с мётлами.
Неужели их судьбы
предопределены
Сказочниками подлыми.
* * *
Когда погоня беглецу
Кричит «Ату! Ату!»,
Быть в стороне нам не к лицу,
Хоть и невмоготу.
Здесь, средь загонщиков толпы,
Вспеняясь суетой,
Должны мы мчать, должны мы быть
Все на передовой.
Пойдёт ли волком напролом
Беглец через флажки,
Плевать, ведь мы вовсю орём
«Ату!» не по-людски.
Кричим, не открывая глаз,
Чтоб не увидеть, как
Беглец промчится мимо нас.
И в руки ему флаг.
* * *
И вот опять лохматым снегом
Природа принялась пулять
По городам, лесам и рекам,
Стараясь скрыть весны печать.
Мол, нечего дубам и соснам,
Покрывшим местные холмы,
Излишне фанатеть по вёснам,
Забыв о радостях зимы.
Все эти туи, эти ели,
Цветы, что обогнали срок
И зацвели, захорошели, —
Им надо преподать урок.
Чуть оснежи́ть, чуть подморозить,
Чуть отодвинуть их в февраль,
Накинув снежных хлопьев проседь
На сосен хвойную эмаль.
Но это отступленье в зиму
Навряд ли остановит ход
И дух весны неудержимой.
Она придёт.
* * *
Где-то, где-то, где-то
Нервно курит Грета:
Ейный когнитивный диссонанс
Разрывает в Грете
Мысли о планете,
Создавай некий дисбаланс.
Нервно чешут писи
Чудики в Гринписе,
Вирус оказался их шустрей,
Тысячи комиссий
И десятки миссий
Без границ остались и врачей.
Ко Дню поэзии
Вот каких только праздников нет!
И сегодня у нас — День поэзии.
Чтоб напиться по праву поэт
Мог мальвазией (иль магнезией?)
Ведь поэты возвышены так,
Что они даже пи́сать не писают.
Каждый первый из них — чудак
Со своей личной музою-кисою.
Настоящий поэт не ест —
Он подпитывается энергией
Из каких-то возвышенных мест,
Находясь с богами в синергии.
Настоящий поэт не груб —
Он изящен в своей куртуазности.
Потребляет не ке́тчуп — кетчу́п,
В ударениях знаючи частности.
В общем, он — не от мира сего,
Он — творец с бесконечной фантазией…
Ну, вы поняли сущность его?
Всё?
Жена, подавай мальвазию!
* * *
Всех голых королей не переубедить —
Им переубежденье не желанно.
Но самосохранения инстинкта прыть
Когда-нибудь отринет их жеманность.
Когда-нибудь застанет их лихой пожар,
Иль как-то в час прогулки по предместью
За голый зад укусит пёс, или комар
Устроит пир на непотребном месте.
И может быть, тогда они поймут,
Что с голым задом… не совсем удобно.
Но переубеждаться — этот тяжкий труд —
Не каждому по силам, безусловно.
* * *
Будто бы сила какая-то вытерла
С неба астральный узор —
Всё, что гореть там должно, точно вымерло,
Кончился люминофор.
Только Венера, лучистая, яркая,
Чистая, словно слеза
Портит не к месту собой, как помаркою,
Угольные небеса.
* * *
В заржавленных доспехах
Заржавленный герой,
Кичась своим успехом,
Над бездною сырой
Стоял, маша ретиво
Зазубренным мечом,
Не видя перспективы
Свержения в пролом.
И вот в момент какой-то
Грунт съехал из-под ног,
И ржавый рыцарь бойко
Пал в адовый чертог.
И долго-долго, эхом
Помноженный стократ,
Был слышен лязг доспехов
И истеричный мат.
* * *
Если есть объективы,
значит,
есть субъективы,
Видим мы через них
фотографику дней.
Шепчем нервных стихов мы
речитативы,
В них сплошной субъектив,
он без полутеней.
Черно-белая суть,
даже полная красок,
Приучила нас с детства
мир бескрайний делить
На своих и чужих,
на героев из сказок,
И героев былин,
и на «быть иль не быть».
* * *
Когда мечтаем мы о чём-то там,
То не задумываемся,
Что мир — не только эта комната
И даже не планета вся:
Клубкообразное сплетение
Людских судеб, чужих пространств,
Истолкований, разночтения
Произошедших окаянств…
А здесь — всего лишь эта комната,
Скучна, сера, пуста, но здесь
Возможно намечтать о чём-то там,
Отринув разночтений взвесь.
* * *
Мир словно на волне искристости,
Пришедшей свыше и извне:
Дождь придаёт
блеск
серебристости
Любой
подвернувшейся
фигне.
Вот так и жизни треволнения
В её сумбурной беготне.
Легко даём мы
объяснение
Любой
приключившейся
фигне.
* * *
Туман рассеялся немного,
И отсыревшая с утра
Кинжалолистая осока
Была особенно остра.
Был слышен разговор нечёткий:
Незлобно споря и брюзжа,
Два рыбака возились в лодке
В просвете узком камыша.
Потом раздался скрип уключин
И вёсел приглушённый плеск —
Уплыли. Сделался беззвучен
Мир снова на версту окрест.
Пока туман не растворится
В рассвета солнечной волне,
Я буду радостно дивиться
Чудесной ватной тишине.
Три улитки
Три улитки как-то раз
Развернули мастер-класс —
Где и как улиткам жить,
Жизнь куда свою стремить.
— Я вот стану сибариткой, —
Говорит одна улитка, —
Буду нежиться и спать,
О возвышенном мечтать,
Буду томно тешить чувства
Современным лишь искусством,
Много есть и за сезон
Вырасту большой, как слон.
— Я, — твердит другая особь, —
Знаю жизни лучший способ:
Буду стройной как модель.
Есть не буду вермишель,
Буду чествовать салат,
Фрукты, овощи, шпинат,
Нюхать розы и герань…
Буду стройной, словно лань.
— Я же, — третяя улитка
Слово молвила внакидку, —
Знаю, где, как не крутись,
Мы свою закончим жизнь.
Будь ты слон, и будь ты лань,
Будь ты инь, и будь ты янь,
Будь ты трижды сибариткой
И модельною улиткой,
Будь ты вышедший с игры
Царь улиточной горы, —
Путь один судьбой нам дан:
Во французский ресторан.
Разным только соус будет,
Коим нас приправят люди.
* * *
Их драконы многоголовее,
Пострашнее, но сутью вшивее.
И твердят о свободословии,
Но выходит — свободолживие.
Хайли лайкли не подтверждённые,
Утверждения голословные.
Это всё бездной ада рождённое,
С сатанинскою родословною.
* * *
Ствол изящной сосны
Будто вырван из тьмы
Уличным фонарём.
Вся округа темна,
Только эта сосна
Медным тлеет огнём.
В мире нет никого,
Кто бы ночь-волшебство
Мог вознести на алтарь.
И остались — вразброд —
Мне от прежних щедрот
Ночь, сосна и фонарь.
* * *
Не всегда беспросветны
Те мгновенья, когда ты
Нарочито бесцветный
Взгляд направишь куда-то
В многосекторный веер
Возможных событий,
Поджигая фальшфейер,
Призывая: «Изыди…»
Тьма отступит — на время,
Но пока свет живёт,
Выбор есть — ногу в стремя,
Вперёд!
* * *
Да живы ли
Мы были там, когда
До гибели
Осталась ерунда?
По-быстрому
