И воспитание ребят…
И станем жить – и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят…»
Так он мечтал. Но грустно было…
После стиха «И дома тонущий народ»:
Со сна идет к окну сенатор 28
И видит – в лодке по Морской
Плывет военный губернатор.
Сенатор обмер: «Боже мой!
Сюда, Ванюша! стань немножко,
Гляди: что видишь ты в окошко?»
– «Я вижу-с, в лодке генерал
Плывет в ворота, мимо будки».
– «Ей-богу?» – «Точно-с». – «Кроме шутки?»
– «Да так-с». – Сенатор отдохнул
И просит чаю: «Слава богу!
Ну! Граф наделал мне тревогу,
Я думал: я с ума свихнул».
Конец первой части со стиха «И он, как будто околдован» первоначально читался:
И он как будто околдован,
Как будто силой злою скован
Недвижно, к месту одному…
И нет возможности ему
Перелететь! Гроза пирует,
Мостов уж нет – исчез народ,
Нева на площади бунтует.
Несчастный молча негодует…
И прямо перед ним, из вод
Возникнул медною главою
Кумир на бронзовом коне,
Неве безумной в тишине
Грозя недвижною рукою…
Кроме того, в черновой рукописи находятся следующие стихи, не вошедшие в окончательную редакцию:
К характеристике Евгения:
Он был чиновник небогатый,
Безродный, круглый сирота,
Собою бледный, рябоватый,
Без роду, племени, связей,
Без денег, то есть без друзей,
А впрочем, гражданин столичный,
Каких встречаете вы тьму,
От вас нимало не отличный
Ни по лицу, ни по уму.
Как все, он вел себя нестрого,
Как вы, о деньгах думал много,
Как вы, сгрустнув, курил табак,
Как вы, носил мундирный фрак.
После стиха «Печален, смутен, вышел он»:
И молвил: «С божией стихией
Царям не сладить». Он глядел
На злое бедствие. Такого
Уже не помнил град Петра
От лета семьдесят седьмого 29.
Судьбы заметная пора:
Вчера была ей годовщина.
Тогда еще Екатерина
Была жива, и Павлу сына
В тот год всевышний даровал…
И гимн младенцу . . . . .
Бряцал Державин…
После приведенного эпизода с сенатором в черновой рукописи намечен еще эпизод с часовым.
Часовой
Стоял у сада! 30 Караула
Снять не успели. Той порой
Верхи деревьев буря гнула
И рыло корни их волной.
ЖЕНИХ
В черновой рукописи вместо одной первой строфы было три:
Три дня купеческая дочь
Наташа пропадала,
Она на двор в четверту ночь
Без памяти вбежала,
И кинулась, рыдая, мать
Свою Наташу обнимать:
«Ты наша, наша снова»,
Наташа ей ни слова.
Стоит бледна как полотно,
Открыв недвижно очи,
И всё глядит она в окно,
В печальный сумрак ночи.
С вопросами отец и мать
К Наташе стали приступать.
Наташа их не слышит,
Дрожит и еле дышит.
Плести поутру стала мать
Наташе тихо косу,
Но только станет приступать
К заветному вопросу,
Наташа снова задрожит
И взоры снова устремит
То в окна, то к порогу,
Молясь тихонько богу.
Вместо одной пятой строфы первоначально было две (без двух последних стихов):
Печально слушает семья,
Качая головою.
«Наташа милая моя, –
Отец ей, – что с тобою?
Откройся мне ты от души,
Хоть след его нам укажи,
Обидел кто Наташу,
Одну отраду нашу».
Но безответна и бледна
Стоит Наташа снова,
Молитву лишь творит она,
И более ни слова.
Семья качает головой:
– Иль шутит шутки домовой?
СКАЗКА О РЫБАКЕ И РЫБКЕ
В черновой рукописи – после стиха «Не садися не в свои сани!» – имеется следующий эпизод, не включенный Пушкиным в окончательный текст:
Проходит другая неделя,
Вздурилась опять его старуха,
Отыскать мужика приказала –
Приводят старика к царице,
Говорит старику старуха:
«Не хочу я быть вольною царицей,
Я хочу быть римскою папой! 31»
Старик не осмелился перечить,
Не дерзнул поперек слова молвить.
Пошел он к синему морю,
Видит: бурно черное море,
Так и ходят сердитые волны,
Так и воют воем зловещим.
Стал он кликать золотую рыбку.
Добро, будет она римскою папой.
Воротился старик к старухе,
Перед ним монастырь латынский,
На стенах латынские монахи
Поют латынскую обедню.
Перед ним вавилонская башня.
На самой на верхней на макушке
Сидит его старая старуха.
На старухе сарачинская шапка,
На шапке венец латынский,
На венце тонкая спица,
На спице Строфилус птица.
Поклонился старик старухе,
Закричал он голосом громким:
«Здравствуй ты, старая баба,
Я чай, твоя душенька довольна?»
Отвечает глупая старуха:
«Врешь ты, пустое городишь,
Совсем душенька моя не довольна,
Не хочу я быть римскою папой,
А хочу быть владычицей морскою,
Чтобы жить мне в Окияне-море,
Чтоб служила мне рыбка золотая
И была бы у меня на посылках».
Руслан и Людмила *
По собственному свидетельству Пушкина, поэма «Руслан и Людмила» была начата еще в Лицее. Однако дошедшие до нас черновики поэмы все писаны не ранее 1818 г. Закончена поэма в Петербурге 26 марта 1820 г. Эпилог («Так, мира житель равнодушный») писался на Кавказе 26 июля 1820 г., а вступление («У лукоморья дуб зеленый») уже в Михайловском в 1824–1825 годах, причем в основу положена присказка няни Арины Родионовны, сохранившаяся в записи Пушкина. Отрывки поэмы
