В черновой рукописи стихотворение начиналось строками:
Старо, не правда ли, печь хлебы из муки?
Однако ж из песку попробуй испеки! —
которые являлись стихотворным переложением афоризма, сформулированного Некрасовым в «Заметках о журналах» за октябрь 1855 г.: «Очень однообразная вещь печь хлеб всё из муки да из муки; он даже не всегда и удается, — однако ж никому не приходит в голову начать печь его из песку» (ПСС, т. IX, с. 339). Отказавшись от этого наглядного бытового сравнения, противоречащего общей высокой тональности стихотворения, Некрасов прямо начинает с утверждения актуальности темы «страданий парода», полемически направленного против претензий, предъявлявшихся к его поэзии современным либеральным историком литературы О. Ф. Миллером, который считал, что «непосредственное описание страданий народа и вообще бедняков» уже Некрасовым «исчерпано» и что «поэт наш стал как-то повторяться, когда принимается за эту тему» (Миллер О. Публичные лекции. Некрасов. Произведения второго периода… СПб., 1874, с. 144–145; см. об этом: Гин 1971, с. 166–169). Написанная в период, когда «хождение в народ» приобрело особенный размах, «Элегия» заключала в себе обращенный к молодежи замаскированный призыв бороться за подлинное освобождение крестьянства (черновой вариант: «О русский юноша! Есть темы выше моды: Не старят их века!..»). Вместе с тем в стихотворении говорится и о бедствии «народов» (во множественном числе), т. е., как и в созданных в том же 1874 г. стихотворениях «Страшный год» и «Смолкли честные, доблестно павшие…», о торжестве реакции в Европе, наступившей после франко-прусской войны и разгрома Парижской Коммуны (см.: Гаркави А. М. К изучению «Элегии» Н. А. Некрасова в 9-м классе. — В кн.: Проблемное изучение литературы в школе. Сб. Калинингр. гос. ун-та. Калининград, 1969, с. 63). Вопрос о положении народа сливается в «Элегии» с вопросом о роли поэта в обществе. Развивая собственную программу гражданственности искусства, Некрасов опирался в этом стихотворении на тенденции вольнолюбивой лирики Пушкина. Исследователями отмечалась перекличка со стихотворениями Пушкина «Деревня», «Эхо», «Памятник» (см. об этом: Гиппиус В. Некрасов в истории русской поэзии XIX века. — ЛН, т. 49–50, с. 10, а также названные работы А. М. Гаркави и М. М. Гина). В свой итоговый сборник «Последние песни» Некрасов не ввел «Элегию» безусловно лишь по цензурным соображениям. Это образец нового типа элегии, возникшего в творчестве Некрасова, элегии социальной, в которой в связи с изменением объекта изображения традиционные поэтические средства насыщались новыми жанровыми признаками (см. об этом: Фризман Л. Г. Жизнь лирического жанра. М., 1973, с. 146–147). Отмечалось, в частности, своеобразное использование в ней типичного для старых медитативных элегий Жуковского ритмико-синтаксического построения.
«Хотите знать, что я читал? Есть ода…»*
Печатается по автографу ИРЛИ.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПССт 1927, с. 433.
Автограф (среди черновиков «Уныния» и «Горя старого Наума», текст перечеркнут) — ИРЛИ, ф. 203, № 36.
Датируется, как и соседние с ним рукописные наброски, июлем-августом 1874 г.
Пушкинская ода «Вольность» как произведение, найденное в домашней библиотеке и прочитанное еще в гимназические годы, дважды упомянута Некрасовым под тем же названием «Свобода» в его автобиографических записках (ПСС, т. XII, с. 21, 24; наст. изд., т. XV). Парафразом ее открывается юношеское стихотворение Некрасова «Человек» (1838). Познакомиться с этим «крамольным» стихотворением Пушкина, опубликованным лишь в 1856 г. в «Полярной звезде», Некрасов тогда мог только в списке, о чем свидетельствует и приведенное им заглавие оды (см. об этом: Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. 1. М.-Л., 1947, с. 142–143). Воздействие на формирование убеждений поэта вольнолюбивой оды Пушкина должно было, по-видимому, стать либо темой отдельного стихотворения, либо одним из эпизодов автобиографического повествования о детстве, набросок которого был сделан на смежном листе и предназначен для «Уныния» (см.: Другие редакции и варианты, с. 341–342), написанного, так же как и данный отрывок, пятистопным ямбом (высказанное в ПСС и ПССт 1967 предположение о связи комментируемого отрывка с «Элегией» основано на ошибочном утверждении о том, что данный фрагмент находится среди черновиков «Элегии»).
Пророк*
Печатается по ПП, с. 13, с воспроизведением; ст. 13–16 по беловому автографу, а ст. 15 по автографу ГТГ.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1877, № 1, с. 280, под заглавием: «Пророк (Из Барбье)», с подписью: «Н. Н.», без последней строфы (перепечатано: в России — ПП, также без последней строфы. ва границей — ОД, 1882, авг., № 50, с. 9, полностью, с заголовком! «Н. Г. Чернышевскому»; Правда, 1883, 3 янв., № 16, с. 3, в составе воспоминаний П. В. Григорьева, без заглавия, с рядом разночтений, из которых главным является вариант ст. 16 («Царям земли Напомнить о Христе»)).
Попытка П. А. Ефремова опубликовать стихотворение в полном виде в PC (1878, № 3) не удалась по цензурным причинам (сохранились корректурные оттиски — ЦГАЛИ, ф. 191, оп. 1, № 498; ИРЛИ, ф. 265, оп. 1, № 17).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III (последняя строфа как «куплет, отброшенный поэтом», — там же, т. IV, с. CI). В прижизненные издания «Стихотворений» Некрасова не входило.
Автографы: 1) беловой автограф с подзаголовком: «*** (из [Байрона] Ларры)» и пометой: «В избе лесника на 125 версте М<осковской> ж<елезной> д<ороги>, ночь, 8 авг<уста> 1874» — ИРЛИ, ф. 203, № 38; 2) автограф с заглавием: «(Из Ларры)» и датой: «<18>75.V.27. Лиговск<ая> сторона», подаренный, по-видимому, в этот день П. А. Ефремову и вклеенный в принадлежавший ему экземпляр Ст 1874,- ИРЛИ б, шифр: 18 1/2; 3) автограф без заглавия и даты — ЦГАЛИ, ф. I, оп. 1, № 614. В экземпляре «Последних песен», подаренном Некрасовым И. Н. Крамскому 3 апреля 1877 г. (ГТГ), последняя строфа стихотворения вписана поэтом от руки (заключительная, шестнадцатая строка случайно, при переплете книги, отрезана).
О заглавии стихотворения и его датировке существуют различные мнения. Сохранились воспоминания революционера-народника П. В. Григорьева (Безобразова), который рассказывал: «Вот вы говорите в ваших статьях о моих характеристиках Белинского, Добролюбова, Писарева… — говорил мне поэт. — У меня есть еще портрет Н. Г. Чернышевского… Хотите, я вам прочту его? Я просил. Он как-то вовсе по-детски встал, покачался на одном месте и прочел мне стихи: „Не говори: забыл он осторожность…“». Перепечатавший воспоминания П. В. Григорьева из женевской «Правды» В. Е. Евгеньев-Максимов отмечал, что в них есть элементы «мистификации», но что «видеть в них только вымысел никоим образом нельзя» (Звенья, № 3–4. М.-Л., 1934, с. 660). Сам факт отражения в стихотворении мыслей Некрасова о Чернышевском бесспорен, хотя, например, В. Е. Чешихин-Ветринский высказывал предположение, что выведенный в нем образ скорее напоминает Д. А. Лизогуба, называемого некоторыми народниками «святым революции», или Г. И. Успенского (см. в кн.: Чешихин-Ветринский В. Е. Н. Г. Чернышевский. Пгр., 1923, с. 202–205). Но он же писал несколько позднее об обобщенности, типичности образа некрасовского пророка, приложимого «к любому человеку 70-х гг., соединившему в себе демократический революционный идеал с очарованием нравственной чистоты и красоты» (Чешихин-Ветринский В. Е. Г. И. Успенский. М., 1929, с. 104–105), Сам Некрасов точно определил подобную структуру художественного образа, излагая историю создания стихотворения «Памяти Добролюбова»: «…я хлопотал не о верности факта, а старался выразить тот идеал общественного деятеля, который одно время лелеял Добролюбов» (Ст 1879, т. IV, с. LXVII).
Беловой автограф заключает в себе скорее всего дату возникновения замысла (в ночь, 8 августа 1874 г.) и указание места (в избе лесника, между станциями Волхов и Гряды Николаевской железной дороги), возможно перенесенные из не дошедшего до нас чернового автографа. Е. А. Ляцкий в 1912 г. (см.: Чернышевский в Сибири, т. 1. СПб., 1912, с. VII), а позднее, в 1961 г., А. А. Лучак (Лучак А. А. Когда же написано стихотворение Н. А. Некрасова «Н. Г. Чернышевский (Пророк)»? — В кн.: Петрушков В., Лучак А. Идейность и мастерство. Сталинабад, 1961, с. 190) считали, что стихотворение написано в 1862–1864 гг., в период ареста Чернышевского и ожидания вынесения приговора, а позднее лишь обработано; А. А. Шилов и С. А. Рейсер полагали, что Некрасов первоначально имел в виду какого-нибудь другого общественного деятеля, потом же переадресовал стихотворение Чернышевскому (см. комментарий С. А. Рейсера и А. А. Шилова: ВРП, с. 794–795). Как справедливо показано в статье А. М. Гаркави «К спорам о стихотворении Некрасова „Н. Г. Чернышевский“» (см. в кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. 4. Саратов, 1965, с. 104–117), все эти гипотезы не получили достаточного обоснования. Недоказанным остается и последнее выдвинутое М. В. Нечкиной предположение о том, что автограф 1874 г., сохранившийся в фонде творческих рукописей Некрасова, является дарственным списком, и особенно утверждение исследовательницы, что стихотворение написано в 1860–1861 гг., еще до ареста Чернышевского (см.: Нечкина М. В. Стихотворение Н. А. Некрасова о Чернышевском. — В кн.: Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг. Чернышевский и его эпоха. М., 1979, с. 5–12). С. А. Рейсер полемизировал с М. В. Нечкиной, выступая в 1980 г. в Государственном музее-квартире Н. А. Некрасова в Ленинграде, и отметил факт включения Некрасовым стихотворения в составленный им рукописный перечень стихов 1874 г.; на этом основании он пришел к выводу об обобщенном характере изображения поэтом трагического пути Чернышевского, этический пафос деятельности которого близок и самоотверженным революционерам-семидесятникам.
