Ты напрасно его не трогай,
Пусть он просто помашет вслед.
На скамейке сидит Серёга —
Мой товарищ ушедших лет.
Колбасу тесаком кромсая,
Он опёрся о край стола,
И от ножика тень косая,
Словно шрам, на висок легла.
Он башкою трясёт лохматой,
Он листву со скамейки смёл.
Он физтехи кончал, мехматы,
Он за школу играл в футбол.
А теперь он — мрачней могилы —
Под холодной кривой луной
Водку пьёт и воротит рыло
От любимой страны родной.
Он окурок бросает в урну —
Весь в трухе с головы до пят,
Он салют отдаёт Сатурну:
«Я тебя уважаю, брат!
На просторах твоих печальных
Мразь людскую поди увидь, —
Только скалы и лёд. Нормально!
Я хочу там до смерти жить!»
Злые ветры снуют проворно,
Воздух смертной тоской пропах
В этих дебрях дремучих, чёрных,
В этих старых глухих дворах.
И, шагать не желая в ногу,
Ровным строем по горло сыт,
На скамейке сидит Серёга
И клыком об стакан скрипит.
«Всё пропало, — он шепчет, — братцы!
Всё летит под откос, к чертям!
Я хочу в лопухах валяться,
Чем ходить по чужим костям!
Чем тебя, как барана шлёпнут,
Лучше водки налить в стакан, —
Лучше в ней, чем в крови, утопнуть, —
Вот поэтому я и пьян!»
Он не видит меня, хоть тресни,
Хоть ты сдохни, он всё забыл.
Он играл на гитаре песни,
Он у девок в почёте был.
А теперь изнутри изжога
Сердце, грудь ему, глотку рвёт.
…На скамейке сидит Серёга,
Смотрит в небо и водку пьёт…
1988
Я в Крыму выходные провёл.
Море синее. Рай. Благодать.
Я в «Берёзке» добро приобрел,
Чтоб в краю кипарисов продать.
А в Уваровке мент тёте Маше клешнёй козырнул,
«Прочь, мамаша, с перрона, — сквозь зубы ей — внятно и кратко, —
Уберите укроп, здесь не рынок, кончайте разгул,
И прошу вас пройти на предмет составления акта!»
…Пульс, как дятел, стучит у меня,
Рожа белая, как простыня.
Я швейцарские франки, штук сто,
Сдуру, спьяну просыпал на стол.
Мой сосед по купе подмигнул: «Скоро еду в Париж»,
Я молчу пока — кто его знает, на что намекает?
«Может, надо чего?» — он пристал, я ответил: «Шалишь!
Я аванс получил, тридцать восемь рублёв, мне хватает».
Вот я в тамбур иду покурить,
Там шатание в массах, разброд,
Люди шепчут: «Как дальше нам жить?
Отбирают последний доход!»
В Малой Вишере мент заявился на хлебозавод,
Дядю Мишу свинтил после смены с буханкой ржаного:
«Ты не нас, — говорит, — обокрал, — весь советский народ!
Будет строг приговор и суров, помяни моё слово!»
Я в столице значительный чин.
У меня на лице сто морщин
В виде букв образуют узор,
Знак на роже: не пойман — не вор!
Брат-полярник мне пишет письмо: «Ты фарца, спекулянт!»
«Называй хоть горшком, только в печку не ставь!» — я ответил
И гуляю хожу, весь в раздумьях, по отчим полям,
Из червонцев бумажного змея пускаю на ветер.
Вот туристы залезли в вагон
И душевную песню поют.
Их не топчет судьба сапогом,
Дым костра создаёт им уют.
У меня с собой тоже рюкзак, там чудес невпрогляд,
Там не шило, не мыло, не соль, не сушёное мясо,
Я везу «Джи-ви-си семь шестьсот», неплохой аппарат,
