«Нам бы выпить перед стартом…»
Песня, в которой факты совершенно не соответствуют действительности, написанная лишь для поддержания высокой работоспособности экипажа в космосе.
Нам бы выпить перед стартом,
Но другие помешают.
Лишь бы старая «семерка»
Отработала б свой план.
Если даст отказ вторая —
Мы в Алтае иль в Китае.
Если третья откажет —
Здравствуй, Тихий океан.
Наше верное корыто
Нас выводит на орбиту,
Тут бы нам как раз и выпить
Вдалеке от строгих стен,
Но за малым остановка:
Предстоит как раз стыковка,
И приходит тут на память
Рукавишников Н. Н.
Мы вплываем автоматом
С другом-братом-демократом
В коммунальную квартиру
Под названием «Салют».
ЦУП волнуется, допустим,
Но и повод не пропустит:
Вова, Витя и другие,
Без сомнения, нальют.
Что ж, у нас терпенья хватит,
Нам Земля за всё заплатит,
Лишь бы выдала, как надо,
КДУ поток огня.
Скажут люди: эти двое
Есть действительно герои —
При такой бывать закуске
И ни разу не принять!
У всех, кто ввысь отправился когда-то,
У всех горевших в плазме кораблей
Есть важный и последний из этапов —
Этап прикосновения к земле,
Где с посохом синеющих дождей
Пройдет сентябрь по цинковой воде,
Где клены наметут свои листки
На мокрую скамейку у реки.
Мы постепенно счастье познавали,
Исследуя среди ночных полей
С любимыми на теплом сеновале
Этап прикосновения к земле,
Где с посохом синеющих дождей
Пройдет сентябрь по цинковой воде,
Где клены наметут свои листки
На мокрую скамейку у реки.
То женщины казались нам наградой,
То подвиги нам виделись вдали,
И лишь с годами мы познали радость
В кругу обыкновеннейшей земли,
Где с посохом синеющих дождей
Пройдет сентябрь по цинковой воде,
Где клены наметут свои листки
На мокрую скамейку у реки.
Когда-нибудь, столь ветреный вначале,
Огонь погаснет в пепельной золе.
Дай Бог тогда нам встретить без печали
Этап прикосновения к земле,
Где с посохом синеющих дождей
Пройдет сентябрь по цинковой воде,
Где клены наметут свои листки
На мокрую скамейку у реки.
13–15 мая 1981
НОЧЬ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ
Двадцать первого числа
При немыслимом свеченье,
При негаснущей заре
Мы плывем невесть куда,
Наблюдая за кормой
Летних вод перемещенье,
Наблюдая за собой
Уходящие года.
Наш случайный коллектив,
Расположенный к остротам,
Расположен на борту
Небольшого катерка.
Комментируем слегка
Все, что нам за поворотом
Открывает сквозь июнь
Проходящая река.
Костерок на мокрый луг
Стелет дым горизонтальный,
Допризывники вдвоем
Ловят рыбу у реки.
Им бы Родину стеречь,
Строго вглядываясь в дали,
А они, представь себе,
Все глядят на поплавки.
И не важно, милый друг,
Все, что было накануне,
Все, что с нами совершат
Тишина и высота.
Только было бы всегда
Двадцать первое июня,
Только б следующий день
Никогда бы не настал.
2–3 июня 1981
Налей чайку зеленого, налей!
Кусок асфальта, мокрые машины,
Высотных зданий сизые вершины —
Таков пейзаж из форточки моей.
А мы все ждем прекрасных перемен,
Каких-то разговоров в чьей-то даче,
Как будто обязательно удачи
Приходят огорчениям взамен.
Все тот же вид из моего окна,
Все те же телефонные приветы,
И времени неслышные приметы
Листом осенним достигают дна.
Налей винца зеленого, налей!
Друзей необязательные речи,
Надежды ненадежнейшие плечи —
Таков пейзаж из форточки моей.
Налей тоски зелененькой, налей!..
Картошка, лук, порезанный на части,
И прочие сомножители счастья —
Таков пейзаж из форточки моей.
А мы все ждем прекрасных перемен,
Каких-то разговоров в чьей-то даче,
Как будто обязательно удачи
Приходят огорчениям взамен.
Песня, начатая в Восточно-Сибирском море и дописанная на Черном море
О, моя дорогая, моя несравненная леди!
Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг,
И представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь
Непосредственно в медную форточку смотрит мою.
Непосредственно в эту же форточку ветер влетает,
Называвшийся в разных местах то муссон, то пассат,
Он влетает и с явной усмешкою письма читает,
Не отправленные, потому что пропал адресат.
Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял?
Где, подружка моя, разошелся с тобой на пути?
Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний,
Полагая, что эти концерты еще впереди?
И беспечно я лил на баранину соус «ткемали»,
И картинки смотрел по утрам на обоях чужих,
И меня принимали, которые не понимали,
И считали, что счастье является качеством лжи.
Одиночество шлялось за мной и в волнистых витринах
Отражалось печальной фигурой в потертом плаще.
За фигурой по мокрым асфальтам катились машины —
Абсолютно пустые, без всяких шоферов вообще.
И в пустынных вагонах метро я летел через годы,
И в безлюдных портах провожал и встречал сам себя,
И водили со мной хороводы одни непогоды,
И все было на этой земле без тебя, без тебя.
Кто-то рядом ходил и чего-то бубнил — я не слышал.
Телевизор мне тыкал красавиц в лицо — я ослеп.
И, надеясь на старого друга и горные лыжи,
Я пока пребываю на этой пустынной земле.
О, моя дорогая, моя несравненная леди!
Ледокол мой буксует во льдах, выбиваясь из сил…
Золотая подружка моя из созвездия Лебедь —
Не забудь. Упади. Обнадежь. Догадайся. Спаси.
Что есть на земле — всё стремятся укрыть
Снега в бесконечном посеве.
Представьте себе, что возможно любить
Страну под названием Север.
Забудутся песни и споры,
Но там, где мы шли на подъем,
Вот эти Хибинские горы
Останутся в сердце моем.
Зажги свой костер у подножья сосны.
Здесь горы о мужестве помнят,
Здесь в варежке держит фонарик луны
Глухая полярная полночь.
И всем, кто ходил в этих синих снегах,
Кто этой умылся водою,
Представьте, навечно она дорога —
Земля под Полярной звездою.
И если огонь на суровой заре
Погаснет, воскреснуть не смея,
Я сердцем прижмусь к этой мерзлой земле
И, может, ее отогрею.
По прекрасному Чюрлёнису,
Иногда — по Остроухову
Мчались мы с одной знакомою
На машине «жигули».
Заезжали в Левитана мы,
В октябри его пожухлые,
Направлялись мы к Волошину,
Заправлялись, как могли.
По республике Цветаевой,
Через область Заболоцкого
С нами шла высоковольтная
Окуджавская струна.
Поднимались даже в горы мы,
Покидая землю плоскую,
Между пиком барда Пушкина
И вершиной Пастернак.
Некто Вольфганг Амадеевич
Слал нам ноты из-за облака,
Друг наш Николай Васильевич
Улыбался сквозь туман.
Слава Богу, мы оставили
Топь софроновскую побоку,
И заезжий двор Ошанина,
И пустыню Налбалдян.
Между Грином и Волошиным
На последнем переходе мы
Возвели шатер брезентовый,
Осветив его костром.
И собрали мы сторонников
Рифмы, кисти и мелодии,
И, представьте, тесно не было
Нам за крошечным столом!
Сентябрь-декабрь 1981
