Александр Чавчавадзе - Грузинские романтики

             Не терзай, не мучь сердца мне.
             Горький яд не лей в сердце мне,
             Покажи на миг светлый лик,
             Озари на миг очи мне.

Врачевали мне сердце от ран мудрецы,
Говорили: «Пируй — исцелишься». Льстецы!
Вы же сами заставили радость забыть.
Вот — бальзам сумасшедших! Безумцы, глупцы!

             Отзовись, верни сердце мне,
             Успокой, утешь сердце мне.
             Покажи на миг чистый лик,
             Озари очи мне.

Запретили мне, радость, тебя лицезреть.
Проклял я их лукавство. Рвался умереть:
Каждый день без тебя умножает тоску.
Разве эти слепые умеют смотреть?

             Появись, открой сердце мне,
             Исцели лаской сердце мне,
             Хоть на миг яви гордый лик,
             Услади очи мне.

Не свеча ты, тебя ль со свечою сравню:
Разве я мотылек, чтоб сгорать, подлетевши к огню?
Нет, ты солнце — источник палящих лучей,
А зайдешь — я иссохну, как дуб на корню.

             Воротись, вернись в дом ко мне.
             Не терзай разлукою сердца мне.
             В сладкий миг незабвенный лик
             Покажи, утешь сердце мне.

О, довольно разлуки, вернись и пребудем вдвоем.
Мы рубинами губ сочетаемся, души сольем!
Сладкий голос вдохни в мой безжизненный слух.
Исцели! Эти раны твои — раны в сердце моем.

             Воротись, вернись в дом ко мне,
             Сладкий яд пролей в сердце мне.
             Хоть на миг яви нежный лик,
             Услади очи мне.

Ужасный бой, смешалися мечи вокруг и выстрелы,
И пуля раскаленная, всю тяжесть потерявшая,
Летит в сверканье пламени, за нею вслед незримая
Пространство пролетает смерть, от жизни отделяет нас.

Одарен тремя он дарами был, чтоб согнуть хребет всем врагам своим:
Прозорливый ум и испытанный, сердце смелое и бесстрашное,
И рука его необорная, на врагов мечом ополченная.
Замышляет он, и дерзает он, совершает он, что замышлено.

Как мечом, рассечен я тоскою,
Тело чуть не рассталось с душою.

Нет надежд. Через стекла бинокля
В солнце всматриваюсь золотое.

Ах, не нежиться больше нам вместе,
Хоть я разум оставил с тобою.

Путь утрачен, напрасны желанья,
Не идти мне дорогой прямою.

Львом вгрызаясь в несчастное сердце,
Стала дикой любовь моя, злою.

«Душу мне возврати, заклинаю!» —
Побледнев, обращаюсь с мольбою.

Вздохи вызвав, ты вздохов не слышишь.
Двери слуха ужель не открою?

Если ты не даешь исцеленья.
Значит, вправду я проклят судьбою.

Жизнь, как нить, обрываешь мне гневом.
Чить своею порву я рукою.

             Зачем ты явилась вновь,
             Мечта вдохновенная,
             Чтоб роем знакомых грез
             Душа озаренная,
             Надежды ушедший лик
             Узрев на мгновение,
             Припомнила дней былых
             Живые видения?
             Судьбою повергнут в прах,
             Я знал лишь страдания,
             И ею лишен был я
             Навек упования.

Останься со мной, мечта, верни мне видения
И прежние слезы ты и вздохи томления,
Пахни ветерком былым, мое ты лицо обвей.
Усталой душе на миг дай сладость прошедших дней.
Будь, радость, со мной ты, пусть длятся мгновения,
И сердцу больному дай усладу забвения.

И лилии душистые, и розы благовонные
Ограбили румянец твой, красой твоей смущенные,
И я сорвал врагов твоих — цветы, в полях взращенные,
Принес твоих грабителей, взглянув в глаза бездонные.

Тот блажен, кто вблизи тебя, кто живет для тебя одной.
Если радует голос твой, если сердце полно тобой,
И, пылая, рубины губ улыбнутся ему порой,
То пьяня ароматом роз, то вонзая шипы иглой.

Но в роще, где поблизости луга цветут зеленые,
Покрытые пахучими и нежными бутонами,
Кто сердце бережет свое, чтоб не томилось стонами.
Боится пусть в кустарниках встречаться с купидонами.

Став гордым теменем — понтийских волн пределом
И в Каспий врезавшись своим прекрасным телом,
Суровый Голиаф меж двух морей возник —
Кавказ, величием исполненный тайник!
Край дикой прелести таинственной природы,
Как непрерывный пот, твои струятся воды —
То реки грозные, срываясь с мощных плеч,
В долины дальние к полям стремятся течь.
Он горы на хребте своем вознес на горы.
Тысячелетний снег грозит покрыть просторы,
И если скатится одна из тех громад,
Услышишь ты тогда, увидишь белый ад,
Ты обезумеешь, коль в бешеной погоне
Промчатся груды льда, как скачущие кони,
Взметая до небес густую пыль снегов,
Им путь оврагами до пропасти готов.
Но буря зимняя свистящими ветрами
День превращает в ночь, в туманы над горами,—
То вновь идет потоп менять лицо земли.
Здесь рухнула гора, там нивы полегли.
Сосновые леса в песчаный прах поникли,
Здесь сушей стал ручей, там скалы вдруг возникли,
А повелитель гор — себе лишь верен он,
Он рушит и роднит — таков его закон!
Но солнце мирное восходит над Кавказом,
Окружено венцом, оно сверкнет алмазом
В тысячегранных льдах и водяной пыли,
Чтоб брызги золотом и радугой цвели,
И капля каждая стоцветным переливом
В природной красоте горит великим дивом.
Благоуханные на пастбищах цветы
Зовут к себе зверей спуститься с высоты.
Выходит медленно олень из темной чащи,
И, встречи не страшась с охотником разящим.
Он вниз глядит, склонив ветвистые рога
Над родиной громов, где тают облака.
И кто ж быстрей его? Лишь тур высокогорный,
Чьи острые рога копыт его упорней.
Он устремляет взор на неприступный лед
И от бессилия проклятие ревет.
Там скован Прометей был волею недоброй
И мучим вороном, ему терзавшим ребра,
И той горы утес, бесплодный и нагой,
От века человек не попирал ногой.
Лишь тот, кого труды военные вскормили,
Горою овладел — бесстрашный Цицишвили.
И Терек наконец познал себе предел,
И скалы двинулись — ворота славных дел,
И северных коней тяжелые копыта
Дробили ложе рек и высоту гранита.
От всадников огонь летел, тысячерук,
Стальные молнии пожарами вокруг
Гремели, падали, Кавказа грудь разили,
И, стонущий от ран, он покорился силе.
Поверили тогда Иверии сыны,
Что будут тем путем они просвещены.

Нарцисс полей, в свой гордый лик невыразимо влюблена,
Не в лоно вод глядишься ты — ты смотришь в зеркало вина.
Подобно розе, глубиной пурпурных струй отражена,
Ты упиваешься собой, собой одной опьянена.

Не верь, когда в тиши ночной, в тени задумчивых ветвей.
Возвысив голос, о любви поет влюбленный соловей.
Томиться — тоже ремесло. О чем и петь, как не о ней.
Ведь он — болтлив. Моя любовь и молчаливей и нежней!