Тамара Величковская - Тамара Величковская

За год разлуки, от села
Спустились домики в лощину
И гладкий луг пересекла
Дороги первая морщина.
Недавно срубленный пенек
Похож на свежую могилу,
Но даль все та же. Василек
Во ржи синеет, что есть силы.
И речка та же. У моста,
Как прежде, ряска бархатится.
Встречаю старые места,
Как милые родные лица.
Меня узнавшие цветы
Бегут за мною по дорогам.
И сразу мы опять на ты
С цветами, с облаками, с Богом.

Цветок из пластмассы, вода из-под крана
Слегка отдает жавелем.
Колышется мир, непонятный и странный,
И брезжит туманным нолем.

Цветок из пластмассы…О, если бы травы,
Что стелятся мягко по дну!
Для прихоти глаза, для легкой забавы,
Тебя заключили одну.

В прозрачных стенах полукруглой темницы,
Где в глубях укрыться нельзя,
Но только томиться, кружиться и виться
По вечному кругу скользя.
И раковин мертвых пустые отверстья,
Горя семицветным огнем,
На дне образуют таинственный перстень.
И время заковано в нем.

В заброшенном старом саду
Большие больные деревья,
В шумливом парижском аду,
Как будто глухая деревня…

С утра собираются тут
Ребята, собаки, соседки,
Ломают, срывают и гнут
Покорные хрупкие ветки.

Тут старые крысы живут,
В расселинах влажных ютятся,
А дети камнями и бьют
За то, что живут и плодятся,

За то, что никто не любил
Детей этих хилых и шалых,
За то, что их дедушка пил,
За то, что отец колотил
И мать никогда не ласкала.

Быть может, люди умирали,
А где-то рвались из оков,
Пока мы мирно собирали
Букет из ярких васильков.

Играли солнечные пятна
На голубых стволах берез.
И нам казалось непонятным,
Что в мире зло и реки слез.

Спокойно пролетали мысли
О том, что мир — одна семья,
Где полны важности и смысла
Жизнь гения и муравья.

Что в час последний, неизбежный,
Когда придется умирать,
Вот также кто-то безмятежно
Ромашки будет собирать.

Научилась я с буквы большой
Начинать незаметное слово,
Наделяя живою душой,
Наполняя значением новым.
И тогда открывается смысл,
Что за каждым твореньем таится,
И тогда от бесчисленных числ
Отделяется вдруг единица…
И выходит из толп — Человек
Отделяется Птица от стаи,
Выступает из вечности Век,
Приближается и вырастает.
От листвы отклоняется Лист,
От снопа отклоняется Колос —
И в гармонии мира хорист
Различает свой собственный голос.

Светило солнце в воскресенье,
Цветы всходили на лугу,
Когда утопленника Сена
Оставила на берегу.

И там он лег на камне влажном
Был черен, страшен, полугол…
Румяный полицейский важно
Над ним составил протокол.

Со всех сторон сходились люди
Глазеть на неживой оскал,
Как мух на лакомое блюдо
Их запах смерти привлекал.

И насмотревшись, равнодушно
Шли в синема, или домой,
Как в этом мире стало душно,
Как стало страшно, Боже мой!

На воде — дождевые рябины,
У воды — беломраморный конь,
И дрожащие грозди рябины,
Словно мокрый холодный огонь.
Увяданье…опять увяданье,
Безнадежно желтеющий лес,
И томительный миг ожиданья
Невозможных, нежданных чудес.
Старый камень и юные пихты,
Отдаленные арки мостов,
И лиловые кисти каких-то
На руинах взошедших цветов.

Передо мною циферблат,
И стрелки, вечно неподвижны,
Но если поднимаю взгляд
Случайно от страницы книжной,
То вижу, что ушли вперед
Стальные стрелки шагом тайным,
Что новый их круговорот
Отметил часа путь бескрайний…
Не так ли, ежедневно, глаз
Встречает в зеркале привычном
Все тот же образ каждый раз,
Ничем от прежних не отличный?
Но кто-нибудь со стороны
Порой отметит безучастно
Морщинки, проблеск седины:
Стигматы чаяний напрасных.

Сладко звучала небесная арфа,
Было Мариино сердце открыто —
А на земле суетливая Марфа
Спину сгибала над полным корытом.

Очи Марии разверсты для неба,
Просит духовной у Господа пищи,
Марфа готовит румяные хлебы,
Завтра поест и поделится с нищим.

Тело Мариино слабо и хрупко,
Жизнью земной, как неволей томится.
Марфа кругла, в накрахмаленной юбке,
Щеки румяны и темны ресницы…

Марфа…Мария…земная с небесной,
Сестры родные единой утробы,
Символ того, как приковано тесно
Небо к земному до самого гроба…

Легкий спуск зеленый и пологий,
А внизу кустарник и вода…
Хорошо идти своей дорогой,
Чтоб никто не спрашивал куда —
Огороды, рощицы и села
И лощинки в голубом дыму…
Хорошо букет нести веселый,
Чтоб никто не спрашивал кому —

Не бывает ничего случайно
И в судьбу я верю оттого.
Хорошо любить кого-то тайно
И себя не спрашивать кого.

Проснусь бывает поутру
И, голову подняв с подушки,
Гляжу, как липы на ветру
Колышут сонные верхушки.
И вдруг почувствую в тиши
Такой прилив любви и силы,
Как будто бы на дне души
Я клад бесценный сохранила
И пронесла и сберегла,
И вот теперь душа, как птица!
О, сколько б я создать могла,
Сумела б многого добиться!
И так я жить тогда хочу,
И жажда творчества такая,
Что глохну, слепну и молчу,
Бессильно руки опуская.

Лунный свет, неживой, недобрый,
Затаился и ждет в углу,
Словно кольца пятнистой кобры
Шевелят голубую мглу.
Подползает все ближе, ближе,
Вот — коснется моей руки.
Я змеиное жало вижу
И зеленых глаз огоньки.
Над подушкой склонились травы,
На глаза легли полосой
И туманной дышат отравой,
И дурманят мутной росой…

Раздвигаются стены спальни,
Непроглядный мрак впереди.
Зашуршала вершина пальмы,
Проползает луч по груди.

Полны плодов и овощей
И множеством других вещей
На рынке лавки и корзины…
Сквозь запах снеди и бензина
Февральский ветер вдруг принес
Дыханье привозных мимоз,
Расцветших накануне в Ницце…
В бессонницу мне часто снится
Шуршанье гальки под волной
И ветер теплый и шальной…
Мимозы, море, звонкий смех —
Ну что же, помечтать не грех,
Когда печаль бессонной ночи
Одно печальное пророчит:
И цепь забот, и цепь тоски…

— Мадам, отвесьте фунт трески!