороги
Перед тобой раскрыла мать-земля,
Тебе коврами стелются под ноги
Широкие колхозные поля.
И даже там, где запах трав неведом,
Где высохли и реки, и пруды, —
Проходишь ты — и за тобою следом,
Шумя, встают зеленые сады.
Твои огни прекрасней звезд и радуг,
Твоя дорога к солнцу пролегла.
Ты по стране идешь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.
Ой, не про тебя ли пели скоморохи,
Пели скоморохи в здешней стороне:
«Завяла березонька при дороге,
Не шумит, зеленая, по весне?»
Ой, не ты ль, Настасья, девкой молодою
Думала-гадала — любит или нет?
Не тебя ль, Настасья, с горем да с нуждою
Обвенчали в церкви в зимний мясоед?
Не тебе ль, Настасья, говорили строго,
Что на белом свете все предрешено,
Что твоя дорога — с печки до порога,
Что другой дороги бабам не дано?
Расскажи ж, Настасья, про свою недолю,
Расскажи, Настасья, про свою тоску, —
Сколько раз, Настасья, ты наелась вволю,
Сколько раз смеялась на своем веку;
Сколько лет от мужа синяки носила,
Сколько раз об землю бита головой,
Сколько раз у бога милости просила,
Милости великой — крышки гробовой?
Расскажи, Настасья, как при звездах жала,
Как ночей не спала страдною порой,
Расскажи, Настасья, как детей рожала
На жнивье колючем, на земле сырой.
Сосчитай, Настасья, сколько сил сгубила,
Сколько слез горючих выплакала здесь…
Говори, Настасья, обо всем, что было,
Говори, Настасья, обо всем, что есть.
То не ты ль, Настасья, по тропинке росной
Ходишь любоваться, как хлеба шумят?
То не ты ль, Настасья, на земле колхозной
Отыскала в поле заповедный клад?
Не твои ль поймали руки золотые
Сказочную птицу — древнюю мечту?
Не перед тобой ли старики седые
С головы снимают шапку за версту?
И не про тебя ли говорят с почетом
В городе далеком и в родном селе?
За твою работу, за твою заботу
Не тебя ли Сталин принимал в Кремле?
И не ты ль, Настасья, говорила бабам,
Что родней на свете человека нет:
— Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым,
Дал народу счастье да на тыщи лет.
Он своей рукою вытер бабьи слезы,
Встал за нашу долю каменной стеной…
Больше нет, Настасья, белой той березы,
Что с тоски завяла раннею весной.
А какая же у меня география жизни? Что я, генерал какой, что ли?!
(Из разговора)Нам не давали крестов на войне,
Музыкой нас не встречала столица…
Что же такое рассказывать мне?
Чем перед вами хвалиться?
Делали мы небольшие дела,
Знали свою немудрую науку,
Что от отцов к сыновьям перешла
Или от деда досталася внуку.
Солнышко летом да печка зимой,
Хлеб, да картошка, да в праздники — каша:
Из дому — в поле, с поля — домой, —
Вся география наша.
Думали — так суждено на роду,
Большего знать не могли, не умели…
Жизнь изменилась. И в прошлом году
Стал я работать в артели.
Выдался год — урожаем хорош, —
Ласковый, теплый, погожий.
Ветер шумел, и высокая рожь
Кланялась в ноги прохожим.
Столько хлебов, что — одна благодать!
Осени ждать не обидно:
Глянешь направо — конца не видать,
Глянешь налево — не видно.
Я получил сапоги и ружье,
Как полагалось по плану.
Люди сказали, что счастье свое
Мне отдают под охрану.
Много я выходил в поле дорог
С этим ружьем за плечами,
Глаз не щадил и не миловал ног,
Спать разучился ночами.
В бури, и в грозы, и в дождь проливной
Я не бежал хорониться под крышей…
В августе месяце, ночью, со мной
Случай безрадостный вышел.
Помню отлично: закончил обход,
Сел покурить на кургане.
Звезды не светят, луна не встает,
Поле в каком-то тумане.
Что-то нерадостно сделалось мне,
Словно один я остался на свете.
Только собаки в ночной тишине
Лают, как сукины дети;
Только шумит ветерок в лозняке,
Время идет — за минутой минута…
Вдруг я заметил — по правой руке
Стало светлей почему-то.
Глянул направо и — вот тебе на! —
Вижу: моя загорается хата.
А в хате — пожитки, а в хате — жена,
Девки мои и ребята.
Что же мне делать? Пуститься бегом,
Бросить, оставить охрану?..
Только какими ж глазами потом
Я на товарищей гляну?
Выйдет невесело, выйдет скандал,
Выйдет позор невозможный:
Скажут — не выдержал, скажут — сбежал,
Скажут, что я ненадежный.
Нет уж! Коль враг накликает беду —
Надо держаться по чести:
Хата пылает, а я не уйду! —
Так и остался на месте.
Стыдно мне было б ходить по земле,
Если б оставил я дело…
Скоро послышались крики в селе, —
Стало быть, помощь поспела.
Стало быть, выручат. Значит, спасут,
Значит, увижусь с детьми и женою…
Точно не знаю, в котором часу
Люди явились за мною.
Руку мою пожимают подряд,
Словно встречают впервые.
— Ты не робей, не тужи, — говорят, —
Все, — говорят, — живые.
Надо тебе, — говорят, — отдохнуть, —
Носятся, словно с героем. —
Хата сгорела. Хату забудь.
Хату, — сказали, — построим.
Пусть же душа у тебя не болит,
Старое сердце не стонет:
Сила колхоза в огне не сгорит
И на воде не потонет.
* * *
Я — не взыщите — плохой соловей,
Песенка эта, быть может, наскучила,
Но ведь история жизни моей
И начинается с этого случая.
Нет, я не позабыл, не выдумал, не спутал,
Я помню все: лесную тишину,
Твои поля, и вросший в землю хутор,
И первую колхозную весну.
Ей гибель петь — по тропам и проселкам
Ты посылал ночами сыновей:
Я слышал сам, как в перелесках щелкал
Стальной семизарядный соловей.
Ее встречать с отточенным железом
Ты всей семьею вышел под навес.
И на заре коров своих порезал,
И опалил свиней, и ободрал овец.
И никакой расчет, и никакая жалость
Не удержали одичалых рук.
Чтоб никому собака не досталась,
Собаку тоже — вздернули на сук.
Ты говорил, что в мир идет невзгода:
Земля не будет ничего родить,
Скоты и звери не дадут приплода
И птицы гнезда перестанут вить;
Народ не выйдет ни пахать, ни сеять,
И зарастут поля полынью и тоской;
По всем дорогам матушка Расея
Пойдет к Москве с протянутой рукой;
Ты ожидал — погаснет пламя горнов,
Замрут машины, станут корабли,
И вся страна придет к тебе покорно
И свой поклон отвесит до земли;
Вернется вновь твоя былая слава,
И будешь ты почетом окружен,
Своим потомкам завещаешь право
Вгонять в могилу батраков и жен;
Своих друзей ты созовешь на праздник,
Своих врагов согнешь ты, как тростник…
Готовя нам египетские казни,
Ты просчитался здорово, старик!
Куда ни глянь — налево и направо —
Огни пылают, плавится руда.
Растут хлеба. Шумят густые травы,
В лугах пасутся тучные стада.
Страна тебе не повалилась в ноги,
Страна тебе руки не подала.
Закрыты наглухо твои дороги,
И трижды прокляты твои дела!
И, празднуя великий праздник нови,
В любой деревне и в любой избе,
На добром слове, на хорошем слове
Никто не хочет вспомнить о тебе.
Твой жадный век и все свои страданья
Запомним мы до гробовой доски,
И жизнь твою, как страшное преданье,
Когда-нибудь расскажут старики.
