В январе 1818 года в Москве создаётся новое тайное общество – Союз благоденствия. Ну, в смысле, что надо бороться за благоденствие. Не совсем ясно, конечно, что же это такое конкретно – благоденствие. А слово красивое. И надо значит надо. Устав был написан М. Муравьёвым, П. Колошиным и С. Трубецким. В нём говорилось о принципах существования Союза и его тактике. О целях не было не сказано практически ничего. Горазды же были заговорщики корпоративные уставы писать! Разве можно считать серьезной политической целью «нравственное христианское воспитание и просвещение народа, помощь правительству в благих начинаниях и смягчение участи крепостных»? Вроде бы имелась еще скрытая цель, но она была известна лишь членам Коренной управы. Цель, судя по слухам (ох уж эти слухи, эти сплетни…), заключалась в установлении конституционного правления и ликвидации крепостничества. «Союз благоденствия» наиболее стремился, однако, к широкому распространению либеральных и гуманистических идей. Для этого использовались литературные и литературно-просветительские общества: «Зелёная лампа», «Вольное общество любителей российской словесности» и другие сборища, где можно было до бесконечности витийствовать на поприще патетических словес и восторженных рифм.
О существовании этой «тайной» организации было известно достаточно широко. Ведь в её рядах насчитывалось около двухсот человек, причем, обожающих усердно трепаться. Члены собирались на многочисленные тайные и не очень тайные собрания (вот откуда в России пошла неискоренимая тяга к заседаниям!). Выпивали шампанского, курили, беседовали, спорили и радовались мыслью, что своими разговорами формируют общественное мнение и либеральное движение. Особенно хотелось развития обществ литературных, благотворительных и просветительских. Всё чинно, мирно, благородно. «Союз благоденствия» возглавлялся «Коренной управой» (30 учредителей) и «Думой» (6 человек). Им подчинялись «деловые управы» и «побочные управы» в Петербурге, Москве, Кишинёве, и др., особенно – в воинских полках, где царствовали муштра и скука. Была провозглашена такая цель: «Члены Союза обязаны принимать активное участие в общественной жизни, правительстве и армии». Вполне патриотично. Ни звука о революции или свержении монархии.
Состав тайных союзов постоянно обновлялся. По мере того, как первые участники устраивались по протекции товарищей на вакантные посты в правительственных учреждениях, они обрастали семьями, тёщами и самоварами, сразу отходили от политических разглагольствований и переставали ходить на собрания. На их место тут же приходили более молодые, еще не растратившие своего пыла в семейных баталиях. Между прочим, достаточно было императору открыть в столице и других городах побольше борделей, и никаких тайных обществ вообще бы не было!
На совещании в Петербурге в январе 1820 года при обсуждении будущей формы правления все участники высказались за установление республики. При этом были отвергнуты идеи Пестеля о цареубийстве и создании временного правительства с диктаторскими полномочиями. Отсюда ясно следует, что участники в большинстве своём были наивны, как дети, ибо полагали что смену политического строя в России можно произвести одним лишь сотрясением воздуха: с помощью слов «свобода и конституция».
Устав общества («Зелёная книга», первая часть) каким-то таинственным образом появился в руках императора Александра Павловича, который даже давал его читать брату – Константину Павловичу, для развлечения.
В январе 1821 года в Москве долго заседал съезд Союза благоденствия. Цель его была в том, чтобы сгладить разногласиями между радикалами, жаждавшими мятежа и республики, и консерваторами, желающими сохранить всё, как есть, но стремящимися об этом прилюдно поговорить. В течение трех недель ни о чем конкретном договориться не удалось. Император Александр через своих осведомителей намекнул съезду, что в курсе дел. И радикалы, и консерваторы сильно перетрухнули, и «тайный» съезд был досрочно завершен. А заодно решено было Союз вообще распустить. А то как бы чего не вышло…
В мае 1821, император, выслушав донос генерал-адъютанта Васильчикова о тайных обществах, ответствовал: «Сударь! Я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения». И после некоторого молчания прибавил театрально веско: «Но мне подобает быть строгим».
Подробнейшая записка генерал-адъютанта А. Бенкендорфа также не вызвала серьёзных последствий. Некоторые меры предосторожности всё же были на всякий случай приняты: основана военная полиция и издано высочайшее повеление о закрытии масонских лож и прочих обществ.
Но тут же, как грибы после дождя, выросли новые тайные общества. Два самых крупных были «Северное» с центром в Петербурге и «Южное» с центром в Киеве. В Северном главную роль играл Никита Муравьёв, написавший свою Конституцию. В ней предусматривалось образование Российской Федерации в составе тринадцати «держав» и двух областей. Предполагалась отмена крепостного права, но закреплялось крупное помещичье землевладение. К обществу присоединился поэт Кондратий Рылеев, горячими речами сплотивший вокруг себя нескольких боевых республиканцев: А. А. Бестужева-Марлинского, Е. П. Оболенского и И. И. Пущина. Кстати, Рылеев был поэт весьма посредственный, зато пламенный.
В Южном обществе руководителем стал Пестель. Он был счастлив возглавить собственное общество и больше не выслушивать нравоучения от высокомерного Трубецкого. Программа Пестеля коренным образом отличалась от программы Северного общества. Полковник, как подлинно военный человек, видел Россию единой и неделимой республикой с сильной централизованной властью. Он понимал, что широкая демократия в России невозможна. Причём, он считал, что предназначавшуюся для крестьян землю не нужно разделять по дворам, а необходимо оставить в общинной собственности. Короче говоря, он ратовал за колхозы.
Южное общество опиралось на армию. Одним из столпов общества был подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин. Он возглавлял управу, вёл активнейшую пропаганду в полках и налаживал связь с другими обществами, в частности – с польскими революционерами. Он был одним из ярых республиканцев. Вместе с Сергеем Муравьевым-Апостолом он разработал утопический план военного «южного» переворота. Почему утопический? Да хотя бы потому, что столица-то с императором была на севере… С Северным обществом велись переговоры о совместных действиях. Но объединению мешал диктаторский радикализм Пестеля и княжеские амбиции Трубецкого. «Мы все глядим в Наполеоны», – удрученно констатировал о декабристах А. С. Пушкин (тоже в душе декабрист).
Почти все тайные общества возникали из масонских лож (вот не распустил бы сдуру император масонские ложи – не было бы никаких других тайных обществ!), привнося оттуда идеи и ритуалы: тайные собрания, самовыборы и перевыборы, многозначительный полушепот, тонкие намёки, обсуждения персон, разговоры о братстве и свободе, облачение в фартуки вольных каменщиков и т. д. Вполне безобидные игры взрослых дяденек, пока они от игрищ и болтовни не переходили хоть к каким-то практическим действиям. Особенно много талдычили о братстве и свободе графы и князья, но своих крепостных пороли с таким удовольствием и прилежностью, что у тех аж зады трещали.
Царь Александр смотрел на «тайные» сборища в полглаза, ибо сам был одновременно патриот и масон, награжденный высшим масонским орденом. Он только следил, чтоб по молодости и энтузиазму заговорщики какую-нибудь особую глупость не сотворили вроде цареубийства. Приглядывал, да вроде не углядел (а может, как раз нарочно «углядел»). Поехал он вместе с чахоточной императрицей осенью 1825 года в Таганрог (город на берегу моря, открытого всем ветрам; а ведь врачи рекомендовали Италию, юг Франции или Крым) погреться вдали от холодного Петербурга, да 19 ноября вдруг там сам неожиданно вроде как бы помер, причем, не оставив наследников.
А случилось это, если придерживаться официальной версии, примерно так. Бросив болящую супругу в Таганроге во временном дворце, Александр отправился прогуляться в Крым. При внезапном отбытии он сообщил жене причину: дескать, надо срочно осмотреть тамошние войска и укрепления. В Крыму он схватил то ли простуду (это ж надо умудриться: простуду! в Крыму, тёплой осенью!), то ли простудифилис (а кто ж его знает!?), но возвратился в Таганрог «совершенно больным». Простуда тут же перешла в тиф. В тиф! Забавненько, не правда ли? Причем, никто из окружающих этот тиф от императора не подхватил, как должно было бы случиться, ежели бы это были не враки. Зато миф о тифе отпугнул любопытных царедворцев совать нос к императорскому телу.
По другой версии, не официальной, кто-то из Южного тайного общества подсыпал царю какого-то яду. И здоровенный, никогда не болевший, гренадерского вида самодержец, загнулся в считанные дни.
