Не тряслась. И чтоб не было жалоб…»
Мы в село вошли без боя.
Гогот-топот, шум и гам!
Врассыпную — всё живое —
По задворкам, по углам.
Здесь у них врагам раздолье.
Здесь и Врангель, и Махно
Угощались хлебом-солью,
Пили сладкое вино.
Мы штыком их, пулей, шашкой
Из любых достанем дыр.
Ой, Ванюха бьёт с оттяжкой —
Наш любимый командир!
Он под вечер за свободу
Водку хлещет от души,
Он в окно кричит народу:
«Эй, народ, давай, пляши!»
…Ваня, милый, хватит, что ты?
Как плясать им? Ты же сам
Пол-села из пулемёта
Покрошил ко всем чертям.
И пацан, лихой и прыткий,
Что вчера нам хлеб носил,
Даже он, смотри, к калитке
Привалился и застыл.
Ваня спьяну нос повесил:
«Мы тут были. Я три дня
С его мамкой куролесил.
Он похожий на меня!»
Он сивуху в печку вылил,
Вяжет в узел кочергу:
«Что мы, гады, натворили?
Я так больше не могу!»
Ну, чего ты, ляг, братишка,
Ты с устатку сам не свой.
Ты сегодня принял лишку,
Наш товарищ боевой!
Ты кончай врагам в угоду
Рвать тельняшку на груди,
Нас зовёт заря свободы,
Путь далёкий впереди!
Он проспался за сараем.
Утро. Закусь. Опохмел.
Мы коней своих седлаем!
Нам трубач подъём пропел.
Нам вдогонку поп похмельный
Бьёт, подлец, в колокола.
Он нас проклял. Ваня, стрельни!
Выстрел. Крик. И все дела.
Он со смеху умирает,
И красив он, и удал:
«Я не помню, что вчера я
С перепою наболтал!»
Даль степная так и манит
Развесёлой синевой.
Ваня рядом, Ваня с нами —
Наш товарищ боевой!
1990
Я пирог доедала,
Я гоняла осу.
Он пришёл, пьяный, шалый,
И пенсне на носу.
Он красив и неистов,
Он с ума меня свел.
Он отряд анархистов
К нам в станицу привёл!
Белых — к чёрту и в шею,
Краснопузых — долой!
Он их всех веселее,
Он нарядный такой!
Он плечо мне щекочет
И от страсти горит,
И в окно среди ночи
Из нагана палит!
Я опухла от пьянки,
Я живу, не тужу,
По степи на тачанке
С ним в обнимку кружу.
Мы одни в поле чистом,
Счастье, радость и смех,
Я люблю анархиста,
Я счастливее всех!
Кони топчут колосья,
Я припала к ружью.
Наугад, на авось я
По станичникам бью.
В журавлиную стаю
Влёт луплю во хмелю.
С анархистом гуляю,
Анархиста люблю!
Мне буянить охота.
Мой любимый меня
Приучил к пулемёту,
Жаждой жизни пьяня.
С милым чёртом косматым,
Ох, и весело мне.
Мы в упор колошматим
По родной стороне!
Я в тачанке, как в кресле,
Как графиня, сижу.
Люди в щели залезли
И пускают слезу.
И дрожит, вон, понурый
Дуб у наших у ворот,
И кудахтают куры,
И строчит пулемёт!
У меня от печали
Прямо, как от петли,
В горле ком. Мы устали,
Мы с тачанки сошли.
Он на всех разливает.
Нет вокруг никого.
Дрожь вприпрыжку гуляет
По лицу у него.
Зенки мутные, злые,
На губах пузыри.
«Эй, друзья боевые,
Где вы, чёрт побери?
Может, люди забыли
Путь-дорогу в дыму,
Или прочь укатили?
Ни хрена не пойму!»
«Где народ мой, Надюха?» —
Он совсем озверел,
Ложкой тычет мне в ухо,
Суп мой жрёт между дел.
Все убёгли, как зайцы,
Он заплёл мне косу, —
Перстень с камнем на пальце
И пенсне на носу!
День к закату плетётся,
Стихли гогот и лай,
И лежит у колодца
Старый дед Ермолай.
В нашей речке студёной
Рыба глохнет и мрёт.
Сам товарищ Будённый
В нас снарядами бьёт!
Ночь светла от пожара.
Васька, вор и шакал,
Адъютант комиссара,
Нас прикладом поднял!
Курим, ждём, дело к смерти.
Васька глазом кривым
Взад, вперёд крутит-вертит.
Мы у стенки стоим.
Нас разделают чисто
В пух и прах, под орех.
Я люблю анархиста.
Я счастливее всех!
1987
Чёрный «маузер» в кулаке,
Об стакан звенит ствол стальной, —
На окраине, в кабаке
Загулял чекист молодой.
В куртке кожаной, в сапогах,
Он в углу сидит, в стороне,
И гуляет дрожь на губах,
И башка горит, как в огне.
У таких не стой на пути.
Вот сосед к нему сбоку сел:
«Всё забыто, брат, не грусти,
Будь здоров, румян, жив и цел!
Вон, смотри, чекист, степь вдали!
Ни крестов там
