Вон вышел из лесу на старых лыжах леший, в мохнатой шапке и с зеленой бородою. Вон к заповедному колодцу ведьма чешет, ж спешит заполнить ведра свежею водою. ж2 р.
… Но не злы чудеса в белорусских лесах, просто в зиму все спуталось — день или год. Лишь кукушка в часах да, за снежной горой, электричка поет а старый леший не завертит в глухомани.
Чайком попоит, от моей прикурит спички, покажет лес, а коль запутаюсь в тумане, заветной тропкой доведет до электрички. от козней старой ведьмы больше не страдаю. А я испорченный приемник ей налажу, мне по лыжне она за это погадает да все про дальнюю дороженьку расскажет.
А случилось — вдруг замрет у печи старый кот, перестанет когтями царапать метлу, я поверю: вот-вот чудо в дом забредет, отряхнет снег и лыжи поставит в углу, придет Снегурочка на свет свечи неяркий, на звук гитарных струн и песенки негромкой придет и станет новогодние подарки нам раздавать из вышитой котомки.
Подарит год — там будут праздники и будни, подарит каждому хоть на минуту крылья и будет легким горе, счастье будет трудным, вот так зима моя смешала сказку с былью. ж 2 р.
— Проводы
Не от веселья песни были веселы, друзей в дорогу провожать так грустно, а нам хотелось спрятаться за песнями — ж уедет поезд, станет в мире пусто. ж 2 р.
Уедет поезд, мы вольемся в улицы, неся с собой в свои кварталы зависть: там те же тени на стенах сутулятся, там все привычно, там все устоялось. 2 р.
Там все привычно, так до безобразия: дни — близнецы приходят и уходят нас старят, старят дни однообразия ж в десятки раз сильнее, чем невзгоды. ж 2 р.
Но тепловоз пока рокочет сдержанно мы песнями сказать успеем много. Ведь в наших песнях круто перемешаны ж разлуки, встречи, беды и дороги. ж 2 р. лето 1965
— Печаль
Перестань грустить, выйди из дому, плащ накинь, ничего, что ливни, вон куражится уже издали, побеждая тебя, твой противник.
Твой противник, твоя печаль, ты уже не справляешься с нею серым днем, в смутных снах по ночам ты соври, ты скажи, ты сильнее. ж2 р.
Ты соври, чтоб потом стало правдою то, что сила еще с тобою. В чемоданах оставь только главное, выйди к ливням, оружие к бою.
Из всех песен оставь десяток строк и три дня из трехсотуходящих да одну из десятка дорог. Остальное все в мусорный ящик. ж2 р.
Не давай печали опомниться, разбуди синий мир надежды, пусть печаль твоя скромною школьницей будет тихою, будет сдержанною.
Разве трудно печаль победить? Мир надежды пока еще прочен ты ей место во снах отведи ну и в песнях по несколько строчек. ж2 р. 1969
— Средние широты, мягкая погода,
* * *
Д.Песену
Средние широты, мягкая погода, тихая работа да тоска полгода, а еще полгода ожиданье чуда, что найдешь в походе далеко отсюда.
Только редко это: приполярный ветер, из ночей расчеты — так родятся дети. В ночь приходят двое, в мир приходит третий. Этот мир освоить, где дома и ветер.
Города и горы, доброта и зависть, войны и раздоры, и любовь и старость, Окуджава, Пушкин, Дон-Кихот и Гамлет, но сперва игрушки — пусть пока играет.
А потом, попозже, сам он разберется, что всего дороже, что не продается, что всего важнее, чем себя тревожить, что всего нужнее раздарить прохожим.
В мир пришел мужчина маленького роста, следствие, причины — все не так-то просто. Приучи мальчишку к жадности кочевной, научи сынишку щедрости душевной. ж2 р.
25 июня 1970
— Раздумья
Как много мне самим собой обещано. Но если это только все слова, то как же на бетонной массе трещины находит для семян своих трава. И птицы как находят направление, покинув стран полуденных уют. Так в зеркале раздумий все сомнения надеждами передо мной встают. ж2 р.
Иду к раздумьям, как к друзьям доверчиво, я лучше вижу чувствую сильней, за кругом дум, привычками очерченным, есть маленькая дверь в большой стене. Войти, увидеть горы или пристани, дать волю смеху, радости, слезам. Увидеть горы, города и истину, вместить в себе и в песнях рассказать. ж2 р.
Мне близким кажется порой далекое, как близок ночью свет чужих миров. И мало мне того, что было около, и не манит порой меня родной порог. Смотрю на облака, куда бегут они, как тени их пасутся на траве. Хочу быть здесь и там. Я просто путаник. Хочу всего — я просто человек. ж2 р.
— Письма (песня о письмах)
Прошу Вас, не будьте ко мне слишком строги за то, что я писем не буду Вам слать, считайте, что письма застряли в дороге прежде, чем я их успел написать.
Оставьте, не злитесь, что толку в бумаге, она не заменит мне Вас, Вам меня. Считайте, живет где-то в мире бродяга, не смогший привычек в пути поменять.
Вот так мне шагать сквозь разлуки и встречи и боль расставания прятать в глазах. Но память, но память, схвативши за плечи, заставит не раз оглянуться назад.
Прошу Вас, не будьте ко мне слишком строги за то, что я писем не буду Вам слать, считайте, что письма застряли в дороге прежде, чем я их успел написать.
1965
СПЕТЬ СВОЮ ГЛАВНУЮ ПЕСНЮ
В прошлом году друзья уговорили его поехать на Кавказ. Не на знойные Сочинские пляжи, а зимой в горы. Вернувшись, он написал песню: "Что я натворил, как я разорил и себя, и песни…". Баку риани, с его смесью гор и цивилизации, разочаровал Арика, который не раз бывал на Приполярном Урале и Хибинах, страстью которого были дикие северные горы, дававшие возможность испытать себя и измерить глубину надежности и преданности идущих рядом людей. Песня заканчивалась словами: "И опять, опять не дадут мне спать северные горы, тундра и тайга, белые снега и оленя след…" Поэтому, когда сейчас некоторые говорят: "Зачем, ну зачем они пошли в эти проклятые горы!" — мы, еще не смирившись с горькой утратой, отвечаем: "Они не умели жить иначе". Это случилось в Восточных Саянах. В одном из ущелий группа белорусских туристов попала в лавину. Миша Корень, Аня Нехаева, Арик Крупп, Володя Скакун, Саша Носко, Вадим Казарин, Саша Фабрисенко, Федя Гимеин, Игорь Корнеев. Они были прекрасными людьми. Мы скорбим о каждом из них. Были… Скорбим… Такие страшные слова приходится говорить о людях, с которыми еще вчера вместе пели песни, сидели у лесных костров, которых любили. Сегодня мы хотим рассказать об одном из них — Арике Круппе, который был не только верным товарищем и талантливым инженером, но и поэтом. Нам еще трудно поверить, что, сняв телефонную трубку, больше не услышим ликующего голоса: — Ребята, послушайте какую я обалденную рифму придумал! Что в конце недели не прокатится на Минском вокзале по толпе туристов весть: "Говорят, сегодня на Николаевщине будет петь Крупп" и все бросались к билетным кассам, а сам Крупп, ехавший в другую сторону, иногда узнавал эту новость последним, и менял маршрут, чтобы не обмануть ожидания товарищей. Что не нужно будет удерживать его, когда он собирается прыгать с высокого берега в незнакомую реку или мчаться ночью на лыжах с крутого склона. Что на его рабочем столе останутся незавершенными эскизы, чертежи, расчеты системы оптического звукочтения — темы его будущей диссертации. Что не будет человека, рядом с которым каждый из нас становится богаче. У него было много друзей. Людей влекли к нему душевная щедрость, умение видеть в человеке все самое лучшее. И каждому, кто общался с ним, хотелось, чтобы его лучшее стало главным. Арик не искал популярности, не носил свои стихи в редакции. Они сами разлетались по Союзу и в последнее время все чаще звучали на туристских слетах и конкурсах, по радио и телевидению. Писать он начал еще в школе, в Лиепае, продолжал, учась в Ленинградском институте киноинженеров. "Каждый год после окончания весенней сессии, я уезжал со студенческими отрядами на стройки, — рассказывал Арик, — Пожалуй, стройки и привили мне любовь к местам, в которых не бывал, к местам, где еще много не похожего на обыденную жизнь и поединок человека со стихией еще не закончен." После института Арик приехал работать в Минск, на завод имени Вавилова. Прекрасно зная математику, физику, электронику, оптику, он оказался способным инженером-испытателем и получил два авторских свидетельства на изобретение. Наверное, мог получить и больше, потому что у него была масса идей. Но он не копил их, как скряга, для одного себя, а щедро делился с остальными и бывал искренне рад, когда его догадка, его идея помогали решить задачу товарищу. А в свободное время писал песни. Сначала простые, незамысловатые, они с каждым годом становились все глубже, серьезнее, насыщенные мыслями и образами. Когда слушаешь их, не верится, что мелодия их написана человеком, не имеющим музыкального образования. Их оригинальная сложная гармония не раз удивляла профессиональных композиторов. В первых песнях звучали подражательные нотки, а потом — это был уже только Арик Крупп, с его неповторимой искренностью, светлой грустью, сдержанным мужеством, жаждой познания жизни и людей. Ни слова фальши, ни позы, ни рисовки — в песнях, как в жизни, Арик всегда оставался верен себе. Он писал:
