364. СНОВА ЛЕТО
Еще со взгорья, как штыки нацелясь
Торчат сухие мертвые стволы
И, словно зло оскаленная челюсть,
На мшистом склоне надолбы белы;
Еще землянок черные берлоги
Сухим быльем с краев занесены,
Зияют в чаще по краям дороги,
Но этот лес — живой музей войны.
Уж на дрова разобраны завалы.
Природа нам союзницей была:
Она дождями гарь боев смывала,
На пепелища зелень привела.
И хутора спускаются в долину,
С угрюмым одиночеством простясь,
И жизнь полей становится единой,
И неразрывной будет эта связь.
Еще для слуха кажутся чужими
Названья сел, и путь меж ними нов,
Но родины единственное имя
Встает как день над волнами холмов.
И люди здесь спешат трудом и словом
Запечатлеть во всем ее черты,
Уже навек сроднившись с краем новым
В сознании спокойной правоты.
1941
Евгений Саввич Нежинцев родился в 1904 году в Киеве. С пятнадцати лет начал работать. Был табельщиком, сторожем, конторщиком, подручным слесаря.
Евгений Нежинцев принадлежит к числу первых рабкоров; в 1922 году в киевской газете «Пролетарская правда» он напечатал первую заметку. В том же году были напечатаны юношеские стихи Е. Нежинцева.
В 1927 году Евгений Нежинцев окончил Киевский политехнический институт и приехал на строительство Волховской гидроэлектростанции. Он писал и публиковал стихи, был профессиональным литератором, но не оставлял своей специальности инженера-электрика. В Киеве в 1930 году вышла его книга «Яблочная пристань», а в 1931 году — «Рождение песни».
Е. Нежинцев занимался также переводами. Он перевел на русский язык многие произведения классиков украинской литературы: Т. Шевченко, И. Франко, М. Коцюбинского и современных поэтов: М. Рыльского, А. Малышко, П. Усенко, Т. Масенко.
Евгений Саввич Нежинцев умер в дни блокады Ленинграда 10 апреля 1942 года.
Восприняв мудрость чисел и таблиц,
Пройдя тройные рощи интегралов,
Мы вышли в жизнь,
Как в схватку корабли,
Обрывки пены бросив у причалов.
Нам стали тесны эти небеса
И ход планет казался тяжелее.
Нам другом был и Ом, и Гей-Люссак,
Декарт,
Паскаль
И Менделеев.
И мир был покорен и прост,
И формулам должны были поддаться
Спокойное мерцанье звезд
И душное цветение акаций.
Но в гроздьях формул потерялись мы,
Найдя не сразу наше назначенье.
Философы —
Лишь объясняли мир.
Мы —
Изменить должны его движенье.
< 1935>
Всё было для него
Волнующим и близким:
Чертеж котла,
Снежинок первый рой,
Закат над Смольным,
Сметы и записки
И каждый камень
В новой мостовой.
Он всё изведал:
Бури и ненастье.
Он всё прошел:
Пески, огонь и лед.
Он нам с тобой принес
Такое счастье,
Которое века переживет.
Его встречали
то в садах предместий,
То в клубах,
где кипело торжество.
Он всюду был,
и мы считаем честью,
Что все мы —
современники его.
1939
Еще над морем не светало,
Еще в горах висела мгла.
Когда украдкой пробежала
Большая капля вдоль стекла.
И теплый дождик рад стараться —
Давай шуметь по мере сил
По листьям мокнувших акаций,
По тонким столбикам перил.
И пузырями у фонтана
Пошел вздуваться и шипеть.
Пускай шумит.
Еще ведь рано
И нам вставать,
И птицам петь.
1939
Немало мы с вами, друзья, положили
На эти кусты и терпенья и силы,
Чтоб грозы не били,
От зноя не слабли
Большие,
Тугие,
Янтарные капли.
Чтоб люди не знали ни горя, ни тягот,
Коснувшись губами пленительных ягод.
И вот урожай уже собран в корзины —
Выкатывай бочку и ставь посредине.
Налейте стаканы и пейте до дна,
Чтоб нашей работой гордилась страна.
Чтоб люди, одобрив наш труд и успех,
Сказали б:
«С такими и выпить не грех…»
1940
Был склон безрадостен и крут.
Турист ушиб, спускаясь, ногу.
Накрапывало понемногу —
Срывались капли там и тут.
Казалось, дождь и тот был рад
Шуметь над ним и строить козни,
Был туче рад старик колхозник:
Теперь воспрянет виноград!
Ладонь подставил каждый лист
И пил,
и всё казалось мало…
«Дождя лишь мне недоставало». —
Ворчал промокнувший турист.
1940
Как весело мастер дорожный живет.
Летит на дрезине и песни поет.
Качаются травы, взлетает песок,
Дрожит на шесте кумачовый флажок.
Над пеною рек, над равниной,
Как птица, мелькает дрезина.
Мосты прогремят и туннель промелькнет —
Дрезина замедлит стремительный ход.
Наш мастер проверит, как шпалы лежат.
Он камешков белых подвыправит ряд.
И снова помчится дрезина —
Полно еще в баке бензина.
Но небо темнеет, темнеет вода —
Над стрелкой зеленая всходит звезда.
И тени бледнее кругом…
Наш мастер уходит в свой дом.
Стоит под навесом дрезина —
Наверно, ни капли бензина.
1940
Очки протрет, наденет и глазами
Спокойно прогуляется меж нами,
Потом движением заученным руки
Развесит ловко карту у доски
И, медленно пройдя по классу,
Заговорит.
Теперь уже ни разу
Никто его ничем не перебьет.
Потоком мирным речь его течет.
И, полные признанья и доверья,
Скрипят карандаши и перья…
А за окном —
сирень
И мир без края,
Где океаны синие играют,
Гуляют ветры,
Бродят облака,
Ущелья, где рождается река,
Где птицею уходит самолет, —
Весь мир, куда учитель нас ведет.
1940
Висят кувшины на заборе,
Рябина плещет на ветру,
И ягод огненное море
Ведет веселую игру.
На опустевшие балконы
Ложатся сумерки и тьма,
И ходят мимо почтальоны,
И нет по-прежнему письма.
Как будто ты забыла имя,
И номер дома, и число,
Как будто листьями сухими
Дорогу к сердцу занесло…
1940
373. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ЦПКиО
Свежеет ветер, всё сильней
Раскосый парус надувая.
И руки тонкие ветвей
Подолгу машут, с ним прощаясь.
Под птиц печальный пересвист
Идем, счастливые, с тобою,
На солнце пожелтевший лист
Летит, мелькая над водою.
Прохладой осени дыша,
В последний раз теплом порадуй.
И в шубах дремлют сторожа,
Склонясь у обнаженных статуй.
1940
Замолкла скрипка у окна,
И звуки растерялись странно,
И золотая тишина
Проплыла облаком нежданным.
И только билась под смычком
Давно отыгранная песня.
И падал день, как я, ничком,
И сердцу становилось тесно.
Оставь смычок, оставь футляр
И эту скрипку вековую,—
Тебя восторженный пожар
Осенних листьев зацелует.
И с ним метаться и лететь
Под дудочку,
Под зов свирели
И падать в желтую метель
Веселой песней на панели.
1940
