заинтересованный, чем заботливый. А насколько можно подделать эмоцию? (Мне иногда кажется, что мое стремление к честности – во многом от понимания, что спрятать всё равно ничего нельзя – потому, что я с человеком, от которого не спрячешь.)
– Это «нормальное» для нас, о котором ты говоришь, – скорее некоторый минимум, само собой разумеющаяся основа, на которой только и можно что-то дальше делать. Для многих-то это не норма. Если тебе понравился Борген, наверное, надо и австрийцев – Ингеборг Бахман, фон Додерера.
От переживания близости, дистанции руки и взгляда – до внутреннего холода – и это иногда отделено только несколькими минутами. Твоего пропадания по внутренним причинам я тоже не боюсь, по крайней мере пока мы такие, как есть сейчас. На столе кусок синего провода, вспоминаю твоих-наших проволочных человечков. Включаю мобильный телефон, он безответно ищет сеть.
– Может быть, и расставание – в некотором отношении проявление бережности. Близость разная, даже не столько, сколько людей, а – сколько пар. А+В вовсе не А+С.
– Вот так всегда, стоит тебе уехать, у меня обострение, и подушка не просыхает. Когда же буду плакать на твоём плече?
– Время для моей поездки всегда неподходящее. Летом можно болтаться за городом, плавать и собирать ягоды, осенью шуршать листьями и слушать дождь, зима прямо располагает сидеть дома и греть друг друга всеми способами. А к цветам я приеду.
– Спиной много для чего можно поворачиваться – например, чтобы чувствовать другого всюду, как воздух.
– Кажется, ты опять снился. А может, и не ты, а кто-то другой, но я, как обычно, бездумно отдалась этому другому, думая, что это ты.
– Как ты меня узнаёшь во сне?
– Выглядишь по-другому, а чувствую себя, как с тобой. Как не узнать?
– Мне Эшер раньше нравился, сейчас – почти ничего (разве что руки, рисующие друг друга). А в природе точной симметрии нет. Делали эксперимент – брали половину лица и достраивали вторую отражением. Из красивого получалось что-то роботоподобное. Интересны маленькие нарушения. (Причем это сквозная тема. У Валери человек – «маленький изъян» в алмазе мира, у обериутов Друскина и Липавского – «равновесие с небольшой погрешностью»).
– А что ты во Франции делать собираешься? И где?
– Пока не знаю. Что-нибудь восстанавливать, помогать сохранить нетронутость природы. Я не выбрала пока. У меня список из семидесяти двух проектов, нужно выбрать. С географией сложнее, в списке указаны крошечные городки и селеньица, которые еле найдешь на карте.
– Сегодня снилось, как я спасала каких-то новорождённых тигрят от тигра-самца, который их хотел съесть как будущих конкурентов. А потом у меня в руке оказался пистолет, и я стала тигру в лоб стрелять, но патронов не оказалось. Вот так всегда в моих снах: если фотоаппарат, так без плёнки, если пистолет – так без пуль, если туалет – так непременно в людном месте и без дверцы. Что бы всё это значило?
– И как же ты меня тогда не уволила, такого сомнительного? Ведь дожидалась, пока я продемонстрирую степень порядочности и ответственности.
– Нет, я сразу почувствовала, что ты хороший. А распущенные мущщины меня привлекают гораздо больше, чем примерные семьянины и однолюбы. С последними скучно, и, скорее всего, среди них какие-нибудь одержимые встречаются. Вот уж боже упаси, мне этого не надо. Занавески я уже развесила, приноровилась. Не стала тебя дожидаться.
– Жаль – какое было бы развешивание! Сколько появилось бы воспоминаний!
– Я и сама боюсь – себя в первую очередь. Вот так проснёшься как-нибудь утром и поймёшь, что всё. Сердце освободилось. И что делать? Как людям-то в глаза смотреть?.. Я своего непостоянства боюсь ужасно. Мне порой кажется, что оно как-то отдельно от меня существует и делает что хочет.
– Ты хороша и непостоянством тоже – буду ждать, пока это непостоянство обратно ко мне повернется. Твое непостоянство – это твоя подвижность, для меня хорошая. Ну и что, я буду принимать только её положительные для меня последствия? Так не бывает. Взялся – терпи.
– Одно ехидство и гадости лезут, вроде, знаешь, того, что вот двенадцать дней по твоей просьбе я тебя оставлять не буду, а за тринадцатый не ручаюсь.
– Можешь оставить на тринадцатый, а на четырнадцатый, может, и вернёшься, а я подожду. Сяду рядом, ты будешь огрызаться, а я буду тебя осторожно гладить.
– Всё это тянется – говорил я как-то, что ад – очень медленная область. Я не просто устаю от работы, и не только мне не хватает общения с теми немногими, кого я выбрал. Мне не хватает одиночества. Всё же в России я как-то научился протекать сквозь, а тут провожу с людьми гораздо больше времени, и, конечно, не с теми, кого сам выбрал.
– Знаю, что нельзя замыкаться на одном человеке, и не призываю к этому. У меня нет к тебе претензий, но грустно оттого, что не могу позвонить тебе, когда хочу, потому что боюсь вторгнуться в ту часть твоей жизни, в которую вторгаться нельзя. Не знаю, чувствуешь ли ты, но из-за всего этого я чувствую себя дальше от тебя. Намного дальше, чем хотелось бы. Я не хочу видеться каждый день, я просто не хочу этого отчуждения. Спасибо, что уходишь, когда прошу. Для меня это, правда, очень важно.
– Мы разные – и я, вообще-то, тоже от этого иногда сильно устаю – но умеем балансировать в большой открытости, понимании, и одновременно недосказанности – во всяком случае, мне казалось, что умеем – хотя это трудно – и я, конечно, не могу тебя об этом просить – и тоже иногда жду от тебя того, чего не будет – и чувствую себя далеко – я понимаю, что невозможность мгновенного звонка или встречи удаляет, но что с этим делать? так же удален и я, и другие – а с другой стороны, я тебя рядом чувствую более или менее постоянно… ты же есть.
– Но зачем всё это вообще? И так все вокруг удалённые. Я не могу чувствовать близость с людьми только потому, что они есть. Мне важно знать и чувствовать, что обо мне помнят и думают. Всё остальное – из разряда фантазий.
– Но абсолютная близость невозможна и вряд ли хороша, а то, что я о тебе помню и думаю – неужели не видно?
– Да ничего не делать. Изменить характер отношений. Остаться друзьями. У друзей подобных претензий друг к другу не бывает. Только вряд ли тебе это будет интересно. Всё-таки
