бы, уже и нет.
Без причины не заплачет и жена:
что ей плакать? Похоронка ж не пришла.
На войну отправился — иди,
сердцем только громко не стучи:
не услышит сердца стук трава,
на которую засадушка легла.
На твоём пути ушедший мир,
впереди свирепый командир,
позади родная сторона,
мать, жена, сестра, земля и я.
Будем верить в доблесть сыновей,
будем ждать со всех фронтов вестей,
хороводы хороводить не пойдём,
песни горькие и те не запоём:
«Шумел камыш, и гнулись дерева,
тихо с горочки спустилась жизнь сама,
в гимнастёрочке солдатской милый мой,
(дом разрушен) не вернётся он домой».
Партизанка
Странно всё было это:
ни зима, ни весна, ни лето,
а межсезонье зла.
И один, два, три, четыре врага
у костра своего скучают:
то судачат, то выпьют чаю.
Жалко их убивать, потому что
вместе судачить было бы лучше
и готовиться к новой войне.
Эх, надо убить их! Ко мне
двигается разведка.
Ан нет, засела на ветке
и флажками сигналит.
А костра того вражьего пламя
то вспыхнет, то вдруг погаснет —
это снарядом фугаснет
где-то совсем вблизи.
Крикнуть хочу: ползи!
Но понимаю,
ведь недруга я спасаю.
— Эй, подруга, так не пойдёт,
коль ползёшь, так ползи вперёд
и кидай гранату в кострище.
Враг встрепенулся, слышишь?
— Слышу! Я молодая
за чеку щекою хватаюсь
и вдруг улетаю в небо.
А за мною летят их лейблы,
наклейки, нашивки, награды.
Так тебе, враг и надо!
Очень странно всё это:
ни зимы, ни весны, ни лета,
а лишь межсезонье добра.
Щупаю душу: жива!
На каждого несмотрящего
Быть тебе командиром,
быть тебе полевым!
А если мы что-то забыли,
наградами возместим.
На каждого несмотрящего
есть смотрящий солдат.
На павшего или не павшего
уже приготовлен снаряд.
Короткое перемирие
не к добру, но давайте спать.
Звёзды в небе. Что это было?
На погоны легли опять.
— Тебе мать и отца не жалко,
коли пустился в бой?
— Жалко мне всех вас, жалко! —
и жалость унёс с собой.
Ну вот и некролог длинный
в руках держим перед собой:
— Почём нынче твои командиры?
— По одному тот строй!
На каждого несмотрящего
есть смотрящий немой,
вместо каждого в поле павшего
уже вырастает другой.
Эти новые поколения,
запомнив всё, отомстят.
— Зачем, к чему это было?
— Не спрашивай, вставай в строй, солдат.
Партизаны лесов
Партизаны лесов партизанили,
кого-то из них изранили,
кого-то из них изрезали
мелкими, мелкими лезвиями:
лезвие — совесть, лезвие — честь.
Зачем они партизану?
Но лезвий было не счесть!
— А дальше что?
— Дальше самое интересное:
кому-то мы сделали дело полезное,
о ком-то просто забыли —
на учёт поставили и отпустили.
Вот сиди теперь и записывай:
если птицею свистнули,
значит, близко засада,
вот нам-то того и надо!
А в засаде сидят, курят трусы,
оставить на них бы укусы,
да зубов своих жалко.
(Раскричалась по лесу галка.)
Видать, к горю или к зиме.
Подкинь сигаретку мне.
Ты сынок или дочка —
не видно. Ставь точку.
А я бы точку поставила,
да метку чёрную ставило
время на нынешних партизанах,
ведь кто-то из них изранен,
кто-то из них изрезан
острыми, острыми лезвиями:
лезвие — совесть, лезвие — честь.
К чему они партизану?
Но лезвий было не счесть!
Время рожать, а ты
Опять в бой! Снова на смерть.
Как мы устали от этого!
Смерд ты или не смерд —
смотрит смерть неприветливо.
Век не видать бы воли,
сто лет не хлебать бы щей,
но отдайте нам долю —
рожать и растить детей!
Поэтам вечная слава,
героям вечный покой.
Жила я иль нет — не узнала.
Враги шепчут: «И чёрт с тобой!»
Шелестящее, серое небо,
тревожное утро и дом.
Нет, я не сдвинусь с места.
Если ты на меня, чёрт с тобой!
Поэтам вечная мука,
героям вечная блажь:
ах, какая на облаке скука!
Ты вчера родилась.
А родившись, восстала:
снова на бой и смерть!
Только солнце шептало:
— Доколе это терпеть?
Слава героям, слава!
Поэтам несём цветы.
Лишь вечность тихо вздыхала:
— Время рожать, а ты…
Сургуч край, погорель трава
Никому не желали горя,
никому не делали зла,
но ждала нас дурная доля:
сургуч-край, полымя-поля.
На пехоту большая охота,
на пехоту и пепла смерч!
Мне была другая охота:
на земле родной умереть.
Но земля не держалась за Землю,
а полынь на песок полегла.
И душа моя, будто в небо,
в траву-погорель ушла.
Бледные, белые лица:
с мёртвых не сдуть уж пыль;
парень ты или девица —
не рассмотреть, не отмыть.
Но отряды — лишь горстка кряду,
не кричим сегодня «ура»,
а засядем в свои засады
и снаряд за снарядом… Пошла!
Обгорелые лица у павших,
у выживших в глотках ложь:
«Победа, победа, знай наших!»
Наших ведь не возьмёшь.
Но к нашим присело горе,
к нашим припало зло.
Сургуч-край (говорят) — не доля,
а поля — полымя. Вот и всё.
Надо же, мне приснилась
солдата живая душа,
и ему памятник не на чужбине,
а на русской земле. Да, да.
Праздничные солдаты
Какие праздничные солдаты
плыли по русской земле:
наши они, не наши,
а пуля твоя — лови!
Разлетелась вся правда,
растворилась и суть.
Праздничным этим солдатам
уже с пути не свернуть!
Горе, горькое горе:
горела большая страна.
Лёг, не лёг воин в поле,
лишь вздохнула земля.
Праздничные герои.
Праздник — это слеза.
А море слёз или боле —
всё впитает черна.
Школьники в школу ходили,
поэты писали стихи,
судьи суды рядили.
Шли на бой я и ты
с праздничным, праздничным криком:
— Наша, наша земля! —
вдруг русским потрёпанным ликом
она на ладонь легла.
Мужчины без объявления войн уходят
Когда нравится только один мужчина,
то все остальные мужчины
без объявления войн уходят
и места себе не находят.
А я, войны не объявляя,
любовь себе нагуляла,
нагуляла не как другие,
а просто входя в плохие
чужие, далёкие письма —
на его письмах зависла.
Зависела, может и дальше,
но мой престраннейший мальчик
не держит, а отпускает.
Почему отпускает? Не знает.
И лишь по такой причине
нравится этот мужчина —
самый необычайный на свете!
Его лик ужасен и светел.
Я б его имя нарисовала,
но чувствую, будет мало
места ему на бумаге.
Я хотела
