На южных солнечных склонах этих гор, укрытых от губительных северо-западных ветров, скоро закудрявятся пышные-шарообразные кусты новой кубанской культуры — чая, продвигающейся все выше от морского побережья. Сюда проникнут и плодоносящие золото цитрусы.
Солох-Аул — Дагомыс — Хоста, 4 сентября
Утром следующего дня добираюсь до отстраиваемого моста через одну из речек, пересекающих горную дорогу, и отсюда на попутном грузовике — до Дагомыса.
Налево, при въезде в Дагомыс, на обращенных к морю, залитых солнечным светом склонах холмистых предгорий тянутся кудрявыми ровными рядами чайные деревца. Это плантация совхоза Дагомыс. Душистый кубанский чай уже завоевал широкую известность своим прекрасным ароматом и вкусом.
Дагомыс — это целый городок, полный зелени, солнца и воздуха. Он расположен на самом берегу моря. Отсюда идут на Сочи катеры — морские трамваи, и от пристани катеров по гладкому гудрону шоссе — рейсовые автобусы.
Меня манит к себе спокойная, чуть затуманенная голубизна моря. Но морской трамвай отходит только через час, и я сажусь в готовый отправиться автобус. Взгляд отдыхает на беспредельной нежной голубизне и ультрамарине вечереющего моря. Оно все время провожает нас справа. В лицо дышит легкий соленый ветер.
…Пересев в Сочи на другой автобус, я вскоре был уже в Хосте. С рюкзаком за плечами поднимаюсь к домику на горе, в котором живет заведующий заповедной тисово-самшитовой рощей ученый лесовод Петр Давыдович Лазук.
На середине подъема, поворачивая за поросший густой зеленью выступ, я столкнулся с человеком в белой фуражке и белом костюме, спускавшимся мне навстречу. Я уже почти миновал его, как он меня окликнул. По хорошо знакомому голосу и продолговатому шраму, темневшему над правым глазом, отчего бровь, словно выражая удивление, поднималась кверху, я узнал Михаила Сафоновича Пономаренко. Но где же его толстая суконная кепка с задорно заломленным козырьком, выцветшая под дождями и горным солнцем гимнастерка, всегда перетянутая патронташем с медвежьим кинжалом в деревянных ножнах на нем, и сыромятные поршни наружу шерстью?
Передо мной стоял, несомненно, он и в то же время как будто совсем другой человек: с головы до ног блистающий белизной, чисто выбритый, стройный.
— Привет, Михаил Сафонович! Что это вы так разодеты: отдыхаете в санатории?
— Нельзя иначе. Я встречаю отдыхающих в наших местах и показываю им тисово-самшитовую рощу. Я теперь здесь старшим наблюдателем.
Только тут я обратил внимание, что на околыше его белоснежной фуражки синели эмалью два перекрещенных дубовых листка с бронзовыми желудями.
— Я скоро вернусь и зайду за вами. Ночевать будете у меня. Посмотрите, какой теперь у нас с Анной Емельяновной дом, — узнав, что я иду к Петру Давыдовичу, говорит Пономаренко.
…Я нашел Лазука на веранде. Сквозная решетка ее была вся обвита виноградными лозами, отягощенными янтарно-желтыми гроздьями. Внизу, на садовой зеленой лужайке, стояли домики ульев, и над ними, жужжа, роились мохнатые пчелы. Все это — дело рук Петра Давыдовича: два года назад не было ничего похожего.
Мы беседуем в тени веранды. Петр Давыдович рассказывает мне о том, как он осуществляет свою творческую мечту — превратить тисово-самшитовую рощу в живой музей природы, и как восстанавливается и развивается замечательная растительность рощи.
Поблескивая круглыми очками на румяном лице и время от времени приглаживая ладонями по-мальчишески взъерошенный светлорусый чуб над высоким лбом, Петр Давыдович говорит с твердым белорусским произношением, которое как-то резче подчеркивает значение его слов.
— Мы сейчас изучаем естественное возобновление наиболее ценных пород: самшита, тиса, дуба, горного клена, каштана, кавказской липы. Нами заложено двенадцать пробных площадок в различных растительных ассоциациях и на разной высоте. Самая высокая точка рощи на склоне Большого Ахуна — пятьсот пятнадцать метров.
Нас прежде всего интересует самый характер насаждений. Они в Хостинской роще сложные, смешанные, очень многообразные по своему составу. Тут и реликтовые виды, и эндемичные, и встречающиеся в других местах, а среди них вечнозеленые, и лиственные, и хвойные с обилием лиан.
Характер насаждений и состав их играют огромную роль. Например, если самшит выставлен на свет при рубке насаждений, рост его замедляется, а самшит, живущий под пологом леса, дает хороший прирост и развивается прекрасно.
Нам надо знать: насколько успешно идет возобновление реликтовых древесных пород, наблюдается ли смена этих видов другими, которые хорошо растут в местных климатических условиях, например, грабом, кленом, ясенем.
На пробных площадках-стационарах ведутся постоянные наблюдения. Оказалось, что самшит возобновляется исключительно хорошо. В наиболее благоприятных условиях роста на один гектар самшита насчитывается до пятисот тысяч штук подроста.
Возобновление тиса требует дальнейших исследований. На перегнойно-карбонатных почвах, на которых в давние времена успешно произрастал тис, под пологом тисового леса сейчас нет его молодой поросли. Тис перекочевывает, переселяется в новые, благоприятные для него условия: на почвы кислые, обычно занимавшиеся в приморской полосе буковыми лесами.
В роще наблюдаются такие закономерности: в буковом лесу всегда можно увидеть молодняк тиса. В вековом тисовом лесу поросли теневой породы — тиса нет, в то же время там появляется светолюбивый ясень.
Возобновлению тиса мешает обилие подлеска из лавровишни. Он перекрывает поверхность почвы своим пологом и не дает всходам тиса успешно развиваться. Большой вред приносят и мелкие грызуны. Они поедают рассеянные по земле семена тиса. Зато очень способствуют распространению тиса куница и пернатые, питающиеся его плодами.
На стационарах поставлены опытные посевы семян тиса в различных типах леса. На кисло-перегнойных почвах тис прекрасно развивается. Прирост его в высоту составляет двадцать сантиметров в год.
Исключительно благоприятный климат и почвенные условия тисово-самшитовой рощи позволяют отлично возобновляться и всем другим древесным породам на различных высотах, при различном расположении склонов. Здесь поселяются даже такие породы, как инжир, грецкий орех, виноград, шелковица.
Одновременно мы ведем фенологические наблюдения над древесными породами в насаждениях, расположенных на различной высоте над уровнем моря. Так, найдено, что отдельные деревья самшита в ущельях глубоких балок зацветают, благодаря особо мягкой температуре этих участков рощи, в январе, вместо обычного срока — в апреле.
…Было уже темно, когда за мной зашел Михаил Сафонович. Я прощаюсь с Петром Давидовичем, и Пономаренко ведет меня по крутому склону, все выше, куда-то в непроглядную черноту. Как он находит дорогу в этом мраке да вдобавок указывает мне, где перепрыгнуть через рытвину, где не споткнуться о камень или не ступить на мокрую от росы траву и не поскользнуться, я просто не понимаю. В общем путь к его дому в полной темноте оказался небезопасным путешествием, отдаленно напомнившим мне, как когда-то мы с ним, рискуя сломать шею, брали ночью Сахрайский перевал.
Но вот мы сидим за столом, вокруг которого привычно хлопочет Анна Емельяновна, маленькая женщина с серьезными добрыми глазами.
Михаил Сафонович просит меня рассказать все, что я знаю о наших общих друзьях и знакомых — научных работниках, которых уже нет в заповеднике и с которыми я недавно виделся в Москве.
Я описываю ему встречу с неутомимым исследователем звериного царства. Кавказского заповедника Андреем Александровичем Насимовичем, лучшим зуброведом в СССР Михаилом Александровичем Заблоцким и большим знатоком мира златок и других врагов наших лесов Владимиром Николаевичем Степановым. Говорю о дальнейшей судьбе молодого талантливого зоолога Сергея Сергеевича Донаурова. Все они в Отечественную войну защищали родину, Насимович и Заблоцкий, как и В. Н. Степанов, работают сейчас в Главном управлении по заповедникам при Совете Министров РСФСР и оба готовит докторские диссертации, а С. С. Донауров — на научно-исследовательской работе в Беловежской пуще.
— Старая гвардия заповедника! Много они здесь сделали, — качнув головой, произносит Михаил Сафонович.
И, на минуту задумавшись, он добавляет:
— Помните место на Уруштене, где мы под тремя пихтами несколько дней пережидали непогоду? Вы там еще свою любимую трубку потеряли, и мы никак не могли ее отыскать. Я часто думал: куда она делась? Когда я ходил в разведку, в тыл к гитлеровцам, я побывал на этом месте и все переворошил, но трубки так и не нашел. Видно, она скатилась в костер и сгорела.
Мне хорошо понятен на первый взгляд неожиданный ход мыслей Пономаренко: воспоминания взбудоражили впечатлительную, поэтическую натуру Михаила Сафоновича, и перед его глазами сейчас, как на киноленте, проносится, ко мелочей, пережитое им в походах по заповеднику вместе с людьми, ставшими для него наиболее близкими, и «мелочи» согревают живым теплом эти воспоминания.
