Значит, могилу разрыть? Преступленье?
Но, если так уж судьбой решено,
Надо, чтоб толк был в работе, терпенье,
Надо как следует сделать, умно.
Ты до лопаты и в жизнь не касался,
Разве что в детстве по лужам копал,
В воду кораблик бумажный пускался,
Сам ты, нагнувшись, его поддувал.
Начал Петр Павлыч к могиле являться!
Горе-задача ему задалась...
Там, на Смоленском, где плотно толпятся
Тьмы мелких крестиков, будто роясь;
Где в мягкой почве к земле наклонились,
Будто бы клюя с могилок зерно!
Где, что ни день, слезы на землю лились,
Вечную память поют так давно;
Где столько лет неплатящих спускали
В землю; где очень немного имен
Похороненных на доски вписали;
Где, по соседству, отдел отведен
Самоубийцам, а подле зарыты
В поле преступники, что казнены
И, по приказу, как следует скрыты, —
Там почивали останки жены.
Подле канавки с водой красноватой,
С ярью железистой, с слизью по дну,
Пара березок с листвой кудреватой
Лезла, как только могла, в вышину,
Чтобы из этой юдоли тяжелой
Старого кладбища выбраться вон!
Грустный характер судьбы невеселой
Нами на кладбищах запечатлен!
И уж в каких суетах небывалых
Кладбища эти в движенье придут,
В час пробужденья, когда залежалых,
В час воскресенья, вставать позовут?!
Ходит Петр Павлович и изучает:
Как глубоко опускают гробы?
Многих едва на аршин покрывают;
Часто соседних могилок горбы
К вырытым ямам подходят краями!
Значит: копнуть ему раз или два —
Тут и откроется гроб под ногами,
Травкой и мохом прикрытый едва.
Ну а жена подле самой канавки!
Если в канавке начать, да от дна?
Тотчас наткнешься – не надо и справки,
Тут и окажется – будет жена.
Всех их кладут головами к востоку;
Значит, тут ноги! А ларчик в ногах!
Здесь надо рыть мне, у дерева, сбоку!
Может, под деревом, в самых корнях?
Но ведь не рыться же просто руками!
Если с лопатой прийти!– не идет, —
Встретишься, сцепишься со сторожами,
Спросят: зачем? Любопытный народ.
Ну, да лопат тут имеется много...
Знаю места, где их кучей кладут!
Только чтоб вдруг не случилась тревога,
Если одной из лопат не найдут!
Вот что я сделаю, вот как устрою:
Я, коль удастся, одну приберу,
Подле могилы в канавке зарою...
Станут искать на заре, поутру,
Через неделю о ней позабудут,
Скажут: пропала, не ведают как!
Наговорившись – другую добудут...
Да, несомненно, и быть тому так.
Сказано – сделано! Скрыта лопата.
Надобно только скорее решить,
В ночь или с вечера? В ночь темновато,
Но – тем труднее замеченным быть.
Разве сегодня? Зубков улыбнулся!
Право, подумал он, точно спьяна
Брякнул такое! А нет, так рехнулся, —
Да ведь сегодня на небе луна!..
И, порешив ожидать новолунья,
Стал он раздумывать: как бы помочь
Горю другому: кухарка-болтунья,
А ведь уйти-то ему на всю ночь?!
День он подумал, другой поразмыслил:
Дачу он, видите, дачу наймет,
Все он предвидел, и все он расчислил,
Как Пелагею отправить вперед.
Дачу наметил он за Колтовскою,
За сорок за три рубля сговорил,
Дал и задаток нескудной рукою
И Пелагее о том сообщил.
«Мне, Пелагеюшка, видишь, большое
Место выходит; да только. не там,
Где обещал мне директор! Другое!» —
«Счастье вам, батюшка, видно, к местам!» —
«Только тут нужно сначала подспорье;
Новый начальник, он барин большой;
Дача своя у него, там на взморье,
Ну и живет он в ней, за Колтовской». —
«Значит, к нему вы все время ходили?» —
«Как же, к нему. Надо чаще бывать:
Вот если б подле, сказал он, мы жили,
Можно бы скоро дела-то решать...
Я и сыскал, Пелагеюшка, дачу!» —
«Kaк же, Петр Павлыч, а дом-то куда?» —
«Только на лето... Я больше истрачу,
Ежели ездить туда да сюда!» —
«Значит, Петр Павлыч, начальник-то новый
Подле нас будет?»-»Да, с версту их дом;
Дом их большущий, подъезд в нем дубовый;
Сад, обведенный решеткой кругом!
Лестница – мрамор! Везде позолоты !
А по шкапам все дела да дела...» —
«Tp-то лакеям, Петр Павлыч, работы?» —
«Всяким лакеям там нет и числа!
Стены-то все под чудными коврами...»
Долго кухарке Петр Павлович лгал,
Слушал себя! Для уборки с вещами
Времени только неделю ей дал.
«Ты, значит, к ночи там будешь с вещами;
Я же останусь в дому, приберу,
Позапираю замки все ключами,
Да и приеду к тебе поутру...»
День наступил. Он с утра облаками
Небо завесил, дождем окропил.
Взяв ломового, Петр Павлыч с вещами
Бабу отправил и в церковь сходил.
В пятом часу на кладбище явился.
Мог бы, конечно, он позже прийти...
Ну да уж если на дело решился —
Лучше, как сделаешь больше пути;
Чтоб затруднительней было вернуться,
Лучше подальше вперед забежать,
В самое дело войти, окунуться!
А окунулся – так надо всплывать!
Небо прояснилось, взморье сияло!
Реяли бабочки между крестов!
Несколько сразу повсюду мелькало
В траурных ризах служивших попов.
Где панихиду они голосили,
Где совершали они литию;
Бабы какие-то искренно выли,
Сыпали вдоль по могилкам кутью!
Черные ризы, блестя галунами,
Двигались медленно в яркой пыли,
В полной вражде с голубыми тонами
Светлой окраски небес и земли.
Вот и исчезли они! Вот уходят
Люди с могилок; пошли по домам!
Солнце садится, румянец разводит
По оперившим закат облакам...
Первая звездочка чуть проглянула;
Нехотя, – но потемнел небосклон!
Кладбище тяжким туманом дохнуло,
Сон, снизойдя, опустился на сон!
Так стали густы, белы испаренья,
Что хоть рукою туман зачерпнуть!
Крестики всплыли поверх наводненья,
Близки к тому, чтоб совсем потонуть!
Точно земля из-под них уплывала,
Кладбище шло, уносилось вперед
И, уползая, в пары обращало
Весь этот спящий, безличный народ!
Все эти страсти, мученья, печали
Молча, без обликов, тучей густой,
Морем молочным из недр проступали
И уплывали в прохладе ночной...
Щелк!.. То лопата по камню скользнула,
В рыхную землю глубоко прошла;
Дерево вплоть до вершины качнула,
Ближние корни его порвала!
Темные листики дрожью дрожали,
В мертвом тумане в смятенье пришли...
Мертвые, те, что под деревом спали,
Так раскачать их никак не могли!
Нет! Тут живой человек замешался,
В этой юдоли молчанья и cнa!
Вслед за ударом удар раздавался...
Малость еще, тут и будет жена...
Гробокопатель с лопатою слился,
Точно все нервы в лопату прошли...
Цепкою мыслью в железо внедрился !
Видел железом в потемках земли!
Точно ему из могилы светилось...
Острый, пунцовый огонь проступал...
Вдруг, ему кажется, будто спустилось
Что-то к нему на плечо... Он припал...
И не шевелится... Слух напрягая,
Скорчился... трепетно дышит старик...
Ну уж явись кто в ту пору, мешая,
Он бы схватился с ним, страшен и дик...
Он бы убил, если б что!.. Все молчало!
Кладбище шло, уносилось вперед
И, уползая, в пары обращало
Весь свой покорный, безмолвный народ...
Колокол где-то ударил! Скатилась
Подле земля с свежей кучи долой...
Ну, за работу! Работа спорилась...
Вон он, костей догнивающих слой!
Бурые кости местами торчали...
Сбиты и спутаны, как ни взгляни...
В это-то время с небес запылали
Дальней зари золотые огни!
Точно испуганы и озабочены
Тем что: зачем их на свет извлекли,
Кости, по темной земле раззолочены,
Пурпуром ярким в ответ зацвели!
Розовый день широко занимался,
Теплым румянцем туман наливал, —
Будто туман мертвецом притворялся,
Будто он бледным совсем не бывал!
Капли росы зацвели, что рубины, —
Утренним солнцем кругом зажжены,
В травах, на листьях берез и рябины
И – на бессвязных останках жены!
Стала работа... Прервалось движенье;
Ларчика нет! Да и как ему быть?
Кости? Да что же костям-то? Прощенье!
Спи, дорогая! Скорее зарыть...
Раз еще видел тебя! .. Заровнявши
Землю; засыпав лопату землей,
Моху, чтоб след затереть, набросавши,
Двинулся быстро Петр Павлыч домой!..
Вышел задами к каким-то амбарам...
На Колтовской Пелагея ждала
И с кулебякою, и с самоваром...
Да, было дело – да ночь унесла!..
