И в каждом местечке новое горе, новые заботы и старый разговор - "В будущем году - в Иерусалиме" ! И в каждом местечке имелся свой праведник, который на старости лет отправился умирать на святую землю... "Четыре шага по святой земле, и вы очиститесь от всех земных грехов" - так было обещано в старых книгах! И вот с той поры всю жизнь я мечтал накопить денег и поехать туда - в Иерусалим...
Давид. Так оно и вышло.
Вольф (покачал головой). Нет, милый, совсем не так... Может быть, даже наверное, я не праведник, но мне показалось, что Стена Плача - это просто грязная старая стена. И что приехал я не на родину, а в чужую страну, где можно только плакать и умирать. И что люди там - чужие мне люди! Что мне Сион, и что Сиону переплетчик Вольф из русского города Тульчина?! Ты понимаешь меня?
Давид. Не очень.
Вольф (улыбнулся). Вот и хорошо! Тебе и не нужно этого понимать! (Вздохнул.) Да-а, а небо там действительно очень синее. И песок очень желтый. И по вечерам все плачут и молятся. А я, видишь ли, привык, чтобы в тот час, перед сном, когда я кончил работать, вымыл руки и сел у окна, я привык слышать, как женщина зовет своего Сереньку, а мальчишки играют в казаки-разбойники, а где-нибудь идут девушки и поют песню... И я знаю слова этой песни... И вот тогда я снова взял в руки свой чемодан.
Бьют часы.
Давид. Половина десятого.
Вольф. Ладно. Я пойду. Скажешь папе, что я у Гуревичей.
Давид. Да.
Вольф. Будь умником, Давид.
Давид. Да.
Вольф встал, пошел к двери, неожиданно обернулся. Говорит медленно, с растерянной и странной улыбкой.
Вольф. Самое нелепое... Вот - я вернулся домой... Прошло какихнибудь полтора часа и мне уже начинает казаться, что, может быть, я снова ошибся, а?! Может быть, я был совсем не в том Иерусалиме и видел совсем не ту Стену Плача?! (Помедлил, махнул рукой.) Ну, да впрочем, этого ты уж и вовсе не поймешь! Спокойной ночи, Давид!..
Вольф уходит. Тишина. Давид отломил ломоть черного хлеба, густо посыпал солью. Уселся на стол, жует. В окне появляются две головы, темная и светлая, две смеющихся рожицы. Это ТАНЬКА (актриса Л. Толмачева) и ХАНА (актриса А. Голубева).
Танька. Маугли, братец! Доброй охоты! Мы одной крови - ты и я! Хана. Додик! Молчание.
Танька. Месяц скрылся за тучи... Доброй охоты, братец! Мы одной крови ты и я!
Давид (грубо). Чего надо? Танька. Играть выйдешь?
Давид. Нет.
Танька. Почему?
Давид. Потому что... Одним словом - это мое дело - почему!
Танька. Что ешь?
Давид. Хлеб.
Танька. С чем? С вареньем?
Давид. Нет. Просто хлеб с солью.
Танька. Тю ! А у нас сегодня мать пироги с капустой пекла... Я вот такущих четыре куска съела !
Давид. А я не люблю пирогов с капустой.
Танька (иронически). Черный хлеб вкуснее?
Давид. Вкуснее.
Танька. Все ты нарочно говоришь... Ты пойдешь с нами в Маугли играть?
Давид. Нет, не пойду.
Танька. А в Буденного?
Давид. И в Буденного не пойду.
Танька (наконец обиделась). Ну и не надо, подумаешь! Упрашивать его еще... Мы лучше Вовку Павлова позовем - он и рычать умеет, и не задается, как некоторые, и все...
Давид. Вот и валяй. Вот и зови Вовку Павлова.
Танька. И позову.
Давид. Зови, зови.
Танька (чуть не плача). И позову!
Танька исчезает. Давид (соскочил со стола). Танька! Хана. Она убежала уже.
Давид (после паузы). Ну и пусть.
Хана. А я к тебе прощаться пришла. Мы ведь завтра рано уедем - ты еще спать будешь.
Давид. Вы сорок третьим, почтовым?
Хана. Да.
Давид. Плохой поезд... Что ж, до свидания, Хана!
Хана (протянула нараспев). До-сви-да-ния!.. Ты так говоришь, будто мы через неделю снова встретимся! А мы, может, и не встретимся никогда больше.
Давид. Встретимся. Думаешь, я тут торчать буду?! Я тоже в Москву приеду. Учиться, в Консерваторию. Кончу школу и приеду.
Хана. Правда? (Задумчиво улыбнулась.) Ты приедешь, а я тебя встречу... Ты мне письмо пришли, ладно? И я тебя встречу... Запиши мой адрес.
Давид. Говори, я запомню.
Хана (торжественно). Москва. Матросская тишина. Дом десять, квартира пять. Гуревичу для Ханы... Повтори!
Давид. Москва, Матросская тишина... Погоди, а что это такое Матросская тишина?
Хана. Не знаю. Улица, наверное.
Давид (медленно повторил, с интересом прислушиваясь к странному звучанию слов). Матросская тишина!.. Здорово!.. Ведь вот, не назовут у нас так... Только это, конечно, не улица. Это гавань, понимаешь? Кладбище кораблей. Там стоят всякие шхуны, парусники...
Хана. В Москве же нет моря...
Давид (увлеченно). Ну, залив, наверное, какой-нибудь есть... Или река... Это все равно, чудачка! И там, понимаешь, стоят всякие шхуны, парусники, а на берегу, в маленьких домиках, живут старые моряки... Такие моряки, которые уже не плавают, а только вспоминают и рассказывают...
Слышен голос старухи Гуревич:
- Хана-а-а !
Хана. Мне пора. Мама зовет... Давид, а ты скоро приедешь?
Давид. Не знаю.
Хана (робко). Слушай, ты подари мне что-нибудь на память, ладно?
Давид. У меня нет ничего! (Подумав.) Вот, возьми, что ли!
Давид протягивает Хане в окно листок бумаги. Хана смотрит, хмурится, затем решительным жестом возвращает листок обратно.
Хана. Не надо мне!
Давид. Ты что?
Хана (взволнованно). Танька не уезжает, а ты ей целых три открытки подарил... А я уезжаю, так ты мне какую-то картинку вырезанную даешь.
Давид. Зато на ней корабль нарисован. Я сам эту картину над столом повесить хотел.
Голос старухи Гуревич:
- Хана-а-а. Хана. Бегу-у! До свидания!
Давид. До свидания. Хана.
Хана. Адрес не позабудь.
Давид. Да, да.
Хана. Пиши непременно.
Давид. Ладно.
Хана. До свидания, Давид!
Давид. До свидания. Хана!
Хана убегает. Давид один. Он садится в кресло, вытирает рот платком. Тикают часы. Прогрохотал поезд. Стало совсем темно. Где-то далеко, на соседнем дворе наверное, захрипела шарманка:
По разным странам я бродил
И мой сурок со мною,
И весел я, и счастлив был,
И мой сурок со мною!
И мой всегда, и мой везде...
Шарманка захлебнулась и умолкла. Внезапно с грохотом открывается дверь. На пороге маленькая, нелепая, растерзанная фигура Шварца.
Шварц (он еле ворочает языком). Додик!..
Давид (не двигаясь). Явился!
Шварц. Почему здесь так темно, а?!
Давид. Я лампу зажгу.
Шварц. Ой, не надо... Я лягу спать... Я сейчас лягу спать... Ты раздеться мне помоги!
Давид. Еще чего !
Шварц (пытаясь быть строгим). Давид!
Давид. Что?.. Испугал один такой! Проспишься, все равно ни черта помнить не будешь!
Шварц. Раздеться мне помоги.
Давид. Сам разденешься.
Шварц. Ботинки... Ботинки с меня сними... Додик...
Давид. Погоди, я свет зажгу.
Шварц. Не надо.
Давид. А я говорю - надо!
Давид подходит к столу, возится с настольной керосиновой лампой. Шварц уселся на пол.
Шварц. Ботинки с меня сними... Давид. Успеется.
Давид зажег, наконец, лампу. Поставил ее на пол рядом со Шварцем.
Шварц (испугался). Ты что это, а?!. Ты чего?.. Ты спалить меня хочешь?
Давид. Нужен ты мне!
Шварц (его совсем развезло). Ты погоди... А ты - кто?!. Я извиняюсь, а вы - кто?!. Вы по какому праву...
Давид. Да помолчи ты, честное слово !
Шварц неожиданно, с трудом, привстал на колени и заплакал.
Шварц. Ваше благородие, не погубите!.. Не для себя... Клянусь вам, не для себя... Жена у меня от родов, а я... Не погубите, ваше благородие!..
Давид подошел к бочке у двери. Зачерпнул ковшом воды, выплеснул на Шварца. Шварц ткнулся ничком в пол, забормотал что-то невнятное. Молчание.
Давид. Ну?
Шварц (почти трезво). Додик, помоги мне раздеться.
Давид поднял Шварца, усадил в кресло. Перенес лампу на стол.
Давид. Сейчас.
Шварц. А что с лицом у тебя? Почему губа распухла?
Давид. А ты не помнишь?
Шварц. Нет... Это - я?!
Давид. Ты!
Шварц (вскрикнул). Нет !
Давид. Да!
Шварц (после паузы, горестно). Додик, милый! Ну, ударь теперь ты меня... Ну, хочешь - ударь теперь ты меня!
Давид. Папа!..
Шварц порывисто обнял Давида, зашептал.
Шварц. Ничего, Додик, ничего, мальчик! Ты не сердись на меня... Мы с тобой вдвоем... Только мы вдвоем... Больше нет у нас никого! Я ведь знаю - и что жуликом меня называют, и мучителем, и... А-а, да пусть их! Верно? Пусть! Я же целый день, как белка в колесе, верчусь на своем товарном складе вешаю гвозди и отпускаю гвозди, принимаю мыло и отпускаю мыло, и выписываю накладные, и ругаюсь с поставщиками... Но в голове у меня не мыло, не гвозди и не поставщики... Я выписываю накладные и думаю... Знаешь, о чем? (Взмахнул руками.) Большой, большой зал... Горит свет и сидят всякие красивые женщины и мужчины и смотрят на сцену... И вот объявляют - Давид Шварц - и ты выходишь и начинаешь играть... Ты играешь им мазурку Венявского, и еще, и еще, и еще... И они все хлопают и кричат - браво, Давид Шварц - и посылают тебе цветы, и просят, чтобы ты играл снова, опять и опять! И вот тогда ты вспомнишь про меня! Тогда ты непременно вспомнишь про меня! И ты скажешь этим людям - это мой папа сделал из меня то, что я есть! Мой папа из маленького города Тульчина! Он был пьяница и жулик, мой папа, но он хотел, чтобы кровь его, чтобы сын его, узнал - с чем кушают счастье?.. Сегодня они устроили ревизию... Ха, чудаки! Нате - ищите! (Загудел поезд.) А тебя я сделаю человеком! Понял? Чего бы мне это ни стоило, но я тебя заставлю быть человеком! (Гудит поезд.) Вот этого я слышать не могу - поезда, поезда... Приезжают, уезжают... Не могу этого слышать! (Гудит поезд.) Да что он, взбесился, что ли?!.
