А вот Киплинга-поэта, как и многих лучших поэтов разных времён и народов, шведская академия так и не заметила…
В середине жизни писателя стиль его прозы заметно меняется. Лаконичность и даже стремительная отрывистость повествования сменяется более медленной и изысканной манерой письма, он становится всё более тщательным стилистом, всё дальше уходя от журналистских приёмов. Об этом говорят его рассказы, в книгах «Пути и открытия» («Traffics and Discoveries», 1904), «Действия и противодействия» («Actions and Reactions», 1909), «Разнообразие живых существ» («A Diversity of Creatures», 1917), «Ограничение и обновление» («Limits and Renewals», 1932). В каждой из этих книг есть по нескольку вставных стихотворений. Часть из них относится к лучшим поэтическим произведениям Киплинга. Поэтому некоторые из этих стихов читатель может увидеть в «Дополнении» к этому изданию.
В том же 1907 г. писатель был удостоен почетных степеней Кембриджского, Оксфордского, Даремского и Эдинбургского университетов; а вскоре он получил награды ещё и от Сорбонны, а также университетов Страсбурга, Афин и Торонто.
Во время первой мировой войны, после того, как его единственный сын пропал без вести, Киплинг вместе с женой стал активно работать в Красном Кресте.
В качестве члена Комиссии по военным захоронениям, поэт много путешествует и во время одной из таких поездок он знакомится во Франции в 1922 г. с английским королем Георгом V, с которым писателя связала до конца жизни глубокая дружба.
«Никто не забыт и ничто не забыто — я могу сказать это не только от имени Комиссии, но и лично от себя» — сказал поэт королю19, прочитав ему стихотворение, «Королевское паломничество», посвящённое поездке короля по военным кладбищам на французской земле в 1922 году.
Георг V проводил значительную часть года в Париже,20 отчасти поэтому и Киплинг бывал тут нередко. В 1923 г. писатель выпустил в Париже книгу «Ирландские гвардейцы во время Великой войны» ("The Irish Guards in the Great War"), посвященную полку, где служил его сын.
С 1915 г. писатель долгие годы болел гастритом в тяжёлой форме.
Скончался Киплинг в Лондоне в 1936 г. а двумя днями позднее него умер и Георг V.
Киплинг был похоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве. Но никто из престижных писателей не пришёл на его похороны. С «левой стороны» его не любили за консерватизм и за насмешливое отношение к лагерю «социалистов-фабианцев», а с «правой стороны» ему до конца жизни не могли простить ни его независимую позицию, ни насмешливое отношение к мирку викторианских литераторов, ни его демократизма. И вот имена большей части этих литераторов в основном забыты, а Киплинга, вечного парию среди благопристойных английских писателей, поныне хорошо знают в Англии и всё больше любят.
«Когда хоронят Гулливера, лиллипутам негоже идти за его гробом — вспоминает слова И. Хейзинги (сказанные по иному поводу) автор предисловия к русскому однотомнику конца прошлого века прозы и стихов Киплинга Е. Витковский, и от себя уже продолжает: — ..Англия хоронила своего величайшего поэта — быть может самого большого с тех пор, как в 1764 году навсегда закрыл свои слепые глаза Джон Мильтон»
Я никак не считаю это высказывание преувеличением.
4
Редьярд Киплинг — первый в истории англичанин, ставший обладателем Нобелевской премии по литературе и поныне самый молодой в истории из её лауреатов (в 1907 году ему было 42 года). Но только в наше время, столетие спустя после этого события, в Англии начала происходить всерьёз медленная переоценка его богатого литературного наследия…
Жизненная философия и философия творчества Киплинга поразительно сходны с идеями его современника, замечательного голландского культуролога Йохана Хейзинги (1872 — 1945) высказанными в самой знаменитой его книге «Хомо люденс» («Человек играющий»):
«Все, что есть поэзия, вырастает в игре: священной игре поклонения богам, в праздничной игре ухаживания, в воинственной игре поединка, уснащённого похвальбой, бранью и насмешкой, в игре остроумия и находчивости. В какой же степени оно сохраняется, это игровое качество поэзии в процессе усложнения и развития культуры?»
Более всего, видимо, игровая сторона поэзии проявляется в произведениях сюжетных — поэме, басне и, наконец, балладе. Сказка Киплинга «Краб, который играл с морем» великолепно иллюстрирует это положение голландского культуролога.
Понятие «Киплинг» и понятие жанра «баллада» для нас слиты.
В России жанр баллады был впервые опробован В. Жуковским в переводах прежде всего из того же Вальтера Скотта, и отчасти из Ф. Шиллера, а в какой-то степени и А. Пушкиным («Песнь о вещем Олеге» «Жених») Но основным жанром баллада стала слегка позднее в творчестве А. К. Толстого, лучшего из мастеров баллады в непереводной русской поэзии.
Восприятие нами баллад Киплинга как своих, как почти привычных произведений, обусловлено во многом именно В.А.Жуковским и А.К.Толстьым, основателями столь обычной теперь для нас русской балладной традиции.
Целая толпа поэтов в ХХ веке тяготевших к жанру баллады вообще и к Киплингу в частности, как мы уже видели, появилась в литературе именно после опубликования в 1922 году переводов Ады Оношкович-Яцыны… В значительной степени эти переводы на русских пореволюционных поэтов(в большинстве своём иностранных языков не знавших) и повлияли, открыв им новую поэтику, так непохожую ни на вялую символистскую ни на претенциозную футуристическую. Открыли им, как интонационный ключ для романтики, совсем не мрачность байроновскую или лермонтовскую, а сюжеты и интонации полные силы и жизнелюбия, «праздничные, весёлые, бесноватые», если повторить строчку Н. Тихонова.
Понятно, что многие переводы А. Оношкович-Яцыны (кроме «Пыли» и ещё нескольких лучших её работ, которые читатель найдёт в этой книге), в основном устарели и не могут удовлетворить нынешнего читателя, хотя бы потому, что Киплинга мы воспринимаем давно не так однолинейно и приблизительно, как первая его переводчица. И всё же не забудем, что она была первой, и поэтому в новую для неё поэтику шла почти вслепую… Хотя её редакторами и были два таких крупных литератора как Лозинский (и, видимо до него, Н. Гумилёв) но вполне понятно, что с высоты целого столетия — а «большое видится на расстоянье» — мы читаем Киплинга во многом иначе, чем дано это было в начале ХХ века…
Тут придётся вспомнить не только о настоящей русской поэзии прошедшего столетия, но и о её «низких видах», или жанрах ХХ века. Речь тут будет о тех кентаврах средней советской «поэзии», которые были склеены из перепевов маяковского «главарства-горланства» и пушкинских ямбов, и которые, (не ямбы, а кентавры) на поверку довольно быстро оказались чучелами…
Я имею в виду, прежде всего, так называемые советские массовые, — в основном маршевые, — песни, (позднее и радио-шлягеры), непременно хвастливые в силу самой специфики жанра. Ведь даже они, при всей их плоскостности и примитиве, тоже не обошлись без подражания подражателям Киплинга, ну хотя бы без того вида декларативности, которой они и научились, если не у него, то у тех из советских стихотворцев, кто был покультурнее… «Нам нет преград Ни в море ни на суше. Нам не страшны ни льды ни облака. и т. д.».) Естественно, что Киплинг в аналогичных «казённых» случаях куда ярче и конкретнее — см. цикл «официальных» стихов «Песнь англичан») или хотя бы вполне государственническое стихотворения «Английский флаг». Вот только его концовка:
Вот он в тумане тонет, роса смерзается в лёд.
Свидетели — только звёзды, бредущие в небосвод,
Что такое Английский флаг? Решайся. Не подведи!
Не страшна океанская ширь, если Юнион Джек впереди!
(Пер. Е. Витковского)
Тут настоящие стихи, несмотря на их декларативность и ангажированность. Хотя и неправомерно сравнивать великого поэта с какими нибудь лебедевыми-кумачами, но вот, для разнообразия, нечто балладное из советских песен, идущих в конечном счёте оттуда же (да ещё из лучших в своё время по тексту!). Сравним хотя бы ткань двух баллад.
…Он шёл на Одессу. он вышел Херсоном
В засаду попался отряд:
Налево застава, махновцы направо,
и десять осталось гранат…
«Ребята, — сказал, обращаясь к отряду
Матрос-партизан Железняк, —
Херсон перед нами, пробьёмся штыками
И десять гранат не пустяк»…
(М. Голодный)
А вот строки из киплинговской «Баллады о Востоке и Западе» (тоже с прямой речью)
…Камал его за руку поднял с земли,
поставил и так сказал:
«Два волка встретились — и ни пpи чём
ни собака тут, ни шакал!
Чтоб я землю ел, если мне взбредет
хоть словом тебя задеть:
