Маргарита.
Вас наказать не мудрено:
Сегодня расскажу все это Сирано.
Мария (испугана).
Беата.
Пожалуйста, не надо!
Он насмехаться будет без конца!
(Глядя на Марию.)
Его остроты все так метки;
Он скажет, что монахини — кокетки!
Мария (глядя на Беату),
Маргарита (улыбаясь).
И добрые сердца!
Эх, детки, детки!..
Мария.
Не правда ль, матушка, ведь скоро десять лет,
Как посещает нас он каждую субботу?
Маргарита.
Пожалуй, более, по моему расчету, —
С тех пор, как, навсегда покинув шумный свет,
Его кузина поселилась с нами.
Скрывает здесь она, за мирными стенами,
Свою глубокую печаль.
Беата.
Одежда черная и траурная вуаль
Средь нас ее так выделяют странно;
И кажется она, представьте, постоянно
Мне черным лебедем меж белых лебедей.
Мария.
Один ее кузен веселостью своей
Как будто уменьшает горе,
Что словно замерло в ее печальном взоре.
Монахини.
Ах, он такой смешной! — Он дразнит нас всегда!
— Мы любим все, когда приходит он сюда.
— Ему готовим мы любимое варенье.
Мария (качая головой).
Беата.
Монахини.
Да! Да! Его мы в веру обратим!
Маргарита.
Нет, дети, нет! Все ваши наставленья
Не сделают его другим.
Не мучайте его; покой да будет с ним.
Беата.
Маргарита.
Поверьте мне, что он угоден богу:
Он в жизни избирал прямую лишь дорогу.
Беата.
Однако он всегда мне говорит: «Сестра!
Я и не думал ведь поститься-то вчера!»
И с гордостью слова он произносит эти.
Маргарита.
Он это говорит? Так слушайте меня:
В последний раз не ел он ничего два дня,
Когда он к нам пришел.
Беата.
Маргарита.
Да, дети.
Он страшно беден.
Беата.
Маргарита.
Беата.
Маргарита.
Он помощи ни от кого б не взял;
Он рассердился бы.
В одной из аллей, в глубине, показывается Роксана, вся в черном в траурной вуали и вдовьем чепце. Рядом с нею де Гиш, по-прежнему блестящий, но постаревший.
Маргарита.
А! Вот она гуляет.
Явился посетитель к ней.
Пойдемте же домой скорей,
(Встает).
Беата (Марии, тихо).
Мне кажется, что это маршал…
Мария.
Что ты?
Да, вижу! Это герцог де Грамон.
Однако здесь давно уж не был он…
Монахини.
Беата (вздыхая).
Монахини уходят. Де Гиш и Роксана останавливаются у пяльцев. Пауза.
Роксана, герцог де Грамон, бывший Де Гиш, потом Ле Бре и Рагно.
Де Гиш.
Итак, останетесь средь этой тишины
Вы вечно в трауре своем глубоком?
Роксана.
Де Гиш.
Ужели, красоты и прелести полны,
Вы тени будете по-прежнему верны
Всегда, упорно?…
Роксана.
Де Гиш (после паузы).
Роксана.
Пауза.
Де Гиш.
Роксана.
О! Вы его не знали,
Вы в нем лишь красоту наружную видали;
Но душу всю его, весь ум и гений весь —
Их надо было знать!
Де Гиш.
Я знал их слишком мало.
Его письмо на сердце все у вас?…
Роксана.
Оно меня еще не покидало;
Со мною будет и в последний час.
О! Дорогого талисмана
Я не сниму уж никогда.
Он на груди моей, вот здесь со мной всегда.
(Показывает на бархатную ладанку на груди.)
Де Гиш.
Его и мертвого вы любите, Роксана?
Роксана.
Он для меня не умер! Он — со мной!
Он говорит со мной в тиши ночной,
И, надо мной таинственно витая,
Жива, жива любовь его святая!
Де Гиш (после паузы).
А Сирано? Он посещает вас?
Роксана.
Де Гиш.
Роксана.
В неделю раз!
Мой добрый, старый друг!..
Ценю я дружбу эту.
Он заменяет мне газету…
(Смеется.)
Он появляется всегда в известный час,
В известный день. Так, каждую субботу
Здесь жду его я, в руки взяв работу.
В хороший день
Ему сюда выносят кресло в тень.
Часы пробьют — с последним их ударом
Стучит тяжелая уж на террасе трость.
Я даже не смотрю — я знаю, кто мой гость.
Его газетою я назвала недаром:
Садится он сюда, немножко в стороне,
Над вышивкой моей пошутит неизбежно,
И новости потом рассказывает мне.
Так час проходит безмятежно.
Ле Бре появляется на террасе.
Ах, здравствуйте, Ле Бре! Ну, как живет наш друг?
Ле Бре.
Как он живет? Да очень скверно.
Де Гиш.
Роксана (герцогу).
Напрасен ваш испуг:
Преувеличил наш Ле Бре, наверно.
Ле Бре.
Все, что предсказывал когда-то я ему,
Сбылось, к большому горю моему.
Теперь он в нищете, все от него далеки,
И плакать я над ним готов.
Да, слишком смело уж бичует он пороки
И этим создает везде себе врагов.
Роксана.
Но меч его, как прежде, всех пугает,
И справиться никто не мог бы с ним.
Де Гиш (качая головой).
Ле Бре.
Нет! Для него я не врагов боюсь,
Не нападений, вам я признаюсь…
Но одиночество, тоска, декабрьский холод,
Что крадется в его убогое жилье,
Да темнота вокруг, да голод —
Их опасается предчувствие мое.
Вот те враги, что для него опасны;
Бледнеет он, худеет с каждым днем,
Так жалок в стареньком кафтанчике своем…
Де Гиш.
Да! Неудачник он! А все-таки напрасно
О нем жалеть.
Ле Бре (с горькой улыбкой).
Де Гиш.
Да, да, да.
Душа его всегда была горда.
Он жил не кланяясь, он думал что угодно,
И действовал, как мыслил он, — свободно.
Ле Бре (так же).
