Умных людей не пугают утраты, И я смеюсь, ничуть не скорбя; Пускай из жизни моей ушла ты Придет другая вместо тебя.
И если даже мой взгляд угрюмый В густой толпе ты заметишь вдруг Пляши и пой, ни о чем не думай, Ведь думать вредно, мой бедный друг.
Андрей Добрынин
Ты все говоришь, говоришь, говоришь Откуда берутся слова? Ты скоро вконец меня уморишь, Опять заболит голова.
Не надо твердить о любви и душе, Не надо пытаться обнять. Все то, что ты ранее слышал уже, Сегодня попробуй понять.
Не говори, не надо, Побереги слова, С любовью нету сладу, Она всегда права.
Не надо рыться в хламе, Обиды ворошить, Ведь ничего словами В любви нельзя решить.
В два счета себе ты другую найдешь, Не будь же таким дураком. Ведь ты и умен, и собою хорош, И мастер молоть языком.
Услышав такую красивую речь, Нельзя устоять никому. А здесь тебе надо слова поберечь, Слова здесь уже ни к чему.
Пусть я тебя не стою, Пусть я такая дрянь Утешишься с другою, А от меня отстань.
Когда пройдет досада, Поймешь, что я права. Не говори, не надо, Побереги слова.
Не говори ни слова, Побереги слова, Ведь я люблю другого И потому права.
Андрей Добрынин
Тупость в любви не вредна - слухи подобные вздорны, Умники любят пускать их про нормальных людей. Умников зависть гнетет - боги их силы лишили, Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
x x x
Дом соблюдать и детей, много и честно трудиться Девушка, долг твой таков в будущем лоне семьи. Долг же мужчины иной - чистить, лелеять и холить Ту золоченую медь, коей набрякли штаны.
x x x
Девушка, к лону семьи ты ведь пока не припала Стало быть, строгость матрон ты проявлять не должна. Ты мне должна пособлять чистить, лелеять, и холить Ту золоченую медь, коей набрякли штаны.
x x x
С голоду я не помру - и не мечтайте об этом, Пусть клептоманы в Кремле все у меня украдут. Девушки, я и сейчас мало и скверно питаюсь, Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
x x x
Мрачных мужчин ублажать, жизнь их нелегкую скрасить Вот он, девический долг, вот она, воля небес. Девушка, долг исполнять следует без рассуждений, Ведь золоченая медь скоро проснется уже.
1998
Андрей Добрынин
Я спал в своей простой обители И вдруг увидел страшный сон Как будто входят три грабителя: Немцов, Чубайс и Уринсон.
Едва завидев эту троицу, Упала ниц входная дверь, И вот они в пожитках роются, В вещах копаются теперь.
Немцов с натугой мебель двигает, Чубайс в сортире вскрыл бачок И Уринсон повсюду шмыгает Сноровисто, как паучок.
Чубайс шипит:"Как надоели мне Все эти нищие козлы" И, не найдя рыжья и зелени, Мои трусы сует в узлы.
Дружки метут квартиру тщательно, Точнее, просто догола: Со стен свинтили выключатели, Забрали скрепки со стола.
Все подбирают окаянные, И мелочей в их деле нет: Чубайс, к примеру, с двери в ванную Содрал обычный шпингалет.
Добро увязывает троица, А я лишь подавляю стон И размышляю:"Все устроится, Окажется, что это сон".
С меня и одеяло сдернули, Как будто помер я уже Но только съежился покорно я В своем убогом неглиже.
С ритмичностью жучка-точильщика Я бормотал:"Все это сон" Когда безликие носильщики Всю мебель понесли в фургон.
С ночными вредными туманами Рассеются дурные сны, Ведь быть не могут клептоманами Руководители страны.
Андрей Добрынин
Они ведь вон какие гладкие, Они и в рыло могут дать Уж лучше притаюсь в кроватке я, Чтоб сон кошмарный переждать.
Но утро выдалось не золото, Хошь волком вой, а хошь скули. Проснулся я, дрожа от холода, Ведь одеяло унесли.
Хоть это сознавать не хочется Ничто не стало на места. Квартира выграблена дочиста И страшно, мертвенно пуста.
И на обоях тени мебели Высвечивает чахлый день, И, осознав реальность небыли, Я тоже шаток, словно тень.
Ступают робко по паркетинам Мои корявые ступни. Увы, не снятся парни эти нам, Вполне вещественны они.
Вздыхаю я, а делать нечего Не зря я бедного бедней, Поскольку думал опрометчиво, Что утро ночи мудреней.
1998
Андрей Добрынин
Прекрасен темный кипарис На фоне жгучей синевы; Прекрасно с кручи глянуть вниз, Где волны прядают, как львы.
Прекрасен дымный океан, Прочерчен ходом корабля, Но мне милей земля славян, Моя угрюмая земля.
Славяне прячутся в лесах, Ведь нелюдимость - их черта, Угрюмый вызов в их глазах, А чаще - просто пустота.
Они выходят из лесов, Когда кончается еда, И подломить любой засов Не составляет им труда.
Над их лесами хмарь плывет С утра до вечера все дни, И по краям глухих болот Торчат славяне, словно пни.
Но к морю ласковому лезть Нет смысла для таких мужчин: На пляже к девушке подсесть Не может мрачный славянин.
Кавказец может, и семит, И неотесанный тевтон, А славянин чуть что хамит И в драку сразу лезет он.
Но злобность этих мужиков Не составляет их позор: Она - от ясных родников И от задумчивых озер.
Она - из чистых тех глубин, Где дух таинственно живет. За бездуховность славянин Любому сразу в рыло бьет.
Андрей Добрынин
Свой мир славяне отстоят, Скрутив охальника узлом Чащобы вдоль гранитных гряд, Мочажины и бурелом.
А с пиний все течет смола, И вновь магнолии цветут, И женщин смуглые тела Мелькают дерзко там и тут.
Но где-то за хребтом лежит Земля неласковая та, Где у мужчин свирепый вид И пахнет водкой изо рта.
Я вправе нежиться в тепле, Но должен размышлять при том О милой сумрачной земле Там, за синеющим хребтом.
1998
Андрей Добрынин
Я поутру глаза открыл И локтем в бок пихнул подругу. Я гордость женскую смирил И этим приобрел заслугу.
Я по Пути всю ночь шагал И в самых каверзных вопросах Мне разобраться помогал Чувствительный массивный посох.
Меж двух волшебных полусфер Я, как дракон, недаром вился Весь мир, как блик во мгле пещер, Все призрачнее становился.
Я понял: суть его мертва И нам несет одни измены Когда в пещерке божества Я посохом обстукал стены.
Полнейшей святости восторг Подкрался и, внезапно грянув, С рычаньем из меня исторг Сто сорок тысяч хубилганов.
Я понял: святости экстаз Не достигается в покое. Я - будда, если смог не раз С подругой пережить такое.
Но зазвенит с утра трамвай, И в страхе я кричу подруге: "Вставай, ленивица, вставай, Спеши приобретать заслуги!
Хоть я как истинный святой И должен оставаться нищим, Но только подкрепясь едой, Вновь святость мы в ночи отыщем.
Старайся людям услужить, Стань деловитой, словно крыса, И вскоре сможешь предложить Учителю горшочек риса".
1998
Андрей Добрынин
Судьба смирила бурный темперамент, Теперь покой мне стал всего милей, Лежу в тиши, измученный пирами И яростными криками:"Налей!"
Мечтаю вновь семью создать теперь я, С женой у телевизора сидеть, И печень, не вмещаясь в подреберье, Шевелится, как раненый медведь.
Как там вчера судьба играла мною Об этом я не помню ничего, И рядом, обратясь ко мне спиною, Неведомое дышит существо.
Как звать ее - Наташа, Маша, Ира? Любое имя источает яд Она ведь гостья из иного мира, Где пьют и о высоком говорят,
А дальше в пляс пускаются, а дальше Творят такое, что сказать нельзя... Я говлрю ей, ненавистник фальши: "Моя с твоей расходится стезя.
У столика, где лампы и приборы, Сидеть хочу я, бывший маньерист, И лобзиком в чудесные узоры Преображать простой фанерный лист.
Так уходи, пришелица, не мешкай, Чтоб не изведать тяжесть этих рук, И не возись с прокуренной одеждой На лестнице оденешься, мой друг.
1998
Андрей Добрынин
Я миру мрачно говорю:"Ты чрезвычайно низко пал, Свои дела обстряпал ты исподтишка, когда я спал. Когда же я открыл глаза и начал понимать слова, Ты быстро вынул сам себя - как козыря из рукава",
Да, этот мир в игре со мной не полагаеется на фарт, Я наблюдаю, как порой меняются наборы карт, Я наблюдаю,- но при том всегда правдив с самим собой: Я изначально проиграл при комбинации любой.
Я миру мрачно говорю:"Пусть суетятся все вокруг Не позабавлю я тебя азартом и дрожаньем рук. Есть козыри и уменя: едва засну - и ты пропал, И вновь начнутся времена, когдя я безмятежно спал".
1998
x x x
Коль приглашен ты к меценату в гости, Забудь на время про свои обиды, Утихомирь в душе кипенье злости На тупость человечества как вида.
Приободрись, прибавь в плечах и в росте, Привыкни быстро к модному прикиду, В гостях же не молчи, как на погосте, Будь оживлен - хотя бы только с виду.
Блесни веселостью своих рассказов, Но успевай изысканной жратвою При этом плотно набивать утробу, Предчувствуя час сумрачных экстазов Как поутру с больною головою Ты на бумагу выплеснешь всю злобу.
1998
Андрей Добрынин
Трамвай лучами весь пронизан, И видно из окна вагона: Как бы висят в морозной дымке Коробки спального района.
На стройных выстуженных стенах, Которые чуть розоваты, Вдруг окна заливает отблеск, Сминаемый огнем заката.
И, приноравливаясь строго К дуге обширной поворота, Встают все новые уступы, Пустынные людские соты.
