THE EVEN WIND
have you paid any heed lately to the wind blowing forever
the inherited one the lifelong gale we carry about ourselves
inscrutable like gravity so deceptively smooth ever so even
the only way to discern it is to observe how gently inclined
is our walking posture against the trees and the rain
or if you would bother to carry around a plumb line in your
teeth
it always turns contrary whichever direction you pick
and lately it has been getting much stronger much stronger
now it is tearing apart the traveler’s sturdiest cloak
and the eyeballs are getting hammered deep into the scull
so we kiss our dear departed good-bye with a lipless abrasion
what with the last flesh already blown away off the bone
замечал ты в последнее время этот ветер веющий вечно
наше наследство пожизненный бриз который носим
с собой
непроглядный как тяжесть обманчиво мягкий весь
ровный
различимый лишь если заметить как слегка наклонна
наша походка по отношению к деревьям или дождю
или если примешься носить в зубах свинцовый отвес
он всегда остается встречным куда ни повернись
а последнее время он все сильнее все сильнее
он нынче рвет в клочья прочный плащ странника
и словно молотком заколачивает глаза в череп
прощаясь мы целуем наших ушедших с безгубым лязгом
потому что с кости уже снесло последнюю плоть
«если прямо спросить у зеркала что мы имели…»
если прямо спросить у зеркала что мы имели
в этом ебаном детстве от силы припомнится лишь
весь картофель в костре да кино про подвиг емели
на второй мировой как велела гефильте фиш
а когда умирал навзрыд в своем мавзолее
ким ир сен или кто там у них умирал тогда
на заре загорались у взрослых глаза розовее
и друг друга от скорби рвала на куски толпа
чтобы чаще от страсти трясло трепеща прыщами
будоражила нервы шульженко но громче всего
из котлетного чада радиоточки трещали
про даяна моше и карибский мол кризис его
вспоминал о нездешнем один робертино лорети
все чего возлежа возжелали на пляже тела
вот такое нам родина детство спроворила дети
вот волшебница участь куда ты нас всех родила
возвращусь я на родину выйду на быструю речку
где сплавлял пастернак знаменито на баржах плоты
пусть как в детстве опять робертино споет про утечку
наших пляжных мозгов про усушку всеобщей плотвы
озирать эти нети убогие эти овины
что за притча овин пусть губами коснется виска
вся красавица жизнь но без тухлой своей половины
где поет робертино и харкает жиром треска
ей теперь прощено и ни слова упрека при этом
потому что последние врозь на причале стоим
ненаглядные все кто с авоськами кто с диабетом
и даян на баяне с прощаньем славянки своим
в видоискатель быстро посмотри
дрожит пейзаж меж волосков прибора
там в приступе последней красоты
нам предстоит сентябрьская природа
прощай листвы прельстительная ложь
шум прошлого прошаркавшего мимо
здесь обещанья праздные даешь
печально помня все невыполнимо
жизнь исчезает за пределы глаз
а с ней и некоторые из нас
владыка дней всей милости милорд
твой жмых пожух в точиле под ногами
твой календарь как именинный торт
уже почти прикончен едоками
природа горше к осени на вкус
еще любви щербатый серп в зените
но у любви на каждый божий плюс
два минуса в запасе извините
коль волосы и стебли серебря
летит смертельный ангел сентября
котенком перепрятанная нить
в саду где поздно пеночка свистела
здесь быть собой или никем не быть
из дании двоичная система
быть наугад до грустных снегирей
без паузы для очной ставки с небом
сегодня будем счастливы скорей
пока нас медленно заносит снегом
и станет мир хрустальной шкурой тверд
где всех судить горазд полумилорд
как славно жить когда уже возник
в сентябрьском сне среди друзей и водки
тому в саду кто все равно тростник
как все другие в мире одногодки
ушедшие без милости верны
где в бельмах льда живому нет прощенья
медведи расстаются до весны
пора прощаться до невозвращенья
бежит оранжевый огонь в реке
и светлый серп у ангела в руке
«вышел и вмиг забываешь где это было…»
вышел и вмиг забываешь где это было
прости работа пенсия жена посуда
до горизонта волнами рожь река мимо
ни очага ни отчизны но ты отсюда
солнце как прибито к синему циферблату
над шелковой рожью медленно меркнет память
день без дна словно велено прекратить трату
времени но пространство временно оставить
как бы от любви неутолимое лето
но пешеход с повернутым наружу взором
уже не совсем тот который помнит это
и уже совершенно не тот о котором
третий на смену прежним чья конечная явка
поперек ржи за речкой где проступит роща
глянешь и нет вопроса почему так ярко
только не понимаешь почему так молча
потому что здесь перестала шуршать прялка
оступился звук никак не наступит снова
говорили вечность ты смеялся и правда
вечности нет это просто пустое слово
«все же должна быть живая кому по силам…»
все же должна быть живая кому по силам
краски судьбы обозначить любую разным
быстрое счастье она помечает синим
долгое горе она вышивает красным
как же неровно ложатся на ткани пятна
этот эффект испокон замечали предки
только и прелести в ней что всегда нарядна
красное поле в небесный горошек редкий
глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец
песню мурлычет и вечные годы мчатся
только б неловкая не уколола палец
как до сих пор к сожаленью случалось часто
все что ни вышьет положенной жизни верстка
ржа не берет и на зуб не сгодится моли
вот и выходит работая без наперстка
черная точка последняя в красном поле
«завершена за временем погоня…»
завершена за временем погоня
за жаркой кровью в ястребе стрела
возьми коробку с временами года
а там оно одно и навсегда
что с этими деленьями поделать
где черточки дождливо и кружки
из дюжины их разменяли девять
последние живому не нужны
уже не журавли с утра гортанно
жирком ворон подернуты пруды
для дерева и неба нет гаранта
какой стоит на страже у трубы
бери словарь убористой печати
где бывший твой язык лежит ничей
в нем неразборчивы но как печальны
названия исчезнувших вещей
кому лечить простуженное лето
просить весны в лесу полярных сов
как малышу рассыпавшему лего
свой теплый мир слагать из беглых слов
где снова станет зелено и звездно
в просветах ливня льнущего к стеклу
спешить пока еще не слишком поздно
закрыть коробку повернуть стрелу
«какие нам температуры вообще обещают…»
какие нам температуры вообще обещают
спасибо что в сущности бабское лето пришло
и готские горлицы мальчиков готских прельщают
осенним своим опереньем в надежде на что
ты помнишь ключом с коктебельского гона поэты
зобы их в зените пронзительным пловом полны
гостил бы и дальше у жителей этой планеты
да вот звездолет на поляне разводит пары
я жил между ними не брезгуя дружеской флягой
так липок на щупальце след человечьей руки
в назначенный час звездолет развернется над прагой
фотонная тяга и я одинокий внутри
ах ой ли вы готские сестры и певчие братья
любовь неоглядна а разум повсюду тюрьма
не пленный отныне пусть буду последняя блядь я
когда коктебель если прага забуду тебя
пускай если снова рискнет распуститься мимоза
меня недокличется в тесном застолье семья
за всеми парсеками чуткого анабиоза
я может быть русский я чешский я ваш навсегда
пусть катится ваше под звук аонидского пенья
на третьей от солнца спокойное время рекой
где готские горлицы чистят железные перья
но мальчикам это не страшно и риск никакой
«как-то взял посетил мелитополь…»
как-то взял посетил мелитополь
при советском режиме давно
там людей замечательных вдоволь
но и пьяных конечно полно
или даже до кировограда
увозило под стук колесо
население было мне радо
но конечно быть может не все
а сегодня при новом режиме
он такое же впрочем говно
тридцать лет как живу меж чужими
и не помню из вас никого
раскрасавицы все украинки
москаля несравненно милей
потому что я свой до кровинки
хоть фактически где-то еврей
и когда вы наверно умрете
свой стакан не сыскав поутру
приобщимся совместно природе
я и сам если нужно умру
нас воспел в своем творчестве гоголь
и увидеть я сызнова рад
мариуполь или мелитополь
шепетовку и кировоград
«ночь непохожа и спящему кажется днем…»
