(Тих советский город на Поречье! Христолюбов. Улица. Луна. Вот идет ему старик навстречу, важный и спокойный…)
Христолюбов
(Указывая рукой.)
Ведь это позднышевский дом?
Христолюбов
Почему ж его не срыли?
Старик
Придет время, так сроют.
Христолюбов
А разве не пришло время?
Старик
Значит, не пришло, если стоит целым.
Христолюбов
(Задумчиво.)
Вот так калитку распахнешь
И вздрогнешь,
Вспомнив, что, на плечи
Накинув шаль, запрятав дрожь,
Ты целых
Двадцать весен ждешь
Условленной вчера лишь встречи!
Вот так,
Чуть повернув лицо,
Увидишь теплое сиянье
Забытых снов
И звезд мельканье,
Калитку, старое крыльцо,
Река блеснет,
Блеснет кольцо,
И кто-то скажет: «До свиданья!..»
Христолюбов
Так, пустое! А не знал ли ты дочь Позднышева, Екатерину?
Старик
Катерину? Погоди, это старшая, что ль?
Христолюбов
Старшая. Где она теперь?
Старик
Уехала. За ОГПУ вышла.
Старик
А так. За начальника ихнего.
Христолюбов
Видишь, старый. Всё разлетелось, всё рассыпалось. И Катерину увезли, и дом сроют, и останется лишь одно голое место. Ты очень не любишь его?
Христолюбов
Ну, ОГПУ этого?
Старик
Михаил Семеныча? А за что ж мне его не любить? Душевный человек, рыбачить вместе ходили.
Христолюбов
А!..
…………………………………………..
…Пришел домой и свет зажег —
И сразу
Беспорядок ожил:
В углу
Пять пьяниц толсторожих
Сидели обнявшись…
Кружок
Их был украшен юной девой, —
В шелку ее кипела плоть,
Она держала кружку в левой,
А в правой ветчины ломоть.
А рядом,
От заката красен,
Играл горнист в сырую тьму,
Он был огромен и прекрасен,
Но не хватало Глаз ему.
И все войска
Под флагом рваным,
Построенные в полукруг,
Казались глазу сбродом странным,
Без плеч,
Без туловищ,
Без рук…
И тут же
Старый,
Нехороший
Портрет валялся мордой вверх,
Со злобой
Кем-то на пол брошен,
Весь в паутине липкой мерк.
Из рамы женщина смеялась:
Был тлен в ее лице и вялость,
И в сини, в искрах золотых
Глаза погас ли…
Но осталась
Улыбка пасмурная в них.
И пухлый, красный рот
С краями,
Слегка опущенными вниз,
Глумился, тешился над нами…
Из всех тебе знакомых лиц
Ты выбрал призрачное, это,
Июльский
Душный пустоцвет,
Заплывшее жарою лето.
Она не розан, чтоб колоться,
Ее срывали много раз —
И с хладнокровьем полководца
Теперь оценивает нас.
Так вот на что ушли вы, годы
Работы яростной!..
От них
Остались яркие разводы
Да девки
В платьях продувных,
Фужер вина, глаза коровьи…
Для чьей кромешной славы ты
Своей густой
И чистой кровью
Поил и вскармливал холсты?
И вот о чем Игнатий думал:
«Прошедшее,
Мой враг угрюмый,
Иль впрямь
Я вечный данник твой?
Затяжелели смертью веки
И все мои мечты навеки
Пылают краской неживой?
Чем я тебе, страна, враждебен?
Кому,
Зачем служу молебен?
Кто сердцем властвует моим?
Любовь какою мерой мерил?
Я сам себе давно не верил —
Всё это
Только прах и дым!
И стоит лишь забыть…
И злая
Печаль моя
Сгорит дотла.
Возникни вновь, мечта былая,
Приказываю!
Жду!
Желаю!
Но не такой, какой была!
Я напишу тебя как надо,
Екатерина!
Чтоб кругом
Качалась жизнь подобьем сада
Под ветром в дыме золотом.
Чтоб, быстротою разогрета,
В улыбке разомкнув уста,
Ты синей лентой эстафеты
Стояла дважды обвита.
Чтоб в глубине золоторунной
Гремело
На сто голосов
В честь победительницы юной
Сто тысяч курских соловьев!»
(Холст и краски берет Христолюбов. Улыбается, будто со сна. Отвертывается от толстогубых пьяниц. Яркий свет. Тишина.)
Все рассужденья к черту!
Слыша
Лишь сердца собственного стук!
Черты
Угасшие, мальчишьи,
В нем в этот миг
Проснулись вдруг.
И, губы выпятив упрямо,
Чуть-чуть насупливая бровь,
Перед собой глядел он прямо,
Сощурившись…
И вновь и вновь
Лицо из мрака выплывало
И гасло на холсте его,
Мелькало, пряталось.
Сначала
Совсем оно было мертво.
Но он
Привел его в движенье,
Дыханьем наделил.
И вот
В нем появилось выраженье,
Уже казалось, что живет,
Себя
Над прежним мраком
Выся,
Та голова — светла, бела,
Но тут
Скользнула хитрость лисья,
Глаза неслышно повела.
И ясно стало, что непрочно
Ее на свете бытие
И что давным-давно порочна
Тень возле слабых губ ее.
И как ни путал,
Снова дивой,
В густой опутанная дым,
Дразнясь улыбкою блудливой,
Печальной,
Хитрой
И красивой,
Она вставала перед ним.
Спокойней.
Вот она! Еще бы!
…Но очи норовили вкось
Глядеть.
И что-то вроде злобы
В них скрытым пламенем зажглось.
Как ни старался —
Больше, резче
И с каждою минутой злей,
Уже совсем не человечьи,
Глаза грозились.
Всё темней,
Всё глуше становились.
С маху
Он ворот расстегнул,
И злей,
Неутомимо, словно птаху,
Ее гонял среди ветвей.
Ага!
Не увильнешь!
Попалась!
Казалось, что преграды нет,
Лишь только
Тронуть кистью малость —
И отовсюду
Брызнет свет.
Он отошел взглянуть.
Тут что-то
Произошло —
Смешна, пуста,
Вся раскрасневшись,
Полорота,
На Христолюбова с холста
Глядела дура…
— Этак! Вона
Куда пошло! Ну, так и быть,
Держись-ка, ведьма! —
И с разгона
Он начал рыло кистью бить.
И в ножевых багровых ранах,
Всё в киновари, как в крови,
Оно свалилось…
……………………………….
…Выпь в туманах
Вопила: «Догоняй! Трави!»
Куда бежал? Чего искал он
На улицах?
Родных?
Народ?
Под непомеркнувшим оскалом
Луны, угрюмой от забот,
Кипела облачная пена…
И песня слышалась вдали:
С работы шла ночная смена,
С большой работы
Люди шли.
Уверенно вперед шагали
По смутным улицам они,
И песню
Повторяли дали
Про «Волочаевские дни».
Мост строили. Огни горели.
И под моторов долгий храп,
Свистя,
Летали на качели
Тела литых чугунных баб.
Мост строили…
Он всё забросил: кисть, палитру,
Друзей,
Не в шутку, а всерьез.
«Погибну, думал,
Но не вытру
Воспоминанья горьких слез».
Разлучено навек с румянцем,
Лицо тускнело.
Стороной
Он шел угрюмым оборванцем
В заздравный шум
И чад пивной.
В шальных огнях стучали кружки,
Обнявшись, плакали подружки,
Кричали «здравствуйте!» ему,
«Субботу»
Пело сорок пьяных,
И в розах оспенных, румяных
Плясала в сумрачном дыму
Слепая рожа баяниста,
И сладко,
Горестно
И чисто
Баян наяривал вразлет,
И ждали воры в дырах мрака,
Когда отчаянная драка
В безумье очи заведет,
И взвизгнет около Вертинский,
Метнет широкий ножик финский,
И (человечьи ли?) уста,
Под электричеством оскалясь,
Проговорят:
— Ага, попались
В Исуса,
Господа,
Христа!
В пивной неукротимой этой
Был собран всё народ отпетый,
И выделялись средь толпы
Состригшие под скобку гривы,
Осоловевшие от пива,
От слез свирепые попы!
Вся эта рвань готова снова
Былым коням
Сменить подковы,
У пулеметов пузом лечь,
С батьком хорошим
Двинуть в поле,
Было б оружье им да воля —
Громить,
Расстреливать
И жечь.
Мешки у нижних век набухли,
У девки пышно взбиты букли:
— Пей, нелюбимая, дотла! —
Звенит стекло в угаре диком.
— Так спой, братишка,
Гоп со смыком,
Про те ль подольские дела.
(Вспомним про блатную старину,
да-да.
Оставляю корешам жену,
да-да.
Передайте передачу,
Перед смертью не заплачу,
Перед пулей глазом не моргну!)
А утром серым,
Красногривым,
Когда по прибережным ивам
Вкось,
Встрижь проносится, змеясь,
И на широких перекатах,
У самых берегов покатых
Лениво плещет рыба язь,
Шел Христолюбов в гости.
Дома
Не заставал хозяев:
— А!
Знать не хотят! —
Возле парома
Жил бакенщик.
Спешил туда…
И в шалаше, средь старых весел,
Со стариком,
Тоску забросив,
Из чашки пил кирпичный чай,
Ругал весь свет, просил деньжонок
Дать в долг…
Средь юных трав саженных
Шумел веселый,
Пыльный май,
Сирень еще не воссияла
Во всем бессмертии своем.
А Христолюбова гоняло
По улицам…
………………………
Голос
Ну, как живем?
Христолюбов
С кем честь имею я?..
Голос
Так скоро…
Стал забывать друзей давно?
Не затеваешь разговора…
Рад иль не рад?
Христолюбов
Мне всё равно.
Голос
Скажи, какое безразличье!
Ты неужель забыл, земляк,
О том, как вместе жили, как
Зорили вместе
Гнезда птичьи?
Как на Гусином перекате
Рыбачили…
Христолюбов
Я рад!
Я очень, очень рад!
Давно мне радость незнакома.
Давай представимся вдругорядь.
(Протягивая руку.)
Художник…
Смолянинов
Секретарь парткома.
Смолянинов
Да!
Ты помнишь ли? Лет десять
Тому назад я в комсомол
Вступил…
И право, если взвесить,
То было не случайно. Гол
Был мой отец…
Но бросим это.
Гляди, Игнатий, сколько света
И зелени,
Как край богат,
Как эти флаги реют гордо,
И как величественно,
Твердо
Стоит текстильный Комбинат.
Что было раньше здесь? Крылечки
Хибарок…
Цвел шиповник дик,
И доносились из-за речки
К нам завывания шишиг.
А ныне?
Не глухим каликой
Стал старый, сонный город наш.
Текстиль!
За это жизнь отдашь —
Он создан партией великой.
Христолюбов
Всё это, друг, старо.
Христолюбов
Всё это басни.
Смолянинов
Если б я
Услышал от кого другого…
Христолюбов
Вновь повторяю, не тая —
Всё это басни!
Смолянинов
Басни? Ну-ка,
Попробуй,
Вздумай,
Докажи,
Что Комбината этажи
Лишь вымысел один…
Христолюбов
Не штука
То отрицать, чего уж нет,
Иль то, что не возникло…
Я же
Клянусь тебе —
Пусть трижды даже
Твой Комбинат стоит, одет
В молву и присказки, но всё же
Его не существует…
Смолянинов
Эк!
Куда хватил ты!
Христолюбов
И похоже,
Он не был вовсе…
Смолянинов
Что ж он, по-твоему?
Христолюбов
Он? Пар!
Послушай,
Ты поверить можешь
В то,
Чтоб угасший полдень ожил
И возвратился прежний жар?
Чтоб вдруг согбенная старуха
Предстала девой?
Дряхлый пес
Залаял звонко
И до слуха
Нам пенье бабок донеслось?
Чтоб жизнь вся снова стала ими,
И в золотом,
В горчичном дыме,
По-псиному разинув рты,
Торчком,
С глазами кровяными
Восстали поздние цветы?
И тыщи отблесков минувших,
Не сгинувших, а лишь заснувших
Мелькнули всюду?..
Отвечай!
Поверить можешь в заблужденье?
Не можешь?
Ну, мое почтенье!
Мне некогда с тобой.
Прощай!
Смолянинов
