собаки было большим подспорьем в борьбе с ними. Шмакодявку, понятное дело, никто брать не захотел. Бесполезное всегда в тягость. А презрительно–уничижительное прозвище, данное Люськой изначально, так и прилипло к щенку, хотя звать его стали Шмаком по причине того, что это был, во-первых, кобель, а, во–вторых, слишком уж длинной была эта кличка. Язык сломаешь, пока выговоришь. Со временем Шмак подрос, но так и остался недомерком, габаритами напоминая скорее большую болонку, нежели крупную сторожевую собаку, какой была его мамаша. Неестественно толстые кривые ноги, такое же толстое тело, напоминающее докторскую колбасу, и густая чёрная шерсть дополняли неприглядный образ. Люська, сталкиваясь со Шмаком, только горестно вздыхала, глядя на эту ошибку природы. «Нахлебник!» – думала Люська до тех пор, пока он не опровергнул её ошибочное мнение. Как-то, на следующий год после рождения Шмака, Люська, возившаяся в огороде, услышала какие-то истошные визги и шум отчаянной борьбы, доносившиеся из-за дома. Бросив работу, она поспешила на шум. Открывшаяся картина одновременно и напугала её, и наполнила её сердце умилением и гордостью. Недалеко от изгороди в яростной схватке сцепились Шмак и коршун. Понять, что происходит, было невозможно. Катающийся клубок тел, хлопанье крыльев, перья вразлёт и ор дерущихся просто заворожили Люську. Внезапно всё смолкло. Косматое чудо отлепилось от бездыханного тела коршуна, и, повизгивая от боли и, не обращая на Люську никакого внимания, поплелось в сарай зализывать раны. «Семён!» – почему-то родилось в сознании женщины. Люська смахнула слезу умиления и, увидев испуганно прижавшихся друг к другу детей, улыбнулась и с гордостью произнесла, обращаясь к ним:
– Защитник!
С тех самых пор отношение домашних к Шмаку резко изменилось. Все, кроме Семёна, старались угостить его чем-то вкусненьким, погладить, или просто поиграть с ним. Шмак на вкусненькое обращал такое же внимание, как и на любую другую еду, и, если не был голоден, то просто игнорировал желание домочадцев угодить ему. Странный был пёс. Молчаливый. Не привыкший с рождения к ласке, он тяготился вниманием людей, и старался как можно реже попадаться им на глаза, но службу нёс исправно. Cемён, да и только. Видя такое отношение Шмака, домочадцы отстали от собаки и больше не возвращались к неудачному опыту, несмотря на то, что он неоднократно подтверждал свою совершенно безрассудную смелость, молча, а оттого неожиданно, нападая и обращая в бегство любого противника, посягающего, по его мнению, на охраняемую им территорию.
Жилище, в котором проживали наши герои, можно было бы назвать скорее хутором, чем просто деревенским домом по причине того, что их участок находился не менее чем в ста метрах от окраины деревни, и пространство между ними, не занятое огородами, за восемь десятилетий существования посёлка давно поросло густым кустарником и деревьями, представляя собой, по сути дела, продолжение окружающего их леса. А, во–вторых, жили они со своими давними соседями со времени развала леспромхоза очень обособленно. Не по причине каких-то разногласий между ними и остальными жителями, а потому, что праздно болтающийся человек в деревне, если он не алкаш, явление совершенно противоестественное.
Некогда праздно шляться. Работой жили. Жили дружно и бесконфликтно, как и их прадеды, связанные с детства закадычной дружбой. И, если и возникали какие-то споры и мелкие ссоры (куда ж без этого), то решались они быстро, а порой просто жёстко пресекались, не позволяя им разгораться. В каждой из семей был свой лидер, обладающий достаточной мудростью для того, чтобы не допустить перерастания какого-то недоразумения в серьёзные и продолжительные конфликты. У соседей таким лидером была Варвара, Люськина одноклассница, которая к своим сорока не лишилась ни привлекательности, ни стати, несмотря на шестерых детей. Своей немногословностью и твёрдостью характера она, отчасти, была похожа на Семёна. Варя была всегда опрятно одета и тщательно причёсана, что в деревне при постоянных заботах, да ещё шестерых детях было делом ой, каким нелёгким. Совершенной загадкой для всей деревни была причина, по которой она вышла замуж за Никиту, внешне привлекательного, но ленивого и безалаберного парня. Поженились они после возвращения Никиты из армии.
Мать Варвары, Пелагея Семёновна, очень не одобряла выбор дочери, но, зная её характер, противиться не стала. После скоропостижной смерти мужа главенство в их семье как-то само собой перешло к Варе. Внешне отношения матери и дочери оставались прежними, но внутренне они обе поняли, что забота о благополучии семьи теперь полностью ложится на плечи дочери. После смерти мужа Пелагея Семёновна, очень любившая супруга и тосковавшая от разлуки с ним, стала быстро и неотвратимо увядать, и за какие-то три–четыре года из жизнерадостной пожилой женщины превратилась в полную старуху. Это в шестьдесят–то лет. Ни заботы по хозяйству, ни внуки не могли развеять эту тоску. За сорок лет семейной жизни Пелагея Семёновна и её муж поистине стали одним целым, так что смерть супруга и не зависящее от неё насильственное расставание с ним превратили её душу в большую кровоточащую и незаживающую рану. Ну, что ж здесь поделаешь? Жизнь. И как бы ни казалась она нам порой жестокой, совершенно очевидно, что мы сами не очень–то понимаем причин своего горя, потому и горюем, оплакивая ушедших близких. Привыкли. Предки горевали, и мы горюем. Хотя, при более внимательном рассмотрении этого вопроса, совершенно очевидным становится тот факт, что оплакиваем и жалеем мы самих себя, разрушенных многолетнего уклада жизни и духовных связей, неосознанно страшась при этом не только неопределённости своего предстоящего существования, но и своей будущей неизбежной кончины, невольным напоминанием о которой и становится смерть близких.
Пелагея Семёновна умерла в прошлом году, сразу после Пасхи, оставив Варю в некоторой растерянности. При жизни матери всё казалось Варе очевидным и понятным. Её присутствие было не только живым напоминанием того, что и как надо было делать, но и не давало сомнениям нарушить установленный порядок, благодаря которому из поколения в поколение и передаётся жизненный опыт предков, ибо опыт этот, пропитанный невзгодами и болезнями, потом и кровью множества поколений и является тем животворящим лекарством, тем иммунитетом, с помощью которого и сохраняется жизнь.
Глава 3
Деревенский быт не меняется в течение тысячелетий. И какие бы революционные изменения не происходили, именно эта, сложившаяся в течение веков организация жизни, не давала человеку опустить руки и сгинуть с лица земли. Не до революций, когда надо доить коров, чистить хлев, полоть огород, кормить скотину и детей (именно в таком порядке), штопать одежду, то есть, просто жить. Что для человека может быть важнее? Работа всё лечит. Работа – суть продолжения жизни.
С приходом перестройки, а вслед за ней и развала государства, соответственно, развалился и леспромхоз, основанный
