Голоса и молчание
Обложили его, обложили…
Не отдавайте гения, немочи!
Россия, растерзанная от подлости,
Знайте, кто он, и знайте, чей он.
Врубите Высоцкого!
Врубите Высоцкого настоящего!
Где хрипы и Родина, и горести,
Где восемнадцать лет нам товарищем
Был человек отчаянной совести.
Земля святая, его хранящая,
Запомнит эту любовь без измен.
Врубите Высоцкого настоящего!
Не многим дано подниматься с колен.
Велик не тот, бездарный, но со званьем,
Не тот, кто стал придворным подлецом…
Ты был народным окружен признаньем
За правду, что выплескивал в лицо.
Так пусть звучит не реквием, а скерцо:
Ты был один, кто так легко раним.
Осколки вдребезги взорвавшегося сердца
В своих сердцах навеки сохраним.
Ты жил, играл и пел с усмешкою,
Любовь российская и рана.
Ты в черной рамке не уместишься,
Тесны тебе людские рамки.
Твой последний сон не запрятали
На престижное новодевичье.
Там Христос окружен Пилатами,
Там победы нет, там везде ничья.
Там Макарыча зажали средь сановников,
Не истопите вместе баньку вы…
Ты туда не ходи на новенькое,
Спи среди своих на Ваганьково.
Я приду к тебе просто-напросто,
Не потребует ВОХР пропуска,
Уроню слезу — будь слеза пропуском,
На могильный холм брошу горсть песка.
Не могу я понять доныне
Что за странная нынче пора…
Почему о твоей кончине
Мы узнали из-за «бугра»?
Не Америка плачет — Россия!
Русь рыдает об утрате своей.
В кровь изранены души босые
Самых лучших своих сыновей.
Не был ты любимым фортуной,
И болел тем, чем мы болели.
На гитаре твоей не струны
Обнаженные нервы звенели.
Выходя на сцену вразвалицу,
Из себя не корчя мессию,
Ты держал в своих чутких пальцах
Гриф гитары и пульс России.
И как Шлиман раскапывал Трою,
Взяв на веру слепого Гомера.
По стихам твоим внуки откроют
Наши муки и нашу веру.
Андрей Вознесенский.
Не называйте его бардом.
Он был поэтом по природе.
Меньшого потеряли брата
Всенародного Володю.
Остались улицы Высоцкого,
Осталось племя в Леви-страус,
От Черного и до Охотского
Страна неспетая осталась.
Все, что осталось от Высоцкого,
Его кино и телесерии,
Хранит от года високосного
Людское сердце милосердное…
Вокруг тебя за свежим дерном
Растет толпа вечноживая.
Ты так хотел, чтоб не актером
Чтобы поэтом называли.
Правее входа на Ваганьково
Могила вырыта вакантная.
Покрыла Гамлета таганского
Землей есенинской лопата.
Дождь тушит свечи восковые…
Все, что осталось от Высоцкого,
Магнитофонной расфасовкой
Уносят, как бинты живые.
Ты жил, играл и пел с усмешкой,
Любовь российская и рана.
Ты в черной рамке не уместишься.
Тесны тебе людские рамки.
С какой душевной перегрузкой
Ты пел Хлопушу и Шекспира
Ты говорил о нашем, русском,
Так, что щемило и щепило!
Писцы останутся писцами
В бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
В народном вздохе миллионном…
Андрей Вознесенский.
Поднимайтесь, люди, спозаранку,
Шофера и милиционеры!
Всех веду сегодня на Таганку
Я в своей последней роли первый!
Ни один дублер не согласится
Заменить меня в моей последней роли.
Даже химик в грубой власянице
Отречется от подобной доли.
Заходите в наш театр без билета!
Пропуск на сегодня всем заказан!
Открываю двери с того света
Всем, кто хочет, всем, кто может, сразу!
Кто со мною ласков был, спасибо!
Кто со мною вежлив был — спасибо!
Кто со мною нежен был — спасибо!
Ото всех других — других спасите!
Мой спектакль будет без антракта
И без слов — прошу, но не обессудьте.
С жизнью я закрыл свои контракты,
Дорогие дышащие люди.
Все в далеком будущем, коллеги,
И никто не знает, как случится.
Буду провожать вас на телеге,
А быть может, и на колеснице.
Мой спектакль будет без финала,
Я не поклонюсь вам, извините.
На меня накиньте покрывало
И от суеты сует спасите!
Добрая моя святая труппа,
Не сердитесь, вас подвел немного.
Говорят, что взятки гладки с трупа.
Безвозвратной ухожу дорогой.
Бок о бок с шашлычной, шипящей так сочно,
Киоск звукозаписи около Сочи.
И голос знакомый с хрипинкой несется,
И наглая надпись: «В продаже Высоцкий…»
Володя, ах как тебя вдруг полюбили
Со стереомагами автомобили!
Толкнут прошашлыченным пальцем кассету
И пой, даже если тебя уже нету.
Торгаш тебя ставит в игрушечке «Ладе»
Со шлюхой, измазанной в шоколаде
И цедит, чтобы не задремать за рулем:
«А ну-ка Высоцкого мы крутанем».
Володя, как страшно мне адом и раем
Крутиться для тех, кого мы презираем,
Но, к счастью, магнитофоны
Не выкрадут наши предсмертные стоны.
Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка,
Для части планеты, чье имя галерка
И ты к приискателям на вертолете
Спустился и пел у костра на болоте.
Ты был полугамлет и получелкаш,
Тебя торгаши не отнимут — ты наш
Тебя хоронили, как будто ты гений
Кто гений эпохи, кто гений мгновений.
Ты бедный наш гений семидесятых,
И бедными гениями небогатых.
Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.
Ты — Зощенко песни с есенинским яром.
И в песнях твоих раздирающих душу,
Есть что-то от сиплого хрипа ченуши!
Киоск звукозаписи около пляжа…
Жизнь кончилась и началась распродажа.
Е. Евтушенко
Россия ахнула от боли, не Гамлета — себя сыграл,
Когда почти по доброй воле, в зените славы умирал.
Россия, бедная Россия, каких сынов теряешь ты?!
Ушли от нас навек шальные Есенины и Шукшины.
Тебя, как древнего героя, держава на щите несла,
Теперь неважно, что порою несправедливою была.
Тебя ругали и любили, и сплетни лезли по земле,
Но записи твои звучали и в подворотне и в Кремле.
Ты сын России с колыбели, зажатый в рамки и тиски,
Но умер ты в своей постели от русской водки и тоски.
Пылали восковые свечи и пел торжественный хорал,
И очень чувственные речи герой труда провозглашал.
Ах, нам бы чуточку добрее, когда ты жил, мечтал, страдал,
Когда в Париж хотел быстрее — в Читу иль Гомель попадал.
Теперь не надо унижений, ни виз, ни званий — ничего!
Ты выше этих низвержений, как символ или божество.
Но привередливые кони тебя умчали на погост,
Была знакомая до боли дорога чистых горьких слез.
Иди, артист, судьба-шалунья теперь тебя благословит,
И сероглазая колдунья к тебе на боинге летит.
Вся олимпийская столица склонилась скорбно пред тобой
И белый гроб, парит как птица, над обескровленной толпой.
Но вот и все, по божьей воле, Орфей теперь спокойно спит,
И одинокая до боли гитара у двери стоит.
Е. Евтушенко
«Погиб поэт — невольник чести»
В который раз такой конец!
Как будто было неизвестно
Талант в России — не жилец.
Да, был талант, талант высокий,
Так оценил ХХ век.
Каким он был твой сын Высоцкий,
Певец, артист и человек?
Будь ты проклят, день вчерашний —
25 июля!
Может это все неправда,
Может, просто обманули?
У таланта век недолог,
А у гения — подавно.
Он ведь жил совсем недавно,
А теперь висит некролог.
Добрый бог, обманут только
Иль тебя уговорили?
Он обязан жить был долго.
Что ж вы, черти натворили?!
Нет, Володя, не верю, ты не мог умереть!
Это бред! Это ложь! Это зла круговерть!
Под огнем, над обрывом ты боролся за нас.
— Где вы, волки? — кричал, мы твердили, — сейчас…
Нам потери знакомы: Пушкин, Хармс, Гумилев,
Пастернак и Платонов, Мандельштам и Рубцов,
Маяковский, Есенин, друг твой — Вася Шукшин.
Был Михоэллс расстрелян. Список незавершим.
Из столетья в столетье вас хоронят тайком,
Высылают, поносят, песню бьют каблуком.
Список тянется дальше, и спасти не смогли.
Виктор Хара и Галич — вот предтечи твои.
Евтушенко не влезет на трон твой пустой.
Он пытался уже… Правда трон был другой.
Весь иззябший, простывший и в ненастье ты пел,
Постоять на краю — нас прости — не успел…
Если сердце большое, — боль свирепствует в нем,
Значит, боремся, бьемся, значит, любим, живем!
Мы клянемся: продолжим все отрезки пути,
Кто-то все-таки должен через пули пройти.
