Александр Артёмов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

В каком краю мы жили целый год!
Пришельца он встречает как врага.
Ни дерева на камне, лишь метет
Пустые горы снежный ураган.

В промерах бухты, за буреньем дна
Растаяло последнее тепло,
И облаком и поступью грозна,
Вошла зима, шагая тяжело.

Она врасплох застать пыталась нас
В палатках на пустынном берегу.
И ускореньем метя каждый час,
Пришлось дома достраивать в пургу.

В три яруса шли койки по стене, —
Тут места нет для одиноких дум;
И приходили в гости, как стемнеет,
Друзья со шхун, зимующих во льду.

И в мертвом мире вестью о живом
Звучал мотора равномерный стук,
И мастерские в трюме баржевом
Работали, как в городском порту.

А у машины сплоченная рать
Не знала слова «отдых» иль «прогул».
Для охлажденья воду набирать
Из проруби случалось нам в пургу.

Ремень порою рвался, как назло,
Покрыл одежду нефти жирный блеск,
Но свет горел и радио несло
Родные голоса из дальних мест.

И новый порт Союза, на краю
Республики, где нет еще дорог,
На право жить заявку сдав свою,
Как орден боевой, на карте лег.

Пришла весна. Закладывали мол,
И аммонал добычу брал у гор,—
И скоро первый катер в рейс пошел
Опробовать исправленный мотор.

Под криками сирены и гусей
Росло, нетерпеливей каждый час,
Большое ожидание гостей —
Гостей, хозяев порта после нас.

И вот за длинным мысом — первый дым,
Полярным морем подошли суда.
Основан порт. Вбегает мол в залив,
И меж судами катера снуют…
Печаль и боль, откуда ж вы взялись
При возвращеньи в прежнюю семью?

Тут были холод, вьюга, теснота,
Зимою вовсе не бывало дней,
Тут крепла дружба, бранью начата,
Не много дружб сравниться могут с ней.

И край, людей сближающий в беде,
Где воля крепнет, как осенний лед,—
Он входит в память, ею завладев.
В таком краю мы жили целый год…

Он спал на льду, на острове Мостахе.
От шума он проснулся. Вот опять
Раздался шум, и зарычала в страхе
И поднялась встревоженная мать.
И рухнула. Винтовка била прямо,
И промах невозможен в двух шагах.

Спускались люди в ледяную яму,
Собачьим лаем полнился Мостах,
Летело эхо голосов веселых,
Все подбегали мишку поглядеть,
А к вечеру доставлен был в поселок
Зимовщикам трехмесячный медведь.

О, ворс пушистый лап короткопалых,
Наивные глаза под круглым лбом.
В нем обаянье детства проступало
Сильнее, чем в детеныше любом.

Он быстро с нами научился ладить,
Дружил с собакой, словно был щенком,
Порою разрешал себя погладить
И накормить сгущенным молоком.

В час отдыха водился с пленным всякий,
Учил его, как учат медвежат.
На положенье комнатной собаки
Привык звереныш в тамбуре лежать.

Весною он, июньским солнцем вызван,
Ушел — мы не заметили когда —
Купаться в майну. Заблестела, брызнув,
Над прорубью студеная вода.

И псов сухих упряжка с лаем громким
Метнулась — камня крепче каждый клык;
Ремня не чуя, путая постромки,
Собаки сбились, на медведя злы.

И после, лапы врозь, на льду весеннем
Он вздрагивал и медленно стонал.
Я подле опустилась на колени,
И он в последний раз меня узнал.

Но, из-под гнета ласки подневольной
Освобождаясь, он, как только мог,
Стремясь руке ласкавшей сделать больно,
Нанес на ней зубов своих клеймо.

Я встала, понимая недоверье
Ко мне, к чужой, и не сводила глаз
С мохнатого комка, что снова зверем —
Самим собою — был в последний час.

Бывает, синью неба молодого
Ослеплена, сомкну глаза — и вот
Весь мир весной давнишней околдован,
И вновь она к тебе меня зовет.

…Бегут назад поля, речные дамбы
И сухостой, чернеющий углем,
И легкий ветер залетает в тамбур.
Где у подножки мы стоим вдвоем.

То словно опускаясь на колени,
То снова подымаясь до небес,
Мелькает, кружит голову весенний
Края дороги обступивший лес.

И в наших жилах самым вешним звоном
Поет внезапной встречи торжество,
И поезд, мчась по неизвестным зонам,
Колесным громом чествует его.

Но были мы с тобою слишком схожи
Своим упрямством и судьбой самой
И не сжились поэтому. И всё же —
Я знаю — даже в час последний мой,

Забот обычных забывая годы,
Я захочу хоть раз еще с тобой
Услышать дальний голос парохода,
Увидеть дым меж небом и водой.

И выросший в единое мгновенье,
Шумя и подымаясь до небес,
Зеленый мой, веселый мой, весенний,
У самых окон замелькает лес.

Жаром веяли дни июля,
Накалялся сухой песок,
Только на море ветры дули,
Был сердитый прибой высок.

Здесь, у взморья, друг друга встретив,
Мы бродили плечо в плечо:
Двое взрослых, и с нами третья —
На земле еще новичок.

Ей ничто не казалось малым,
Не пугала ее гроза,
И когда она подымала
К дальним тучам свои глаза,—

Так до дна они голубели,
Будто с первого дня ее
Расстилалось у колыбели
Моря чистое бытие.

А вдали, где каймою плоской
Берег заводи окружал,
Вечерами лиловой блесткой
В камышах прожектор лежал.

И порою, когда прохлада
Берегами брела впотьмах
От маневренной канонады
Стекла вздрагивали в домах.

Этот грохот на полигоне
Был нам сторожем за окном.
И, приникнув щекой к ладони,
Спали дети спокойным сном,

А наутро был снова слышен
Хохот в зарослях сосняка
И внезапно за ближней крышей
Угол паруса возникал.

И летящий за яхтой прямо
Загорался в глазах ребят
Самый чистый, бесстрашный самый
Солнцу радующийся взгляд.

Еще со взгорья, как штыки нацелясь
Торчат сухие мертвые стволы
И, словно зло оскаленная челюсть,
На мшистом склоне надолбы белы;

Еще землянок черные берлоги
Сухим быльем с краев занесены,
Зияют в чаще по краям дороги,
Но этот лес — живой музей войны.

Уж на дрова разобраны завалы.
Природа нам союзницей была:
Она дождями гарь боев смывала,
На пепелища зелень привела.

И хутора спускаются в долину,
С угрюмым одиночеством простясь,
И жизнь полей становится единой,
И неразрывной будет эта связь.

Еще для слуха кажутся чужими
Названья сел, и путь меж ними нов,
Но родины единственное имя
Встает как день над волнами холмов.

И люди здесь спешат трудом и словом
Запечатлеть во всем ее черты,
Уже навек сроднившись с краем новым
В сознании спокойной правоты.