«Ты, неясных предчувствий разгадчица…»
Ты, неясных предчувствий разгадчица,
Услышь мои дальние зовы.
Разверни, обнажи то, что прячется
В предвидений тайных покровы.
До меня точно облако ладана
Домчатся и на сердце ляжет;
И тогда буду знать я: угадано,
Что словами никто не расскажет.
«Он не смеет вступить в заколдованный круг…»
Он не смеет вступить в заколдованный круг;
Он своей ворожбой не достанет меня;
Буду петь и плясать я меж верных подруг;
Победила я злой и коварный недуг;
Я прошла в мой родной, мне назначенный круг,
Чистоту, и мечту, и отраду храня.
Поцелую березу родную мою;
Облетевшими листьями стань обовью;
Отряхну и вдохну с кипариса хвою;
Запою!..
Окт. 1907.
ОКТЯБРЬ («Присядем на дерен, что зелень…»)
Присядем на дерен, что зелень
И свеж, был прошедшей весною,
И, рады последнему зною,
Осеннее счастье разделим…
Поймем, что не нужен и странен
Быль облик вчерашней тревоги,
Что мы не бывали как боги,
Но Бога найдем и достанем.
Увидим, что прост и закончен
Черед омраченья и света,
И с листьев такого же цвета
Притворщицу бабочку сгоним…
Окт. 1907.
Вновь вдыхаю запах сладкий
Свежепавшего листа,
И в родимые места
Вновь спешу, таясь, украдкой.
Те же замкнутые дали
Серых туч пролили дождь.
Очертанья тех же рощ
Предо мной приветно встали.
И по-прежнему тоска
Улеглась – и безмятежно.
Точно чья-то – нежно, нежно –
Руку тронула рука.
И опять вступаю я
В эту сумрачную осень
Все живым, как этих сосен
Все зеленая семья.
НОЯБРЬ («Осеребренных трав густые завитки…»)
Осеребренных трав густые завитки
Стезю мою каймят парчою пышной.
Иду по ней скользя. Шаги мои легки.
Отторгнут ими хруст и шелест еле слышный.
И серебро пестрить кой-где опалый лист,
Во влажной бахроме, как сделанный из воска, —
То свернутый трубой, то сломанный, то плоский.
А воздух солнечный — морозен в иглист.
Вобрало озеро все золото лучей,
И кинуло в глаза слепящими снопами.
Я пробовала лед дрожащими стопами,
И отраженный звук был чище и звончей…
Ночь бледнеет знакомой кудесницею
Детских снов.
Я прошла развалившейся лестницею
Пять шагов.
Коростель – без движения, всхлипывая
В поле льна.
Ровный отблеск на сетчатость липовую
Льет луна.
Я в аллее. Ботинкой измоченною
Пыль слежу.
Перед каждою купою всклоченною
Вся дрожу.
Старой жутью, тревожно волнующею,
Вдруг пахнет.
И к лицу кто-то влажно целующую
Ветку гнет.
Путь не долог. Вот тень эта матовая –
Там забор.
О, все так же дыханье захватывает
– До сих пор!
23 июня 1905
Воздух влажной полон истомой,
Песня жниц стоит вдалеке.
Я прошелся вдоль по реке,
И на холм взбираюсь знакомый.
Здесь, на этом мшистом холму,
Я в блаженстве чистом прилягу, —
Буду слушать тихую влагу,
И травы шептанье пойму.
Все вокруг сверкнет, заблестит;
Защекочет мягкое ложе;
Ароматы Августа множа,
Желтый лист спадать зачастит.
И пока меня не прогонит,
Вдруг родясь из неги, гроза,
Я раскрою жадно глаза,
В них полудня чара затонет.
Я из снов и слов красоты
Воссоздам лицо херувима,
И, поймав, что в нем уловимо,
Улыбнусь, шепча: это — ты.
О, березы, родные березы
Вкруг барсучьей норы.
Вы свидетели чистой поры.
Вы видали улыбки и слезы.
О, березы
Вкруг барсучьей норы.
Я сходил с невысокой горы,
Той, где призрак Эдгара;
Целовал разрушенье коры,
Что в волненье невинной игры
Совершила влюбленная пара;
И склонялся мне призрак Эдгара.
О, невинности робкая чара!
О, богиня немеющих мест!
Сколько раз проходил я окрест —
Ярким днем, при сверкании звезд, —
Не боясь оскудения дара,
Оскудения сна этих мест.
И в последний к заветным приезд,
В дни, когда бушевавшие грозы
С корнем вырвали все не от прозы,
Я свой поднял завещанный крест
Близко мест,
Где цвели вы — когда-то! — березы.
1907-1917.
ЛЬВИНАЯ ПАСТЬ: ВТОРАЯ КНИГА ЛИРИКИ (стихи 1908-1917). Берлин, изд-во З. Гржебина, 1922
Из собранных в книге «Львиная Пасть» стихов, составляющих все, что написано мною за 10 лет в лирическом роде, не были напечатаны «Реквием Юности» и послание к Юрию Верховскому; остальные стихотворения печатались в разных сборниках («Бельгийском», «Антология» «В Год Войны»), журналах («Любовь к 3 апельсинам», «Вершины») и газетах» («День», «Воля Народа»).
Составляющие приложение, «Стиха, не вошедшие в Ограду», относятся ко времени
написания мною этой книги, и были исключены из нее по причинам»: одни — некоторой ритмической несамостоятельности, другие — чересчур большой обособленности, или, как говорится, субъективности.
В. А. ПЯСТ
«Нет, мне песни иной не запеть, не запеть, не запеть!..»
Нет, мне песни иной не запеть, не запеть, не запеть!
Только раз, только миг, человеку все небо открыто.
И, мгновеньем одним — все безмерное счастье изжито.
О, безмерное счастье! иного не сметь, не уметь…
Нет, мне рощи иной не любить, не любить, не любить.
Только раз, только миг предстает обиталище рая.
В том зеленом саду — там душа остается сгорая.
О, душа остается! Остаться! Не жить… И не быть…
Нет, мне жизни иной не узнать, не узнать, не узнать.
Только раз, только миг брызжет ввысь ледяная громада.
Упадет — и уйдет — и пустыню покинет прохлада…
О, пустыню покинет! Покинуть! Не взять!.. И не дать!..
Июль 1910.
«Созданье слов моих и музыка моя…»
Созданье слов моих и музыка моя,
Тебя на вольный свет в сей день я отпускаю,
Я вдунул Дух в тебя, века его тая. —
Сегодня вольная помчится песнь твоя
Я знаю.
Сегодня ты вольна. Была в тебе душа,
Душа была моя; я к ней проникнул ухом,
И слушал рост ее, и ускорял спеша…
Дух — от Меня, не мой, — и с ним ты хороша,
Воздвигнуты в тебе и тело и душа
Единым, вечным, Духом.
Через меня к тебе прошел священный Дух —
И стала ты мне ночь, сокровная, родная…
Пройдут года. И сын твой выговорит вслух
— Я жить хочу, я сам. — И передашь ты дух,
К тебе самой в сей день дошедший через двух,
Ему, не зная…
1908
«Два раза родятся бессмертные люди…»
Два раза родятся бессмертные люди
А смертный — раз;
Родятся с извечной мечтою о чуде;
За первым рожденьем – кормленье у груди;
Вторым — экстаз.
Чтоб младший крестился святою водою,
Нужны века:
Да старший расстанется с бездной седою,
Да жизнью оденется вновь молодою,
Да слово прочертит углем над водою
Его рука.
1908.