Евгений Витковский - Век перевода (2006)

Спешит голос
мальчика поющего азан
потому что он
видит с минарета
товарищей играющих в мяч

У старого революционера
с уст не сходит
слово свобода
и перед тем как уснуть
вместо стакана с водой
в море он опускает
свою вставную челюсть

Море укрывшееся
под пристанью
хватит уже прятаться
боевые суда
давно
проплыли

На корабле
готовом вот-вот потонуть
когда каждый в панике
как же радуется
отвязанная
лодка

Череп
солдата умершего
далеко-далеко от родного края
в руках детишек
нашедших его
становится предметом
неведомых ему игр
Во второй раз!

Как же я хотел
перед уходом на войну
на любимой жениться
но откуда мог я знать
что ударившись
о ствол оружия
выдаст место где я прячусь
кольцо на моем пальце…

Вся в слезах
несколько минут искала
свою пуговицу
зацепившуюся за что-то и оторвавшуюся
когда она встала с абортного стола

Не могли бы вы поосторожнее
испускать свой последний вздох
чтобы не сбилась с пути
разгуливающая
по вашей подушке
букашка

Жизни моей
хватит на то чтобы увидеть
до какого этажа доберется
плющ
взбирающийся на небоскреб

Се был рассветный час — безрадостен и мрачен,
Росисты травы перл отягощал, прозрачен,
Когда Дамон, взалкав, войдя в лесную сень
С трубой и гончими, зверье травить весь день,
Вдруг разом увидал, с одра поднявшись скоро,
Древа слезящися, восточный ветер, споро
По небу сумрачны стремивший облака, —
Он замер с песнею, узрев издалека
Поля, прокляв в душе грядущий день постылый;
С тем зрит Меналка он, влачаща шаг унылый —
То горем шаг его отягощен пребыл,
Несчастье превозмочь не доставало сил:
Безрадостно чело, полнятся очи влагой,
Он длани в горести ломал в сей час неблагой,
Он возвышал свой глас на то, сколь горек рок.
«Вернись, — рыдал, — вернись, несчастный пастушок!
Туч мрачные чрева готовы разверзаться,
Посулам светлым дня не суждено сбываться,
Но даже и весна не может к нам притечь.
Аминта — ах! — ему нет мочи дале речь,
Но нет нужды гадать об оном у Дамона —
Он мальчика взлюбил, что небо благосклонно,
Природы перл, венец родительских отрад,
Поднесь его черты в душе объемлет взгляд.
Душа была добра, а мысль вельми велика!
Так днесь мы можем зрить, он правду рек колико:
Он зависти небес познал тяжелый гнет:
Коль расточать дары земным оно начнет,
Любимцам казнь оно дает затем уделом.
Аминта ж удался в родительницу телом,
Душой — в отца; как Бог мог в смерть тебя низвесть?
Так он рыдал; зане летит полями весть,
И утро, что досель с небес лучи струило,
Дождем из чрева туч ненастну влагу лило,
И на поля от туч упала мрачна тень, —
Так вместе с пастухом скорбел ненастный день.
Аминта! Ровно так вся жизнь твоя свершалась:
Сама натура нам в Аминте улыбалась,
Не смертный — более — в ребенке послан был,
От самых нежных лет он время упредил:
Уж в детские года он пребывал в расцвете, —
Почто ж Податель Благ скорей, чем обозрети
Мы дивный перл смогли, дары похитил прочь?
Цветок, дитя зари, встречает мертвым ночь.

Мать любяща его, в безумии от горя,
Кладет его главу на грудь. Друг другу вторя,
Семья печальная спешит свой круг сомкнуть:
Единым вздохом их тогда разверзлась грудь,
Их слезы разлились до бурного потока,
Когда кляли они злотворну волю рока.
Скорбь бесконечная, бескрайни токи слез —
И каждый вздох печаль в себе безмерну нес.
И даже смерть свою возмог ты сокрушати —
Ей горестно, что рок ей должно исполняти,
Но длить твой тщилась час для тех, кто был с тобой:
Так мать, сестра твои, разжалобив слезой
Судьбу твою, твой срок продлили и смягчили;
Сурового отца как будто не тягчили
Несчастия сии — он властен над судьбой,
Меж тем час от часу страшней не быть с тобой.
Ушло его дитя, ушло, — но сердце живо,
Он горе, что Иов, выносит терпеливо:
До седины живи — живи, дабы узреть,
Как новый на глазах успеет род созреть.

О, тако алчу я и тако я пророчу.
Созреет новый плод — и мы узрим воочью;
Он долго будет зреть, красив, витиеват!
Но, ах! пусть наделен он будет и стократ
Счастливою судьбой и красотою равной —
Ему не превзойти красы сей достославной.
Пускай сравнится с ним в красотах новый род —
Он вышней красоты его не превзойдет.
Аминта всё вобрал из горнего в сем мире.

Меж тем, Дамон, гляди! Пурпурное всё шире
Разверзлось облако — льет горние слова!
Аминта мчит превыспрь; младые божества,
Богоподобный лик поют там херувимы,
Взрывает воздух он, его движенья зримы,
И каждый миг его есть миг движенья в Рай!
Новоприбывшему дивится вышний край,
Сапфировый портал красы многопреславной,
Гость мигом допущен предстать пред Властью главной.
Свидетельство, что смел он взнесть на Небеса:
Суть добродетель, суть божественна краса —
Она известна всем, кто полнит эти страны.
Так пойте, ангелы! Хоры Небес пространны
Собрата вашего украсит ныне глас,
Воспойте ж в радости, пока внизу сейчас
Утишить ни на миг не в силах мы рыданья:
На свете боле нет столь дивного созданья!

В деснице пристава сподобясь захудалым
Пройдохам, служащим изряднейшим нахалам,
Что к землям закладным дрожащу тянут длань,
Тучнея от всего — хотя б какая дрянь,
Тем сыты, что они в почете у патрона, —
Иной из англичан закрыл глаза на оно
И валится к стопам голландских супостат;
Лишь не было б войны — он всё отдать им рад:
Проливы, купно сельдь, а с тем — Гвинеи злато;
Сам сельдью обернись — задобришь супостата.
Иной бежит того, чтоб обличить плута,
Что рогача язвит его чужа пята.
Уж сколько бед на нас ни слало Провиденье —
У веры для всего готово разъясненье.
Не буди простаком, услышь правдивый глас:
Не лучше вера их, чем та, что есть у нас, —
К чреде гражданских смут дорогу пролагая,
Лиет английску кровь, голландцев пощажая.
Что волю Божеску они в стране блюдут,
Излишеством у нас в единый глас почтут.
Пусть праведный монарх бразды взял высшей веры,
Все государства ввек есть только и безверы.
То вовсе не секрет, что доля власти — грех,
Сей помысел, что смрад, стремит от власти всех.
Подумай же: дела жестокости, обмана —
С рождения творит она их неустанно.
Ужаснее беды не знает дворянин,
Когда его попрал пятой мужицкий сын.
Не тщась того сокрыть, голландцы сеют злобу,
Поганым всем набив поганую утробу.
Пусть хвастают они, каков их древний род,
Их скотство всё и впрямь от древности идет.
И государство их, лишь чтоб учтивым быти,
Зря попустило, чтоб им руки распустити.
Не режет далее венецианец вод,
Чем растопырилась сия страна-урод,
И государство их, как и голландцы сами,
Погрязло до ушей в помоях с потрохами.
Живот, смотря на них, не диво надорвать,
Лишь два владыки то способны врачевать.
Как Африку Катон склонил к основам Рима,
Увидим мы, сколь власть в двух Индиях их зрима,
Единодушно все британцы заключат:
Нет места Цезарю, коль Карфаген не взят!