Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка

Певцы саэт,

вы слепы,

как любовь.

В ночи зеленой

стрелами саэт

пробит каленый

ирисовый след.

Уходит месяц

парусом косым.

Полны колчаны

утренней росы.

Но слепы лучники —

ах, слепы,

как любовь!

На желтой

башне

колокол гудит.

Над желтым

ветром

гул его летит.

На желтой

башне

колокол молчит.

А пыль по ветру

сребристым парусом летит.

Едут сто всадников в черном

не по родным полям —

над рощами апельсинными,

по небесам.

Ни в Кордову, ни в Севилью

им не войти.

И не будет Гранады

на их пути.

Задремавшие кони

их довезут

до лабиринта с крестами,

в котором их песни ждут.

Вскрикнув семь раз перед смертью,

не по родным полям —

едут сто андалусцев

по небесам.

Под ветвями сада

в темноте ночной

шесть цыганок танец

начинают свой.

Под ветвями сада…

их волосы украшены —

красное на черном —

розами бумажными.

Под ветвями сада…

сумрачный покров

обожжен цыганским

жемчугом зубов.

Под ветвями сада…

тени их длинны,

в страстном танце тянутся

до луны.

Сном вечным под землею

уснули сто влюбленных,

безмолвная поникла

листва дерев зеленых.

Красны, длинны дороги

среди просторов знойных.

А Кордовы оливы —

как память о покойных.

Сном вечным под землею

уснули сто влюбленных.

На желтых

башнях

колокола гудят.

Над желтым

ветром

гулы их летят.

А по дороге

смерть не спеша идет,

венком цветов увядших

ее венчал народ.

И вот уже запела,

рыдая,

виуэла.

На желтых башнях

колокола молчат.

А пыли облачка по ветру

сребристым парусом летят.

В тени апельсинных деревьев

Лола пеленки стирала;

глаза у нее – зеленые,

голос – цвета фиалок.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Вода по саду струится,

жарким солнцем согрета;

воробышек зачирикал

среди оливковых веток.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Когда истончится мыло

и Лола закончит стирать,

придут сыновья-торерильо.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Ампаро,

ты в доме сейчас одна,

в платье белом и длинном.

(В саду у окна

нард с жасмином.)

Ты слушаешь, глядя в окно,

садовых фонтанов струенье

и, желтое в свете заката,

кенара пенье.

Ты видишь дрожь кипариса —

на ветках его птичья стая.

О чем задумалась ты,

узор по канве вышивая?

Ампаро,

ты в доме сейчас одна.

Что за жестокая кара —

хочу и не в силах сказать:

тебя я люблю,

Ампаро!

Сияние ламп

и отблеск зеркал зеленый.

На сцене Паррала ведет

разговор напряженный

со смертью.

Ее зовет.

Но пока что не слышен

смерти приход.

Зовет ее снова и снова.

Сидящий в кафе народ

замер, едва не рыдая. А в зеркалах,

что зеленым светом мерцают,

длинные змеи шелка

мелькают.

Вздрогнувшая рука,

словно медуза,

ослепила болезненный глаз

кадила.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Над ладанным белым дымком —

нечто, похожее

на крота

и на мотылька.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Сердце незримо сжато.

Ты это видишь?

Сердце,

что ветром отражено.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Когда я умру,

похороните меня с гитарой

в песчаном яру.

Когда я умру —

в апельсиновой роще,

омытой дождем поутру.

Когда я умру —

во флюгерной башенке,

стынущей на ветру.

Когда я умру!

Смерть вошла

и ушла

из таверны.

Черные кони

и темные души

в ущельях гитары

бродят.

Запахли солью

и женской кровью

соцветия зыби

нервной.

А смерть

все выходит и входит,

выходит и входит…