Не тратим мы времени попусту,
Гуляем уверенной поступью —
С ножами, с камнями за пазухой,
Эй, кто там кому шепчет на ухо?
Эй, кто там спиной на ноже
В овраге лежит, пьяный в дым,
А, может быть, мёртвый уже,
Не знаем и знать не хотим!
Плевать, что урядник наш глуп
И нравом известен крутым.
Кого он там душит в углу,
Не знаем и знать не хотим!
Эй, кто там с гармонями, с дудками,
С куплетами да с прибаутками?
У наших ребят руки чешутся —
Помочь им топиться и вешаться!
Мы чиним кривые плетни,
Замки день и ночь мастерим,
А кто там забитый плетьми,
Не знаем и знать не хотим!
У нас на селе благодать.
Молчишь — значит, будешь живым.
А то, что не велено знать,
Не знаем и знать не хотим!
Наизнанку, кверху дном
Вывернуты наши рты.
Мы на «ты» с самим царём,
Мы — придворные шуты.
Царь по-царски жизнь живёт.
Если что, то мы при нём,
И в лихой голодный год
Не подохнем, не помрём.
Царь давить врага горазд —
Грамотеев, мудрецов.
Всё, что на уме у нас,
Говорим ему в лицо.
Говорим: «Отец, живи
Двести лет и триста лет!»
Он сегодня рот кривит,
Завтра даст мешок монет.
По дорогам там и тут
Шляется острожный сброд.
Вон они — сюда идут
Из-за гор, лесов, болот.
Каждого честной народ
Вилами припрёт к стене,
В дудки, в гусли мордой ткнёт
И повесит на струне.
Мы поможем, подтолкнём.
Эй, с гармошкой, рот прикрой!
Не тебе играть с огнём!
Подыхаешь — чёрт с тобой!
Каждый нынче — вор-подлец,
Всё продаст за сахар-мёд.
Вон, уже святой отец
С голодухи крест грызёт.
Хором Бога к чёрту шлём,
Возле плахи скалим рты.
Мы на «ты» с самим царём.
Мы придворные шуты…
1984
Ночь глухая, окаянная!
Стужа. Осень. Первый снег.
Голова больная, пьяная,
Эй, пустите на ночлег!
Чай, не в барские хоромы я
Постучался. Всем привет!
Гармонист я! «Мы знакомые», —
Чей-то голос мне в ответ.
«Ох, дымится та трава ещё,
Что в саду у нас пожгли!
Помнишь, как твои товарищи
За поживой к нам пришли?
Мы смурные были, квёлые,
Нас кололи, как овец,
А ты песни им весёлые
Во всё горло пел, подлец!
Среди месива кровавого
Сладко спал ты, гад, храпя!
Молодого да кудрявого,
Мы запомнили тебя!»
«Да, дорожками окольными
Здесь разбойный люд гулял.
Я с людьми лихими, вольными
В чьих-то избах пировал,
Острый ножик не вытаскивал
Из кармана своего,
Пел, плясал, всего лишь навсего
И не помню ничего!»
Мне в ответ: «Ори хоть до смерти,
Ты с ворами жил, как вор!
Здесь витает, прости, Господи,
Дух твой бесов до сих пор!
Полупьяный, полусонный ты,
Будь приметлив при ходьбе, —
В чёрной чаще злые омуты
Заскучали по тебе!»
Я тяну, толкаю, дёргаю
Двери, ставни. Нету сил!
Ладно, хватит, люди добрые,
Я и вправду всё забыл!
Ну их к чёрту, счёты давние,
Или нет на вас креста?
Ну, давайте, православные,
Отворяйте ворота!
Снова голос тихий, вкрадчивый
Не спеша берёт разбег:
«Вспять оглобли поворачивай,
Развесёлый человек!
Всё, что свято, пропил дочиста, —
Пьяный, трезвый, больше впредь
Не ходи к нам, коль не хочется
Вон на той ольхе висеть!»
Ой, трещит от страха-ужаса
От беспамятства башка!
Лес дремучий. Листья кружатся.
Путь-дорога далека.
Светом солнечным не тронуты,
Ждут, готовят мне беду
В чёрной чаще злые омуты,
Я в них сгину, пропаду!
Был же, был я тихий, ласковый
В своей жизни кочевой,
Пел, плясал — всего лишь навсего,
И не помню ничего…
1996
