Борис Панкин - Новый Раскольников

выправлю бритву
на сыромятном ремне.
помнишь молитву?
перескажи её мне.

не заикайся.
скороговоркой, ну!
кайся, брыкайся —
бестолку. в тишину

канут любое
слово твоё и ты
вместе с любовью
мнимой. из темноты

лютая память
выхватит абрис, жест.
чёрное пламя
ненависти. асбест

здравого смысла
разум не защитит!
как тебе? — кисло?
дёргается? болит?

правду иль кривду —
поздно! — грешна, чиста…
помнишь молитву?
ну же! давай! читай!

…и я отвечаю господи я устал
внутрь себя смотреть как в некий кристалл
перебирать все эти если бы да кабы
раскачивать лодку увиливать от судьбы

падаешь в эту пропасть убит отпет
вычеркнут из всех списков а дна всё нет
вальсируешь неуклюже на раз два три
вязкая мгла снаружи и лёд внутри

…а что ты видишь кроме — дом, работа,
любовник, дочь?
любовников меняешь раз в полгода.
полжизни — прочь.

авралы, стрессы — этому ли рада? —
в расход, в распыл.
и что теперь с того, что я когда-то
тебя любил.

каждый раз, выходя на балтийский вокзал
из метро, вспоминаю тебя.
здесь когда-то (ты помнишь?) тебя я встречал
каждый вечер. коньяк пригубя,

десять грамм под язык, прямиком от метро,
прикурив, к остановке пойду,
где рыжеет автобус. подумаю про
нас с тобой, посмотрю на звезду,

что не светит сквозь тучи, да место займу,
и поеду. поеду домой.
и автобус сквозь чёрную, чёрную тьму
повезёт меня. вместе со мной

повезёт мои думы, усталость, коньяк,
кстати, да — десять грамм под язык.
и всё мнится, — звезда не пробьётся сквозь мрак.
впрочем, это неважно, привык.

старушка с хитрыми глазами
на невском милостыню просит
под голубыми небесами
в санкт-петербург приходит осень

прогулочным неспешным шагом
пройду бабульки этой мимо
шурша обёрточной бумагой
дымя приплюснутою примой

нырну в метро очнусь в трамвае
что ковыляет мимо храма
ах петербург мосты нева и
щиты с рекламой

окраинных районов спальных
многоэтажки
и на душе светло печально
и всё неважно

на самом-то деле
всё было совсем не так —
на прошлой неделе
я понял, что это знак.

я вышел из дома,
закрыв за собою дверь.
я спрятал в укромном
месте ключи. теперь

их только случайно
можно найти. и то,
что делать с ключами,
не знает никто, никто.

в жёлтом парке — бабье лето,
в синем небе — облака.
банка с пивом, сигарета.
жизнь, как водится, легка.
в хрустале случайной лужи
слепо щурится звезда.
опускается на душу
тень багряного листа.

раз, два, три, четыре, пять —
бог идёт тебя искать.

вдруг меняется картина:
меркнет свет, звенит звонок,
словно некто смотрит в спину,
беспощадный, как клинок.
и за гранью восприятья,
в сизом мареве тоски,
злая осень в пёстром платье
рвёт свои черновики.

кто не спрятался, тому —
посох в руки и суму.

не спасёшь, не отогреешь,
не распутаешь следы.
не заштопаешь, не склеишь —
шов досады, скол беды.
и ложатся тяжким грузом
в душу мёртвые слова.
те, что шепчет то ли муза,
то ли чёрная вдова.

узорчатая ограда,
травы звенят.
скажи в пустоту обрадовано:
хуйня.

весь этот фарс нелепый,
тягостный бред, —
кем это всё востребовано?
мной? — нет!

слёзы, стенанья, трубы,
литавров медь.
чья эта жизнь загубленная?
чья смерть?

правит свой бал эпоха
пафосной лжи.
оставь мертвецам их похороны,
ты — жив.

я знаю, где ты сидишь,
в каком офисе,
что у тебя с крышей
этой осенью.

какая тебя бездна
зовет дружески,
стремительная, как лестница
в метро калужская.

сорвёшься в неё разом:
опа — ни ног, ни рук.
вот тогда и отпразднуем.
привет доктору.

понеслось дерьмо по трубам, дрянь по венам.
станешь безобидным трупом, непременно.

неприметной серой кочкой на кладбище.
будет этот мир, короче, много чище.

а и вправду — что коптить его задаром? —
слушай лучше пенье птичье под кумаром,

от которого уже не отдышаться.
бесконечное кружение — без шансов.

варварский век.
каждый второй — шахид.
падаешь в снег,
вроде бы не убит.

вроде бы цел:
ноги, живот, лицо.
что там в конце,
мать твою так, концов

снова: манеж,
комплекс жилой, метро?
где тебя срежет,
кто тебе пустит кровь? —

бравый абрек,
хрупкая гюльчатай?

падаешь в снег,
воздух тугой глотая.

специалист по точкам и заглавным,
алкаш, трепач.
махни стакан, потом занюхай плавленым,
иди — рыбачь.

мы тоже были рысаками с гонором.
да что там! — есть.
нас не проймёшь занудными прогонами,
стеклом о жесть.

расставь — тире, кавычки, троеточия
на всём пути.
глаголом жги, юродствуй, плачь и протчая.
но — не пизди.

а не было ни горя, ни печали —
любовь была.
была-была, не пожимай плечами.
сирень цвела.

и мы с тобой в то лето тоже были,
как та сирень.
и в небе облака над нами плыли,
и длился день.

и был закат медлительный и нежный,
и небо над.
так надвигался, ставший неизбежным,
кромешный ад.

впору лечь и замереть, — не вставать
и не слышать ни вестей-новостей,
ни гостей не принимать. обнимать
свои плечи, занимая постель
без остатка, безраздельно, как гроб.
только ходики — «тик-так» — со стены,
в царстве мёртвой, как ты сам, тишины.

поцелуй меня, любимая, в лоб,
осени меня три раза крестом.
вот он я — лежу недвижно пластом.
и не встану ни сейчас, ни потом.

сейчас заболит голова
станет невмоготу
сплёвываешь слова
в пустоту

гулкую как бездон-
ный колодец как
пустой молочный бидон
на устах

кроме проклятий нет
ни черта
меркнет холодный свет
пустота

рифмуешь ли кровь с любовью,
морковь с капустой,
выходит всё — суесловье,
бездарно, пусто.

и пользы от этих строчек,
что кот наплакал —
выключен, обесточен,
низвергнут на пол.

плюшевою игрушкой
оставлен в детской —
тошно, темно и скучно
за занавеской, —

некий аналог
вечности и покоя.

…жаль, что тебя не стало,
и всё такое.

оставь ему господь
и кровь его и плоть
и кров его и стол
и жизни смысл простой

не обрекай на смерть
на боль в чужой стране
не вынуждай гореть
и выгорать в огне

не направляй на путь
бессмысленной борьбы
позволь ему не быть
орудием судьбы

не постижима суть
ни замыслов твоих
ни промыслов твоих

оставь ему двоих
оставь ему двоих

кровь не бурлит по венам
течёт едва
якобы о нетленном
слова слова

некогда выпить водки
сходить в кино
в гости к одной красотке
выбраться но

к факту литературы
не отнести
ни пьянство ни шуры-муры
кропай сиди

лепи типовые строки
все с потолка
о вечности ли о боге
тоска тоска