Старый большевик
Памяти моего тестя Константина Георгиевича Емельянова
1
О нем посмертных не издали книг,
Да и в газетах не было ни слова.
Солдат, подпольщик, старый большевик…
Все это так. Но что же здесь такого?
И в самом деле, вроде ничего.
Да разве мало было их на свете!
И все же, все же именно с него,
С таких, как он, с товарищей его
Багряный свет родился на планете.
Никто для первых не вбивает вех,
И нет для них в истории примера.
Ведь первым, им всегда труднее всех,
И тут нужна кристальнейшая вера.
И нужен душ особенный закал.
Пускай свинец и в день осьмушка хлеба,
Была бы воля тверже, чем металл,
Жила бы нежность синяя, как небо…
И знаю я, что, разные всегда,
Они в основе лишь такими были.
А будь они иными – никогда
Им не свершить бы то, что совершили.
Пускай они на пенсии давно,
И сколько бы их ни было на свете,
Но в смертный час о каждом все равно
Хоть пару строк, а надо бы в газете…
2
Без недостатков человека нет.
Есть только люди лучше или хуже.
Пусть это так, но вот за тридцать лет
(Знакомство-то какое – тридцать лет!)
Я как-нибудь бы это обнаружил.
Критиковать? Но что критиковать,
Когда душа была светлее зеркала?!
И если пятен в человеке не было,
Нельзя же их нарочно сочинять!
Был скуп? Напротив: ширь и доброта.
Подвел ли в деле? Никогда, ни разу!
Так, может, лгал? Нигде и никогда!
Таких определяют иногда:
Правдив, как совесть или грань алмаза.
Дружил вот так: отныне и навек.
И так любил: однажды и до смерти.
И в ангелах не хаживал, поверьте,
А просто был красивый человек.
И ни чинов, ни званий не хотел,
И в белые одежды не рядился.
Он был земным: и водку пить умел,
Был строгим, и смеялся, и скорбел,
И на работе бурно горячился.
Всегда была в нем радостная сила!
Жил для других. Не мерил, не считал.
И людям щедро сердце раздавал,
А для себя-то вот и не хватило…
И все… И ни о чем не попросил…
Ушел из жизни, как ушел из дома.
Так, словно вышел навестить знакомых,
Ушел и дверь неслышно притворил…
И ни шагов, ни голоса за дверью…
Ушел – как жил: не причинив хлопот.
И оттого внезапная потеря
Еще острее за душу берет!
И все же в мире, в вечной эстафете,
Как ты ни горек, траурный венок,
Не для того отцы живут на свете,
Чтоб лишь печаль оставить как итог!
И близким людям в этот час утраты
Мне задушевно хочется сказать:
Не надо долго плакать о солдате,
Его делами надо поминать!
Солдат упал, но песня не допета,
Возьми его оружье… Ничего…
Оно еще теплом его согрето,
И, зубы сжав, идя к иным рассветам,
Всю жизнь свою равняйся на него!
И если посложнее станет жить,
Что ж, значит, ты живешь отнюдь не плохо.
Дружи лишь так, как он умел дружить,
И так люби, как он умел любить, –
Всю жизнь, навек, до замершего вздоха.
Не попирая честь ни для кого,
Смотри на лесть презрительно-спокойно,
А лгать случится – вспомни про него
И молви правду смело и достойно.
И я уверен абсолютно в том,
Что плакать проще, это облегчает…
Но жить, как он, идти его путем –
Наверно, лучшей памяти о нем
И не было, и нет, и не бывает!
3
Плывет июнь по синей глади рек.
За кладбищем вдали звенят трамваи…
Три клена шепчут, тихо повторяя:
«Ушел из жизни светлый человек…»
Шепчите же, шепчите днем и ночью:
«Тут спит герой эпохи Октября,
Простой наборщик, питерский рабочий,
Что прожил жизнь красиво и не зря!»
Я шапку снял, а тополиный снег
Все кружит, кружит белою порошей…
Ну вот и все… Прощайте, мой хороший!
Мой старший друг и близкий человек.
Спасибо, что в часы нелегких дней
Во мне всегда вы укрепляли веру,
Что были для меня живым примером,
Моим теплом и совестью моей!
И пусть глаза уже не улыбнутся,
Но ваши мысли, и мечты, и труд,
Они не растворятся, не умрут,
Они навек с живыми остаются.
За старою кладбищенской стеной
Шумит столица: жизнь, улыбки, взгляды,
Гудят цеха, сверкают автострады.
А тут – безмолвье, вечность и покой,
Чуть слышно клены шелестят листвой,
И ничего-то здесь уже не надо…
И будут плыть года, года, года…
Как облака. А в головах, над вами,
Пусть день и ночь, раскинувшись лучами,
Горит огнем багряная звезда!
1970
Разговор в поезде (Дорожная поэма)
– Прошу прощенья… Знаю: вы – поэт,
Позвольте к вам всего с одним вопросом?! –
Он спрыгнул с полки, чуть убавил свет,
Подсел ко мне и вынул папиросы.
– Вот вы писали о большой любви,
Да и не только вы. Спасибо, знаю,
Что есть любовь красивая, большая,
Ты только с ней душою не криви!
Что ж, я как раз ни в чем и не кривил.
Был чист, как лист под вешними дождями.
А что нашел, достиг и сохранил?
Вот слушайте и рассудите сами.
Представьте двух влюбленных в жаркий день,
Сердца звенят, как два щегла восторженных.
Я усадил ее в густую тень
И притащил ей яблоко с мороженым.
Ну, подвиг не ахти какой блистательный,
Но сколько счастья вспыхнуло в ответ:
– О, господи, какой же ты внимательный!
Нет, ты, конечно, самый замечательный! –
И вся зарделась, будто маков цвет.
И так во всем: большое или малость –
В ответ улыбка, словно майский стяг.
И мне тогда, счастливому, казалось,
Что будет так. Что вечно будет так!
Эх, ежели и впрямь все было так бы!
Но жизнь, увы, всегда разделена.
В ней два удела: до и после свадьбы,
Два полюса: невеста и жена…
Теперь не только яблоки и розы,
Теперь я нес ей все, ну все, что мог.
Все: от стихов до черно-бурой прозы.
Но странная, увы, метаморфоза –
Восторгом глаз ни разу не зажег!
А оброни, хоть мельком, замечание –
Ответ ударит, как холодный душ.
Она, конечно, удивится крайне:
– Внимание? Какое ж тут внимание?
Ты просто должен. Для того и муж!
Вы скажете: возможно, острота
В душе с годами как-то притуплялась.
Я тоже так считал. Но оказалось,
Что все это сплошная ерунда!
Осталось все: и свежесть восприятия,
И благодарность, даже свыше мер.
Вручит цветы знакомый, например,
И сразу тут же чуть ли не объятия.
Какой-нибудь пустяк непримечательный –
Конфета, рюмка, поднятый платок:
– Ах, господи, какой же он внимательный!
Вот муж кому-то выпал замечательный!
Мужчина! Рыцарь! – В общем, чуть не бог.
Еще пример: предел мечты – машина!
Я в ста местах работал, но купил.
А кто-то только дверцу отворил –
И вот уж он «внимательный мужчина».
Пустяк? Ну что ж, быть может, и пустяк.
Но если их великое стечение,
То это все уже не просто так,
А целый взгляд и даже убеждение.
А суть его цинична и проста:
Прекрасно только что-нибудь чужое,
А собственное – ни черта не стоит,
Вот именно, не стоит ни черта!
Кипеть? Корить? Но разве будет толк?!
Все вроде мирно. Только ты на свете
Не то второй, не то какой-то третий,
И что ни сделай – это только долг.
Вам это будет, может быть, смешно,
Но я подумал: что ж я, камень, что ли?
Неужто ж мне и вправду суждено
Вот так и жить в какой-то глупой роли?!
Не скучно вам? Ну ладно, если нет.
Так вот, однажды вышел я из дома
И вдруг пошел к сотруднице знакомой
С сиренью и коробочкой конфет.
Она мне раз в работе помогла.
А тут такое было настроенье…
Была, как говорится, не была!
Зайду, поздравлю с солнышком весенним.
Ответный взгляд был даже не признательный,
Нет, это был счастливый ураган:
– О, господи, какой же вы внимательный!
Нет, вы же просто самый замечательный!
Не то что мой бесчувственный чурбан.
И, верите ль, когда мне доводилось
Прийти опять вот в этот самый дом
С каким-нибудь буквально пустяком,
Все точно так же радостно светилось.
Поймите: муж в заботах постоянных
Ей тащит все: от «Мишек» до пальто.
И век живет в «бесчувственных чурбанах».
А я – зашедший мельком и нежданно –
Герой, увы, почти и ни за что!
Нелепо, скверно? Может быть, не спорю!
Но это, повторяю, оттого,
Что он, по той циничнейшей теории,
Обязан все, а я вот – ничего…
О нет, я вовсе не стою на том,
Что жизнь людей – одна зола чадящая.
Я видел, верю в счастье настоящее!
Но сколько ж и обидного кругом…
Теперь скажите: как мне поступать?
Неважно, я плохой или хороший.
Задаром ли награды получать
И благодарность пылкую встречать –
Иль жить, как вол, с неблагодарной ношей?!
Он нервно встал: – Ну вот и вся история
Про это «развеселое» житье,
Где в центре идиотская теория,
Что все чужое лучше, чем свое!
Вздохнул печально, портсигаром щелкнул.
– Нет, я себя не думаю хвалить.
Но и вот так обидно как-то жить.
Эх, ну да ладно! – И полез на полку.
А поезд мчал в клубящуюся тьму
И громыхал: «Вот же-нятся, вот же-нятся,
А после, после ни-чего не це-нится.
А почему-у-у-у?»
И впрямь: а почему?
1970
Свидание с детством (Лирический монолог)
