Иоганн Гёте - Фауст

Гул приводит в содроганье
Лестницу и стены зданья.
Молньи блещут в окнах дома,
И трясется пол от грома.
Под влияньем отголоска
Сверху сыплется известка
Двери сами силой крена
Отворяются мгновенно.
В Фауста былом наряде
Великан какой-то сзади
Подзывает, улыбаясь,
Но от страха я шатаюсь.
Как мне быть? Бежать? Остаться?
Что грозит мне? Как дознаться?

Войдите. Ваше имя – Никодим?

Действительно. Молитву сотворим.

Ну, это мы оставим.

Как мне лестно,
Что имя вам мое небезызвестно.

Так, несмотря на возраст пожилой,
Еще вы студиозус, милый мой?
Иной к штудированью пристрастится
И уж не знает этому границы.
Большое множество простых умов
Живет постройкой карточных домов,
Хотя при жизни даже самый стойкий
Доводит редко до конца постройку.
Но доктор Вагнер – разговор иной.
Учитель ваш, прославленный страной,
Единственный ученый по призванью,
Который ежедневно множит знанья.
Живая любознательность к нему
Притягивает слушателей тьму.
С вершины кафедры он объявляет
Всему, что было раньше, пересмотр,
И сам ключами, как апостол Петр,
Земли и неба тайны отмыкает.
Все признают его ученый вес,
Он затмевает остальных по праву.
В лучах его известности исчез
Последний отблеск Фаустовой славы.

Простите, сударь. Так судить нельзя.
Я ваше заблуждение рассею.
Как ни почетна доктора стезя,
Он выдается скромностью своею.
Он свыкнуться не сможет никогда
С исчезновеньем славного предтечи,
Ждет возвращенья Фауста года
И только жив мечтой об этой встрече.
Вы видите, в теченье многих лет
Осталось все, как до его пропажи,
Доныне доктор Вагнер был на страже,
Чтобы всегда был заперт кабинет.
Но силой звезд свершен переворот.
Я слышал гром и видел молний вспышки,
Замки слетели, лопнули задвижки,
И мы смогли попасть под этот свод.

Где доктор сам? Нельзя ли мне к нему?
А может быть, я сам его приму.

Он затворился в строгости такой,
Что я боюсь смущать его покой.
В теченье месяцев, вообразите,
Прикован он к великому открытые.
Кто в чистоте держал свой гардероб,
Стал грязен и чумаз, как углекоп.
Сам до бровей покрылся сажей черной
И воспалил глаза вздуваньем горна.
Так день и ночь, закрывшись на засов,
Он счастья ждет под музыку щипцов.

Неужто он и от меня в затворе?
Я ход его открытия ускорю.

Едва успел до кресла доплестись,
Знакомый гость откуда ни возьмись!
Он – человек формации новейшей
И, следовательно, нахал глупейший.

Что я вижу? Сняты скрепы
С двери каменного склепа?
Стало быть, конец гнездовью,
Портившему столько крови
Молодому поколенью
Духом падали и тленья?
Стены этой древней кладки
В разрушенье и упадке.
Лучше не соваться близко,
Чтоб не подвергаться риску.
Можно жертвой стать обвала, –
Этого недоставало.
Узнаю тебя, твердыня!
Мальчиком я, рот разиня,
Слушал в этих же палатах
Одного из бородатых[147]
И за чистую монету
Принимал его советы.
Все они мой ум невинный
Забивали мертвечиной,
Жизнь мою и век свой тратя
На ненужные занятья.
Вот один из них в приемной
Скрылся в нише полутемной.
Ба! Никак он в том же платье?
В этом меховом халате,
Видя, как еще я мал,
Он мне пыль в глаза пускал.
Как глубок его подлог,
Я тогда понять не мог.
В нынешнее время – дудки!
Не пройдут такие шутки.
Милейший! Если Леты муть в разлитье
Вам памяти песком не затянула,
Я ваш студент тех лет, успевший выйти
Из-под академической ферулы.
Я в вас не замечаю перемены,
А я переменился совершенно.

Рад, что пришли вы без заминки.
Я оценил вас в тот приход.
Мы бабочку уже в личинке
Угадываем наперед.
Вы радовались так по-детски
Своим кудрям и кружевам.
Но стрижка без косы, по-шведски,
Идет гораздо больше вам.
Лишь философский абсолют
Не заносите в свой уют.

Почтеннейший! Хоть мы на месте старом,
Зато у нас иные времена.
Двусмысленности не пройдут вам даром,
Мне сущность их теперь насквозь ясна.
Над мальчиком вы потешались вволю!
Вы б этих штук теперь не откололи.
Такой прием теперь недопустим.

Как неприятна правда молодым,
Когда ее в лицо мы говорим.
Когда-то нами вбитые начала
Жизнь после подтверждает, что ни шаг,
Им кажется, что тут развитья знак:
«Мы возмужали, мы народ бывалый,
А наш учитель жалкий был дурак».

Скорей хитер, чем глуп. Где педагог,
Который бы сказать всю правду мог?
Тот лишнее приврет, а тот убавит
И детскую доверчивость обставит.

Как и всему, ученью есть свой срок.
Вы перешли через его порог.
У вас есть опыт, так что вам пора,
По-моему, самим в профессора.

Все опыт, опыт! Опыт это вздор.[148]
Значенья духа опыт не покроет.
Все что узнать успели до сих пор,
Искать не стоило и знать не стоит.

Я это с незапамятных времен
Подозревал, и сам себе смешон.

Признать ошибку никогда не поздно.
Вы – первый старец, мыслящий серьезно.

Неутомимо клада я искал
И находил лишь уголь да отвал.

Теперь ваш лысый череп, на поверку,
Не лучше тех пустых под этажеркой.

Знай только вы, какой вы грубиян!

Ведь по-немецки вежлив лишь обман.

Предо мной тут затворяют двери.
Прошу мне дать убежище в партере.

Большая дерзость – притязать на то,
Чтоб что-то значить, превратясь в ничто.
Ключ жизни – кровь, она родник здоровья
А что свежее юношеской крови?
Кровь юноши – в цвету, она горит
И жизнь из жизни заново творит.
Кипит работа, дело создается,
И слабость перед силою сдается.
Пока полмира мы завоевали,
Что делали вы? Планы сочиняли,
Проекты, кучи замыслов и смет!
Нет, старость – это лихорадка, бред
С припадками жестокого озноба.
Чуть человеку стукнет тридцать лет,
Он, как мертвец, уже созрел для гроба,[149]
Тогда и надо всех вас убивать.

Тут черту больше нечего сказать.

Я захочу, и черт пойдет насмарку.

Тебе подставит ножку он, не каркай.

Вот назначенье жизни молодой:
Мир не был до меня и создан мной.
Я вывел солнце из морского лона,
Пустил луну кружить по небосклону,
День разгорелся на моем пути,
Земля пошла вся в зелени цвести,
И в первую же ночь все звезды сразу
Зажглись вверху по моему приказу.
Кто, как не я, в приливе свежих сил
Вас от филистерства освободил?
Куда хочу, протаптываю след,
В пути мой светоч – внутренний мой свет.
Им все озарено передо мною,
А то, что позади, объято тьмою.