То, как обычно это встарь
Водилось, послушник ему
Помог завязывать тесьму.
Когда ж монах был облачен,
Заметил послушник, что он
Неровно узел завязал,
И поправлять тесемку стал,
Что, видимо, была плоха…
Да вдруг нащупал петуха.
Монашек же решил со зла,
Что то собака подошла
И зубы в петуха вонзила.
Дрожа от гнева, с дикой силой
Он как брыкнет назад ногой!
И тут помощник молодой,
Рукой схватившись за живот,
Бряк на пол, да и не встает.
Толпа от смеха надрывалась.
Ей вся история казалась
Шутливой праздничной игрой,
Но настоятель шуткой той
Рассержен был, когда узнал.
Он вора строго наказал,
Отнявши у него свободу
И посадив на хлеб и воду.
Из этого могли бы вы вот
Такой, послушав, сделать вывод,
Что и в стенах монастыря,
По совести-то говоря,
Заводятся грехи подчас.
Монахи ведь не лучше нас,
Такая ж плоть и кровь у них,
И те же страсти бродят в них.
Вот если б, вместе с волосами,
Они простились со страстями,240
Не зарились на петухов,
Тогда была бы для грехов
В монастырях иная такса.
Вот наблюденье Ганса Сакса.
ДВОРЯНКА И УГОРЬ
241
Жил как-то в Мейсене242 один
Гостеприимный дворянин.
Он был отменный хлебосол —
Весь день держал накрытый стол.
Бывало, зазовет домой
Гостей и все из кладовой
Достанет: мясо, рыбу, птицу,
И просит всех за стол садиться, —
Ни в чем отказа никому.
И вот случилось, что ему
Рыбак угря принес с улова —
Большого, жирного такого.
Гостям наш рыцарь рыбу прочит,
Ее сберечь получше хочет,
И запустил угря в садок,
Чтоб тот гостей дождаться мог.
А сам берет двух верных слуг
И с князем на охоту вдруг
Поехал, распростясь с женой.
Что в замке делать ей одной?
И вспомнила угря в садке.
Об этом лакомом куске
Ей мысль не в первый раз пришла,
Но все ж она не столь смела,
Чтобы угря освежевать,
Велит за фогтшею243 послать.
А та у замка проживала.
Хозяйка фогтше рассказала,
Что ей охота съесть угря.
Та, льстиво ей в глаза смотря,
Ответила: «Покушай смело,
А спросит муж, куда ты дела
Угря, ты сразу отопрись,
На выдру, на бобра сошлись».
Хозяйка приняла совет
И фогтшу просит на обед.
Они себе полрыбы жарят,
Другую половину варят,
И отобедали вдвоем.
Тут муж приехал вечерком.
И вот уж без сапог, без шпор
Он из окна глядит на двор.
А в клетке у окна — сорока.
Она все видит издалека,
А что увидит — говорит.
Он ей про новости велит
Сказать. И вот ее слова:
«Хозяин, уж тому дня два,
Жена и фогтша тут болтали
И толстого угря сожрали».
Поверить птице он не мог
И вышел осмотреть садок.
А там давно уж нет угря, —
Сорока не болтала зря.
Тогда хозяйку он спросил,
Куда же угорь их уплыл?
Хозяйке будто невдомек:
«Не знаю, право, муженек!
Уж не достался ли бобру
Иль к выдре угодил в нору?»
Ей муж в ответ: «Не ври так лихо,
Ведь это ты и есть бобриха,
А фогтша — выдра, вот в чем дело,
Угря, как видно, ты и съела,
Вы вместе слопали его».
Жена озлилась на него,
Но тем, что дерзко так врала,
В огонь лишь масла подлила.
Уж очень он рассержен был
И ей пощечину влепил.
Но тут хозяйка взбеленилась
И мужу в бороду вцепилась,
А он ее — за волоса, —
Чуть что не в клочья вся коса, —
И так ее исколотил,
Что стал ей белый свет не мил.
Сбежались слуги тут на крик
И розняли обоих вмиг.
Наш рыцарь снова выезжает
И слуг обоих забирает.
Жена ж велела фогтшу звать
И говорит: «Хочу я знать,
Кто мужу рассказал о том,
Что натворили мы с угрем,
И кто бы это мог заметить?»
Тут фогтша ей спешит ответить:
«Сорока обо всем доносит,
Когда ее хозяин спросит».
Хозяйка ей: «Твои слова
Мне говорят, что ты права.
Ей надо крепко отплатить,
Притом и жизнь ей сохранить».
Из клетки птицу вынимают,
И перышки ей выдирают,
И приговаривают враз:
«А ну, сболтни еще про нас!»
Ей перья выдрали так ловко,
Что оплешивела плутовка,
И в клетку сунули опять.
Отныне, стоит увидать
Сороке лысого монаха,
Она уж верещит от страха:
«Ты, верно, облысел не зря,
Сболтнул, как видно, про угря,
И вот, лишив тебя доверья,
Тебе повыдергали перья,
Чтоб легче было распознать,
Что первый твой порок — болтать».
А в шванке этом есть наука,
Что болтовня — плохая штука.
Коли сберечь ты хочешь перья,
Так не подслушивай под дверью
И дальше слух не распускай,
Не то сам на себя пеняй.
Не зря говаривали деды:
Не суй свой нос в дела соседа!
Что пользы любопытным быть?
Так нос недолго прищемить.
Ведь муж с женою вновь поладят
И тут же сплетника отвадят.
Он сплетней враз всех разобидит,
И всяк его возненавидит.
Коль ты болтлив, умерь свой пыл. —
Ганс Сакс тебя предупредил.
МОНАХ И КАПЛУН
244
Случилось как-то, что один
Баварский знатный дворянин
В свят день к себе на разговенье245
Монаха пригласил в именье.
Монах пришел, и за столом
Они сидели всемером;
Хозяин во главе стола,
Супруга рядом с ним была,
И были два сынка при ней
И две — одна другой милей —
Красивых дочки. А седьмым
Подсел духовный пастырь к ним.
Молитву быстро он прочел,
И тотчас подали на стол
Кулич и яйца. Так давно
В Баварии заведено.
Поели кулича, и тут
Телячью голову несут,
А с нею и телячьи ножки,
Дабы подзакусить немножко.
Когда ж всяк этого поел,
Котел с похлебкою приспел,
А вслед за ним несут большую
На блюде рыбу отварную.
Монах на рыбу так нажал,
Что пот с него ручьем бежал.
И наконец жирен на диво
Был подан им каплун с подливой.
К монаху дворянин потом
Котел подвинул с каплуном,
Чтоб этим к сану изъявить
Почтенье, и просил делить
На всех жаркое чин по чину.
Монах ответил дворянину:
«Я, сударь, право, не барон
И к вежеству не приучен.
Но коль уж мне делить случилось,
Так поделю я, как водилось
Когда-то в старину у нас».
Хозяйка молвила тотчас:
«Отец, прошу, чтоб вы делили,
Как деды вас тому учили».
Отсек, нож взявши, как тесак,
Каплунью голову простак
И дворянину протянул.
Потом опять ножом взмахнул,
Каплунью шейку отрубил
И ей хозяйку оделил.
Отрезав лапки, частью сей
Почтил хозяйских сыновей.
Потом и дочек он почтил:
По крылышку им положил
Каждой на блюдо расписное.
Себе ж оставил остальное.
Кусок глотая за куском,
Он тушку слопал целиком,
До косточки все изглодав,
Другим и хрящика не дав.
Всех удивил святой отец.
Спросил хозяин наконец:
«Вас мудрецы учили, что ли,
Иль вы учились в некой школе
Делить еду столь мастерски?»
Монах ответил: «Все куски
(Уж вы поверьте, сударь, мне)
Делю по совести вполне.
Вы здесь являетесь главою —
Я наделил вас головою,
Чтоб ваше мудрое правленье
Держало чернь в повиновенье;
Вы храбры в спорах и боях,
Да будет чужд и впредь вам страх!
Главней всех после вас в дому
Супруга ваша, посему
Я отдал шейку ей: жена
Уметь хозяйствовать должна,
Заботой о припасах жить,
Без коих вживе нам не быть.
А лапки сыновьям затем
Я дал, что щит, и герб, и шлем,
И весь ваш род высокочтимый
На них стоит неколебимо.
Потом по одному из крыл
Я дочкам вашим подарил,
Чем дал понять, что в самом деле
Девицы для любви созрели,
Когда, наряжены на диво,
Умеют ловко и учтиво
В придворном плясе изогнуться
И с юношей перемигнуться.
Остались мне от каплуна
Всего лишь брюхо да спина.
К несчастным состраданье благо,
Я съел из жалости беднягу.
Без крова он, подобно мне,
Как он, мечусь я по стране.
Как птица я, но не летаю,
Я клюв свой на спине таскаю,246
Острижен вроде пустопляса,
Под цвет осла на мне и ряса,
И подпоясан, будто вор,
И бос, как гусь,247 хожу с тех пор,
Как был я принят в орден свой —
Все это — правда, сыне мой!»
Хозяин от души хохочет
Над тем, как их монах морочит,
Над тем, как духовник сполна
Себе оставил каплуна,
Однако дворянин потом
Не приглашал монаха в дом.
Урок таков из притчи сей:
Коль встретится среди гостей
Такой, которому неведом
Порядок, должный за обедом,
Который что послаще жрет,
