В горной хижине. - Средины жизни я достиг и ныне путь истины взыскую в тишине - то есть стал поклоняться Будде и жить отшельником.
Проводы друга. - Последние годы жизни Ван Вэй провел в уединении, в горах Чжуннань. Стихотворение написано, очевидно, вскоре после того, как Ван Вэй удалился от государственных дел. Старые друзья еще помнят и навещают поэта в его скромной обители. Но поэт сомневается в верности своих друзей. В этом году его еще не забыли, а вспомнят ли в будущем - неизвестно.
Смотрю с высоты на реку Ханьцзян. - Ханьцзян - приток реки Янцзы, берет свое начало в провинции Гуандун.
Чу - древнее царство на территории современных провинций Хунань, Хубэй, а также части провинций Цзянсу, Цзянси, Чжэцзян.
"Три Сяна" - река Сян в верхнем течении называется Лисян, в среднем Сяосян, в нижнем - Чжэнсян.
Цзинмэнь - город в провинции Хубэй.
Сянъян - город в северной части царства Чу.
Почтенный Шань - намек на генерала эпохи Цзинь - Шань Цзяна. Войска генерала были расквартированы в районе Сянъяна, и генерал часто приходил в Сянъян любоваться его красотами и пил там вино.
Н. Т. Федоренко
^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ АКАД. Н. И. КОНРАДА^U
{* Здесь и далее переводы и комментарии акад. Н. И. Конрада воспроизводятся по изданию: Три танских поэта / М.: ГИХЛ, 1960.- Прим. сост.}
Гуляю у храма Сянцзисы
Не знаю, где храм Сянцзисы.
Прошел уже несколько ли, вступил на облачную
вершину.
Старые деревья... Тропинки для человека нет.
Глубокие горы. Откуда-то звон колокола.
Голос ручья захлебывается на острых камнях.
Краски солнца холодеют среди зелени сосен.
Вечерний сумрак. У излучины пустынной
пучины
В тихом созерцании отшельник укрощает
ядовитого дракона.
В этих стихах рисуется картина, характерная для мест, где обычно располагаются уединенные буддийские обители. Дорога в гору идет через лес из старых, высоких деревьев. Тропинка совсем исчезает. По каменистому руслу бежит горная речка, и ее голос как бы захлебывается среди камней. Для усиления настроения поэт погружает все в вечерний сумрак, вводит звук отдаленного удара колокола. И вот среди всего этого - человек. У излучины реки над омутом видна одинокая, неподвижная фигура человека, сидящего в позе, которую обычно принимают при размышлении. Видимо, этот человек, возможно монах из обители, укрощает своей мыслью злого дракона - того дракона, который гнездится в пучине, а может быть, того же дракона, только таящегося в его собственной душе? Человеческая фигура сразу же придает всему пейзажу особый смысл. Картина, нарисованная стихами, оказывается законченной.
Я. И. Конрад
x x x
В пустынных горах опять прошел дождь.
Наступил вечер. Осень.
Ясный месяц светит среди сосен.
Прозрачная речка бежит по камням.
Бамбуки зашумели: идут домой женщины,
стиравшие белье.
Зашевелились кувшинки: плывут назад челны
рыбаков.
В китайской пейзажной живописи есть прием, называемый дяньцзин "внесение чего-то в пейзаж". Если рисуют горы, в горный пейзаж вводится фигура человека; если рисуют сосны, в пейзаж вводится изображение камня, скалы. Считается, что это придает полноту и законченность изображению. Ван Вэй-поэт перенял этот прием в своей пейзажной лирике, соединяя природу с человеком.
Н. И. Конрад
^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ А. И. ГИТОВИЧА^U
{* Здесь и далее переводы А. И. Гитовича воспроизводятся по изданию: Ван Вэй. Стихотворения / М.: ГИХЛ, 1959. - Прим. сост.}
ИЗ СТИХОВ "ДОМ ХУАНФУ ЮЭ В ДОЛИНЕ ОБЛАКОВ"
1.
У потока в горах, где поет птица
Цветы опадают,
И горный поток серебрится.
Ни звука в горах
Не услышу я ночь напролет,
Но всходит луна
И пугает притихшую птицу,
И птица тихонько
Тревожную песню поет.
К слюдяной ширме друга
У друга в доме
Ширма слюдяная
Обращена к цветам,
К деревьям сада.
В нее вошла природа,
Как живая,
И оттого
Рисунка ей не надо.
Покидаю Цуй Син-цзуна
Остановлены кони.
Сейчас - "разлучим рукава" *.
О ночной холодок
Над ночным знаменитым каналом! *
Горы ждут впереди.
Под луною сияет листва.
Но тебя покидаю
Печальным, больным и усталым.
К портрету Цуй Син-цзуна *
По памяти
Нарисовал я вас,
И наша юность
Оживает снова.
Пусть новые знакомые
Сейчас
Не старого увидят
Молодого.
Когда Цуй Син-цзун
отправляется в горы Наньшань *,
я пишу экспромт и вручаю ему на прощанье
Простились мы
У старых стен столицы.
Когда ж нас вновь
Соединит судьба?
Не надо ждать,
Пока цветы корицы
Осыпятся,
Как снежная крупа.
Осенней ночью в одиночестве
обращаюсь к Цуй Син-цзуну
Ночь тиха.
Лишь трепетных цикад
Голоса печальные
Звенят.
Ветер северный
Он каждый год
К неизбежной
Осени ведет.
Думаю,
Что ты уже не прост,
Хочешь получить
Высокий пост.
У меня же
Волосы белы
Что мне
До придворной похвалы?
Впрочем,
Может быть, и ты такой
И пойдешь отшельничать
Со мной?
Провожаю весну
День уходит за днем,
Чтобы старости срок приближать.
Год за годом идет,
Но весна возвратится опять.
Насладимся вдвоем
Есть вино в наших поднятых чашах,
А цветов не жалей:
Им опять предстоит расцветать.
Провожаю Шэнь Цзы-фу * в Цзяндун"
На ивовой переправе *
Безлюдно и молчаливо.
Гребцы налегли на весла
Ты скрылся в дымке седой.
И все же тоска о друге,
Подобно весне счастливой,
С юга на дальний север
Последует за тобой.
Шутя пишу о горной скале
У горной скалы
Ручеек пробегает, звеня.
Там, с кубком вина,
Я сижу среди ясного дня.
Но ветер прекрасно
Учел настроенье поэта:
Опавшими листьями
Он окружает меня.
Три стихотворения
1
Пусть холодно сливам
Но месяц весны недалек.
Я скоро услышу
Невидимых птиц песнопенье.
С трепещущим сердцем
Я вижу: травы стебелек
Пробился тихонько
Меж каменных древних ступеней.
2
Вы, сударь,
Побыли в краю родном,
Так расскажите нам
О новостях:
Когда
Перед узорчатым окном
Там забелеет слива,
Вся в цветах?
3
Дом, что покинул я,
Стоит на Мэнцзин-реке *,
Окно мое - там вдали
К устью обращено.
Плывут по реке суда
Гляжу я на них в тоске:
Если письмо пошлю,
Дойдет ли домой оно?
В горах
Все голо.
По камням бежит ручей.
Багряных листьев
Не смогу нарвать я.
Давным-давно
Тут не было дождей,
Но дымка синяя
Мне увлажняет платье.
Горный кизил
Киноварно-красные плоды
Под горой уже давно созрели.
Их не сняли вовремя. Они
Сморщились и пахнут еле-еле.
Но, по счастью, в зарослях кустов
Расцвели теперь цветы корицы
И сияют за моим окном
Под луной, что ярко серебрится.
Красные бобы
Красные бобы
В долинах юга
За весну
Еще ветвистей стали.
Наломай побольше их
Для друга
И утешь меня
В моей печали.
Написал экспромт и показал Пэй Ди *
Хотел бы стряхнуть я,
Как пыль с платья,
Заботы мирские.
Давно готов,
С искренней верой
Готов припасть я
К источнику
"Персиковых цветов"*.
Слыша, как Пэй Ди декламирует стихи,
в шутку посвящаю ему
Вопят обезьяны *
И рады стараться.
И утром и вечером
Стыну в печали.
Не надо в ущелье *
Твоих декламаций:
И так уж глаза мои
Влажными стали.
Когда меня, заключенного в храме Путисы *,
навестил Пэй Ди и рассказал, что мятежники *
на берегах пруда "Сгустившейся лазури" *
под звуки флейт пируют, я, со слезами на глазах,
сложил экспромт и продекламировал его Пэй Ди
В домах - печаль.
Пожары - словно буря.
Где государь? *
Когда вернется он?
А у пруда
"Сгустившейся лазури"
Гремят пиры
И флейт несется стон.
Проживая в имении на берегу Ванчуани,
преподношу Пэй Ди
Здесь темно-лазоревы горы,
Хотя уж стоят холода,
Хотя уже поздняя осень,
А горные реки шумят.
Стою я у хижины жалкой,
Где жить обречен навсегда,
И слушаю в сумерках светлых
Вечернюю песню цикад.
Гляжу: над речной переправой
Закат догорает вдали.
Гляжу: над соседней деревней
Плывет одинокий дымок.
Когда бы, подобно Цзе Юю *,
Вы здесь бы напиться могли,
Пять ив возле хижины жалкой
Я тоже представить бы мог.
Подношу Пэй Ди
Давно уж
Исстрадавшийся в разлуке,
Тебя я
Вспоминаю без конца:
Когда соединялись
Наши руки
Соединялись
Братские сердца.
Жизнь беспощадна:
"Рукава халатов
Разъединились" *,
И моя тоска
На склоне лет,
Стремящихся к закату,
Поистине
