Потерять Вас, растрясти по свету рано мне.
Уважаемая Совесть, Вы дурачитесь.
Это что же за игра такая странная?
Посреди чужого счастья и удачи
в шумном городе, быть может, заплуталась,
как потерянный ребенок, громко плачет.
Вы не видели случайно..? Вот так жалость.
Уважаемая Совесть, были горести,
но измена эта ваша горше всех потерь.
Уважаемая Совесть, Вы бессовестны,
но прощать я научился этот грех теперь.
Может, где-нибудь сидит-грустит на камушке
и мечтает, чтоб скорее я нашел ее,
может, кто-нибудь прибрал ее к рукам уже?
Не завидую ему: она тяжелая.
Вы откликнитесь с полей или лесов вестью,
может, Вы меня покинули с отчаянья,
что за ложь платил я Вами, то есть Совестью,
Вы и сгинули, растаяли, отчалили.
Я нисколько бы об этом не кручинился,
стало легче мне без совести дышать,
но внутри так пусто-пусто, и причина вся
в том, что Совесть - это, кажется, Душа.
Уважаемая Совесть, все изменится,
стану с Вами я считаться, даже нянчиться.
Уважаемая Совесть, Вы изменница,
уважаемая Совесть, Вы обманщица.
Уважаемая Совесть, есть сомнение:
может, вы меня не бросили пока еще.
Если я в таком невиданном смятении,
значит Вы еще со мной и мы товарищи.
Увидел я огромный дом,
Мне показалось, что он круглый,
Я ясно увидел, что он голубой.
И было мне не очень трудно
Забраться по серым ступенькам ТРЕВГО
На первый этаж.
Трусость на нем живет,
Чтоб выскочить за порог,
Лишь только чуть-чуть покачнется дом.
Лишь только чуть-чуть покачнется дом -
Возникнет паника на втором.
И подлость и трусость сбегут, как крысы.
Но путь мой дальше, до самой крыши.
Но путь мой дальше, до самой крыши,
Но вижу, я, на перилах кровь.
Что это? Выстрелы слышатся!
К черту выселить этих жильцов!
К черту выселить этих жильцов
Как можно скорей со всех этажей!
Бегу все быстрей, хоть сердце колотит
Меня по ребрам, как птенец скорлупу.
Нужно добраться под самую крышу,
Где настоящие люди живут.
Мокрым теплым языком
Усталость мне сердце лижет,
Но нужно спешить наверх, наверх,
Чтоб не застрять где-то ниже.
А шар голубой, наш старый дом
Все вертится, вертится, вертится.
И мы на нем без квартплаты живем
Так долго, что даже не верится.
Так будет, так есть и так было.
Он терпелив, снисходителен к нам,
Точно к детям старая кобыла.
Возит он нас на себе по свету
И делает все, что возможно,
Чтобы мы с него не свалились.
Так будем держаться, дети!
Улица белых плащей,
город коричневых туфель
в свете желтых лучей
ловит сумерек серый грифель.
Кто-то идет, кто-то хмурится,
кто-то покупает сигареты.
Кто-то поет, поет на всю улицу,
кто-то мечтает о лете.
Улица счастья и слез,
улиц буден серых,
город измен и грез,
скрипка, где струны - нервы.
Кто-то устал, кто-то вертится,
словно в уключине для весла.
А я потерял, потерял свое сердце,
или ты его унесла.
В маленьких руках твоих
бьется мое большое сердце,
оно у нас одно на двоих,
и ты на себя за это не сетуй.
Дождь, дождь, дождь -
все уносит вода.
Остается только память,
тебе ее не отнять никогда,
руки замерли.
Задумался о прозе зимы простых картин,
А ветки на березе - как руки балерин.
И грач на белом блюде, как дуло у виска.
Откуда же, откуда такая вот тоска?
Опять в душе больница, где лечатся грехи,
Под простынями лица лежат бухим-бухи.
И бродит по палатам, имея глупый вид
Несчастный ординатор, седой усталый Стыд.
Немытая посуда - часть тучки да леска,
Откуда же, откуда такая вот тоска?
Задача на кручину решается века,
Имеет ли причину нормальная тоска?
Задумался о прозе зимы простых картин,
А ветки на березе - как руки балерин.
Фокусник - покусник - одинокусник,
Спроси, спроси, спроси меня о чем-то.
Не показывай нам фокусы,
Надоели все они до чертиков.
Ты нас не обманешь, мы не дети,
Ты не делай из верблюдов пони,
Повидали мы всего на свете,
Ты вот сделай так, чтоб нас вдруг поняли.
Припев: Такие фокусы - только держись,
Такие фокусы показывает жизнь.
Не удивлюсь я, не удивлюсь,
В любой иллюзии обман и грусть.
Все сидят, сидят, а ручки сложены,
Соответственно все приоделись.
До чего же ныне люди сложные,
На кого-то все они надеются.
Только на меня слаба надежда
Я работаю и не хвалюсь я,
Мне б на жизнь, вино да на одежду
Фокусами да иллюзиями.
Припев.
Поговаривают в письмах, сдал я,
А фокусы уж не такие сложные.
И предполагают, что устал я,
Или раньше был я помоложе.
Дома платочки сушатся, висят,
Для фокусов, светлые, стираю часто.
Хочется за рубль пятьдесят
Вам от меня готовенькое счастье.
Припев.
Есть такие иллюзионисты,
Может их в лицо не знает каждый,
Деньги, деньги, делают из листьев,
А любовь достанут из бумажника.
Сам себе отправлю я письмо,
И прочту, как от любимой строчки.
Если б сам себя понять я не мог,
Я бы не обманывал и прочих.
Изящная дама сидела на ветке
и ела колючки сосны.
Под этим стояли печальные детки
и ждали захода Луны.
Луна заходила за полем ВАСХНИЛа,
где жили четыре овцы.
Там было навоза до верха березы,
и пили сивуху отцы,
Они осушили четыре бутылки,
а пятую съели с горла.
Осколки застряли у Коли и Вали,
А Фофана тара прошла.
У хитрой соседки мотальщицы Светки,
где Фофан живал иногда,
пропали сандали. Печали бывали,
но это крутая беда.
Поскольку у Светки с утра сигаретки,
потом самогону стакан,
потом трали-вали ... Но где же сандали?
И Светка опять за наган,
А дама нагая, болтая ногами,
на ветке блестит животом.
Сбежала из торга от мужа парторга,
ударив его долотом.
Мотальщица Светка уселась на ветку,
стреляет, и плачет, и пьет,
сказала ей тетя - зачем же вы пьете? -
с акцентом московских широт.
А Светка - ах, Ляля, зачем вы сбежали?
Ваш муж очень крупный субъект ...
Чем выше начальник - тем больше печали,
и нужен ему человек.
Он ездит по миру, в пустую квартиру
ему возвратиться - тоска!
А вы улетели с семейной постели
без фиговогого листка.
У Фофана с братом сегодня зарплата,
они очень скоро придут.
Увидят вас голой и всем комсомолом
испортят за десять минут.
Возьмите тужурку, кавказскую бурку,
малиновые галифе.
Парторгу жуиру в казенной квартире
устроим аутодафе.
Но их задержали в Москве на вокзале.
Они продавали гашиш.
А мужа парторга прогнали из торга,
и стал он не шишка, а шиш.
А Коля и Валя сидели в подвале,
и Фофан торчал на игле.
А им бы по блату большую зарплату
и свой телефон на столе.
Живите богато, а вашу зарплату
верните обратно в бюджет.
За эти копейки поют канарейки
и пьют алкаши в неглиже.
История эта - на полсигареты,
остался за кадром Париж.
А что до морали - ее замарали
такие, как дяденька Шиш.
И печаль и проклятье великой страны,
где живут гениальные дети,
и опасней чумы и страшнее войны
холуи беспросветные эти.
Угождалы столпов, холуи холуев,
соискатели власти и санов,
и рабы отупевших от силы голов,
и приказчики ловких обманов.
Хоронилы законов, которых народ
не имеет спасительной сенью,
и лакеи добротных лакейских пород,
должностные жрецы поколений.
Раболепные слуги высоких постов,
