Кроха, от счастья сама не своя
Грохотали танки слякотью талой,
Шли и с них стряхивалась хвоя
В лужи, в кашу, не нужная больше.
Пахло над Польшей особенно: волей.
Рваными лешими из берлог
Мы выходили, разведки остатки.
Мимо костела шли наши танки.
А там сплетались, тоже — для Польши,
Он и она. Им содействовал Бог.
1945, 77.
— За Родину! За Сталина!..
Солдат огнем снесен.
Но в смертный миг представлена
Жизнь перед ним, как сон.
Вот с дедом на покосе,
В ночном, лицо коня...
Вот скарб из изб выносят
И голосит родня.
С конвоем по дороге
Вот гонят мужиков:
Обложенных налогом
Обычных кулаков.
— Вперед!.. Убит во взводе
Еще солдат, гляди:
Кровь красная, как орден,
Вразброс бьет из груди.
— За Ста...
в бою бесстрашном
Снесен огнем косым,
Лицом уткнувшись в пашню,
Лежит крестьянский сын.
1945
Перед тобой,
От недосыпа сер,
Сел кэгэбист с лицом Савонаролы,
А ты прошел сквозь все макИ и горы,
Сопротивленья русский офицер.
В спецлагеря загнали, как изменников,
Вас для проверки,
Беглецов, бойцов.
А тот всех мерит по единой мерке.
Подергивается белое лицо.
Но вот рассвет,
Оранжевый, червонный.
Он свое пламя над тобой вознес.
Как знамя штурмового батальона,
Где жизнь отдашь,
Но ордена вернешь.
1945—1970-е.
Все в телогрейках плетутся зеки,
Хотя давно миновала весна.
А на лагпункте по лесосеке
Трава неслыханно зелена!
Смолистых пней годовые кольца.
Вот отдохнуть бы, сойдя с тропы!
Слабеют бывшие комсомольцы
От синевы, от росы, травы.
И греет солнышко, греет косо.
Пни — это пляжи для мотыльков.
А в полосатых тельняшках осы
Пьют сок, как водку, внутри цветков.
Да многоярусные, как пагоды,
Ёлки возносятся в небеса.
А чуть в глуши попадутся ягоды,
Сразу вонзаются все глаза!
Хмелеют урки и придурки.
И зной, и плачут в лесу стволы,
То тихо скатываются по зарубке
Слезы янтарной густой смолы.
Южсиб, 1952.
И вот опустели лагеря —
Свилась проволока
Кольцами вольными.
Лишь пес по зоне бродит, скуля,
Оставленный конвойными.
Бараки разобраны,
Над синевой
Алебастровый месяц вылез,
Паясничает усмешкой кривой:
Не слишком ли поторопились?
Лишь белый клозет
Привиденьем немеет,
Где болотные кочки да ягель.
Осталась уборная как Монумент
Дистрофику и доходяге.
Здесь резал сквозь щели
Полярный снег,
Жгли щепки, харкали на пол.
И кто-то на мерзлой дощатой стене
Красную звезду нацарапал.
Свети же! Ни черти, ни кум не сотрут
Свободы заветный знак:
В единственном месте,
Где кровью срут,
Где окоченевает мертвяк.
1957.
Минводы, ночь, бронзовый Сталин.
Вдруг разражается гроза.
Кинжально молнии заблистали,
То тут, то там тополя кроша.
Разряд! Молния ударила свыше.
Изломанными концами летя,
Как свастика, глаза ослепивши,
Над черной глыбой фигуры Вождя.
1957.
Лучше б — немцами,
Как лазутчик,
Лучше б плюнуть
В лицо палачам
Но в сто раз фантастичнее, жутче:
Пулю в грудь от с в о и х получать!
И предателя клеймо
Уносить, погибая,
С т р а ш н о...
Ваша смерть в ГПУ, все равно,
Не нелепа и не напрасна!
По заслугам, а не огульно,
Власть рубила вас напролом.
И не просто
«Ошибки культа»:
Бой библейский — добра со злом.
Так мстит подлость — горенью гения.
Ненавистен им — свет любой.
И не культа злоупотребления:
Вечный бой!
Да, все тот же, хотя и скрытый,
(Вам гордиться б такой судьбой)
Света — с тьмою,
Правды — с кривдой,
Спаса — с дьяволом
В е ч н ы й б о й!
1957.
Проходили в пальтецах, как тени,
Группки вдов и жен врагов народа.
Разные, любых происхождений...
Вдоль перрона.
Да и чьи-то дочки, и поменьше,
Из простых квартир и общежитий.
Господи, за что их гонят, женщин?
Дяденьки, за что, скажите?
Товарняк, ему в такую даль идти!
Дождь с крупой хлестнет по окнам косо.
«На кого ж детей вы покидаете?..» —
Запоют колеса.
Застучат колеса, буксов сверки,
То не я, не я... Я что? Комар.
Мама моя, левая эсерка,
Мудро померла еще сама.
Рать конвойных, гарных, прыщеватых,
Размещала их гуртом, зараз,
И хозяйственно увещевала:
«Тихо! Вот вам веник, таз.»
Дрогнул поезд, дернулись вагоны.
Все затосковали, в окна глядючи.
«На восток за что, за что их гонят,
То колеса, — за которых дядечек?»
Опечален был товарищ Сталин:
Кое-кто, мемории творя,
Ненаучно роль его представил
В незабвенные дни Октября.
Те ж, кто историческую истину
Исказил... Но вот гудок опять.
«Костик, там с веревки…
куртку... выстиранную...» —
Крикнуть силится мальчонке мать.
И стучат, стучат колеса долго...
Ночью, с досок, шепоток бессонный.
Да порой схоронят у пригорка
Трупик чей-то, вовсе невесомый
И все тянется в снега большие,
Вдаль состав, на вышке пулемет..
Голосами бабьими Россия
Из вагонов каторжных поет.
1957.
Умирают раньше всех
Самые светящиеся, лучшие!
Хамства, лжи вся эта карусель
Их сильнее мучает.
Те, что не жалели для других
Молодой души своей и доблести.
Жизнь в ответ и убивает их
По закону подлости.
В мире тлей и мире комарья
Тлеющий преуспевает рьяно.
А кто так и светится, горя,
Тот сгорает рано.
Звонкий жар их, золото души
Разбирают (втихаря, в сторонке)
Разная элита, торгаши —
На зубов коронки.
И они сгорают на кострах,
Их подстерегает глаз прицельный,
Так у соболя — кто главный враг?
Это мех его же
Драгоценный.
1977.
Очередь перед кассой движется.
Очень стар, плесневело сер,
Персональный пенсионер
Подает свою плотную книжицу.
Свой почетный документ
Протянул он без промедления,
Как показывал раньше, в момент,
КГБешное Удостоверение.
Он купюры пересчитал,
Прячет книжку в обложке твердой, —
Старый стражник с квадратной мордой,
Что расстреливал и сажал.
Деньги с книжкой вовнутрь сует.
Прикрывает бровастая вата,
Как он щурится нагловато
На уныло сутулый народ.
И не спросит никто мордастого
Ни о чем. Я не сплю по ночам:
Как вы смеете, государство,
Дань почета платить палачам!
1979.
БредовЫе контуры грядущего!
Пролегла сквозь гиблые места
Магистраль болотами и пущами,
Как по голому рабу рубец хлыста.
Ночь в огнях, плакатами унизана,
Новый мир возводят все скорей —
На великих стройках коммунизма
Узники фашистских лагерей.
Тыщами ложась от стуж лихих,
Летом в гнили, глине по колени,
Стройка на века, для поколений.
Только неизвестно, для каких.
Рушатся боры, скрежещут гусеницы
Тракторов... И лишь, невдалеке,
Как снежинка, бабочка капустница
Нежится на смоляном пеньке.
1979.
«Москва, Мавзолей, Ленину»...
Телеграмму отправьте скорей!
И, действительно, без промедлений
От узбекских старух, матерей,
К адресату отправлена прямо —
