…Летает ангел без трубы,
Усталый, бледный и немой.
Он знает – город не спасти,
А если так – зачем труба?
…Асфальт, однако же, блестит -
Ему неведома судьба.
Но что же делать нам с тобой?
А впрочем – нет, не отвечай.
…Бог весть, чем кончится наш бой.
Давай пока заварим чай.
1990 (июль)
Сколько их было – стеклянных вождей!
А ведь опасно сидеть высоко!
…Кто улетел, кто ушел по нужде,
Кто раскололся на сотню кусков.
Видели этих стеклянных наскозь
И первоклашка, и пьяный старик.
Нынче же мы выгребаем навоз,
Освободившись от ржавых вериг.
Что ж, опьянев, мы пальнули в стекло.
Выстрел. однако же, был холостым.
…Может быть, самое страшное зло -
Наше пристрастье к бутылкам пустым.
1990 (июль)
Он с куполов сдирал кресты
И в исполкоме заседал.
Сейчас глаза его просты
А голова как снег седа,
И он стоит за молоком
(С питанием сейчас беда!)
Зато квартиру исполком
За доблестную службу дал.
И лупят по стеклу дожди,
Все реже свет, все чаще мгла…
А со стены глядят вожди -
Такие, стало быть, дела.
Ему дают – он ветеран! -
Раз в месяц баночку икры.
Что ж, "пролетарии всех стран"
Верны условиям игры.
Что будет с ним, когда земля
На гроб сосновый упадет?
В какие темные поля
Он по тропиночке уйдет?
…Да это, в общем, не секрет.
…Роса на утренней земле,
И, желтым солнышком согрет,
Из детских снов еловый лес,
…И земляника из травы…
…И в небе носятся стрижи…
Да, вы, наверное, правы -
Он этого не заслужил.
Но Бог иначе рассудил -
Простил безумцу купола.
…Звезда сияет впереди -
Такие, стало быть, дела.
1990 (июль)
Надежды юношей питают.
А стариков они пытают.
Поманят – и сейчас же тают
В холодной утренней дали.
И старики идут на кухню,
А там у них селедка тухнет.
Но мир от этого не рухнет,
Не потеряет костыли.
И старики на кухне курят
И вспоминают голос бури,
Но злые духи, что их дурят,
На это делают расчет.
Надежды их сначала манят,
А после прячутся в тумане
(Как сказано в одном романе.
А может, где-нибудь еще).
А юноши – они надежды
Нередко путают с одеждой,
Или с Васильевой Надеждой,
Петровой Галей и т.д.
Они еще набьют все шишки,
Получат пироги да пышки,
И – постаревшие мальчишки -
На кухне скажут: "Быть беде!"
1990 (сентябрь)
В полуночном небе не видно звезды.
Должно быть, подстрелена наша звезда.
А липкое облако дальней беды
Уже затянуло во тьме города.
Ее мы не звали, и в теплых домах
Мечтали о море и верили в свет,
Но медленно строилась наша тюрьма,
Где тысяча входов, а выхода нет.
Идем по дорогам, в осенней грязи,
Лохматое небо над нами висит,
И кто-то далекий уныло грозит,
Да только на страх не осталось нам сил.
А что же осталось? Осталась душа,
Остались слова, что в огне не горят.
И облаком липким привычно дыша,
Мы живы, а это, наверно, не зря.
По мокрым дорогам идти нам с тобой
И слово нести, что сильнее беды.
И зная, что это – обычный наш бой,
Мы приняли свет нашей древней звезды.
Так что же – пойдем сквозь дожди и огни.
Звезда не подстрелена, это вранье.
И в гиблые ночи, и в стылые дни
Мы знаем, мы помним, мы верим в нее.
1990, сентябрь
Живем в неназванной стране
За синей чередой холмов.
Здесь в кучу свален бурый снег,
Здесь стены каменных домов
Сползают к северу, к реке.
…И хоть молва нередко врет,
Здесь не гадают по руке -
Здесь все известно наперед.
Страна, которую никто
Не захотел никак назвать,
Пространства мрачный закуток,
Где замерзают все слова -
Мы тут живем. Таков удел.
Конечно, он от Бога дан,
Но даже Бог не захотел
До срока заходить сюда.
И нам до Страшного Суда
По снегу рыхлому бродить,
А ночью ни одна звезда
На эту землю не глядит.
Но утром солнца дымный шар
Встает в какой-то странной мгле.
А мы привыкли. Был бы жар
В печи и мясо на столе.
Здесь все давно известно всем.
Живем как будто посреди
Простейших школьных теорем.
Нам видно то, что впереди,
В морозном облаке. А там
Все то, что сзади – те ж холмы.
Звучит команда: "По местам!"
К ней с детских лет привыкли мы.
И стены бурые тюрьмы
Для нас как почта или бар.
(Хоть писем и не пишем мы,
А пьем умеренно – судьба!)
Отсюда можно и удрать -
Нам внешний мир доступен весь,
Но почему-то умирать
И жить – предпочитаем здесь.
У нас, родившись, человек
Обязан следовать судьбе.
А если нет – колючий снег
Ему заменит колыбель.
Но впрочем, хватит. Наш удел
Не хуже, чем в иных мирах.
Там слишком много страшных дел,
А здесь – привычный, мелкий страх.
И вы – не приходите к нам.
У нас уж тут дела свои.
Холмов бескрайняя стена
Не зря, наверное, стоит.
А если честно – здесь не рай,
И с неба не глядит звезда…
Не приходите в этот край!
Не приходите никогда!.
1990, октябрь
Сбываются стихи.
Уж это непременно.
Писали про тюрьму?
Ну что ж, сидеть в тюрьме нам.
Писали про огонь?
Гореть в лиловом пекле.
…Бумажные листы
помялись и поблекли,
Но все же в них сидит
безжалостная сила,
Которая, влетев,
нас даже не спросила.
И в воздухе кружась,
в густом, горячем, дымном,
Она не видит нас,
а мы ее – взаимно.
И в том еще беда -
мы бросить их не можем.
Стихи ведь не кинжал,
что дергают из ножен.
Мы думаем, что мы
над ними власть имеем,
Но это – Евы власть
над старым хитрым змеем.
В них – огненная смесь
пророчества с проклятьем.
И по миру теперь
назначено гулять им.
Нам страшный голос их,
видать, недаром слышен.
А кончатся они -
мы новые напишем.
1990, октябрь
ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЁЛКОЙ
Облетела ёлка новогодняя,
Кончились для ёлки времена.
Ни на что она теперь негодная.
Свалка нашей ёлке суждена.
Смотрит как общипанная курица
Ёлка из холодного угла,
За окном слепое небо хмурится.
В общем, невесёлые дела.
Не было на этот раз подарков нам,
Видно, Санта Клаус был сердит,
Но зато всю ночь ворона каркала -
Чуяла добычу впереди.
А за что и как – понятно каждому,
Кто умеет видеть сквозь туман.
Сладкой жизни мы с тобой не жаждали,
Не лизали розовый обман,
Не метали бисер… Вот поэтому
Нам такой обмылочек судьбы.
Не случайно были мы поэтами
Там, где нужно химиками быть.
Нашей ёлке свалка обеспечена,
Нам же – с привидениями бой.
В неком тёмном списке мы отмечены.
Лишь кусочек неба голубой,
Лишь звезда, что надвое не делится,
Песни, да ещё Благая Весть -
Больше нам и не на что надеяться.
Но достаточно того, что есть
1991, январь
Мне последнее время недоброе снится.
Очевидно, судьба посылает сигналы.
Вот вчера, например, я увидел больницу.
Согласитесь, что в этом приятного мало.
Прямо к небу тянулись кирпичные стены,
К небу, где облака точно мокрая вата.
Нет, не сам я искал эту грустную тему,
Но гляжу на железную дверь виновато.
…И конечно же, нету на окнах решёток.
Тем, кто здесь оказался, бежать бесполезно.
Корень жизни зачах, не спасти корешок тот
От уверенных лап неизвестной болезни.
Я бродил в паутине кривых коридоров.
Как меня это мучило, жгло и бесило!
Здесь лежали все те, кто мне близок и дорог,
Я ж один был здоров, полон жизни и силы.
Что, однако, я мог? Ни стрелой из бойницы,
Ни ракетной атакой – ничем не поможешь.
Злая сила висела над этой больницей,
И смеялась, и корчила хитрые рожи.
Я ушёл. Да и что мне ещё оставалось?
Укатил в темноту на гремящем трамвае.
Мне так больно ещё никогда не бывало,
Но зато я узнал, что такое – бывает.
Эти странные сны, видно, что-нибудь значат.
Не случайно являются бурые стены.
Я-то знаю, что с нами всё будет иначе.
…Ну а те, кто остался? Что станется с теми?
1991, март
