Надпись к картине с изображением сороки на покрытой снегом крыше
В то, что нет достоянья
Дороже таланта, — мы верим.
Но легко ли с талантом
Безвестность, нужду одолеть?
На картине я вижу
Лес в снегу, и заснеженный терем,
И сороку на крыше, —
Крылья есть — что же ей не взлететь?
Пишу на рифмы стихотворения «Вздыхаю и снова вздыхаю…», написанного больным Гуань Цзы-мэем
В сто чи высотою сосна
Над берегом грустно поникла…
И Ваша душа, господин,
В сей образ, конечно, проникла.
Но корни рождаются вновь,
Хоть в инее чахлые ветви:
Обильный не кончился дождь,
Не стихли мятежные ветры!
Снова пишу о возвращении нa север
Здесь — весенние ливни,
Там — осень накинула иней.
Длинен путь из-за моря,
Но лучшего помысла нет:
Сети-путы порвав,
Я взмахнул бы крылами своими
И помчался б на север,
Облакам уходящим вослед…
Голову мою весенний ветер
Инеем припудрил-запушил.
Так спокойно мне на мягком ложе
Поболеть, не видя ни души.
И, поняв, сколь сладок-безмятежен
Сон у господина в добрый час,
Колокол в начале пятой стражи
Обошел даос на этот раз…
Боятся загрустить и долго спят.
Бутоны распускаются лениво.
Страшатся быть холодными весной, —
Не для поры цветенья — скучный вид.
Но тщетно притворяются они
Не мэйхуа, а персиком игривым,
Не скрыть им снег, упавший на листву,
Цветы холодный иней серебрит.
Известно мне: когда на сердце лед,
Душа весну понять уже не может.
Окрасилась румянцем от вина
Нефритовая белая щека.
Не знал поэт природы мэйхуа
И зря себя надеждою тревожит:
Ведь зеленью холодною цветы
Согреть не могут сердце старика!
I
Полупьян-полутрезв,
У крестьян спросил: «Что со мной?»
Заблудился и стал
По колючим травам плутать.
Но учуял я хлев —
И путь отыскал домой:
Дом — на запад от хлева,
А потом — на запад опять…
II
Постарел Дун-по, неуклюжим стал.
Что ни день — то новый недуг.
Борода жидка, голова бела, —
То не иней, а седина.
«Не дивитесь, что щеки мои горят, —
Я румян, но не так, как внук;
И когда смеюсь, то грущу, смеясь,
Потому что хлебнул вина!»
Вторю стихам Тао Юань-мина «Подражание древности»
Гость нежданный явился
И в ворота ко мне стучится.
Вот коня привязал он
К растущей у дома иве.
Во дворе моем пусто,
Разлетелись куда-то птицы,
И ворота закрыты,
И гость стоит сиротливо.
А хозяин за книгой
Заснул, на подушке лежа…
Мне во сне повстречался
Мой старинный, близкий приятель,
Только стук беспрерывный
Наконец-то меня встревожил,
Как от выпитой чарки —
Не осталось от сна ни капли!
Одеяло отбросив,
Вскочил, чтобы гостя встретить,
Стоя друг перед другом,
Смущены мы сначала были,
А потом, за беседой
О былом и нынешнем свете,
Я и мой собеседник,
Мы про знатность-чины забыли…
Он спросил: «Как случилось,
Что в этом живете крае?»
И ответил я гостю,
Что причины и сам не знаю!
Вторю стихотворению Тао Юань-мина «Довольно вина!»
В год дин чоу я был отправлен в ссылку на Хайнань, а брат Цзы-ю — в Лэйчжоу; в одиннадцатый день пятой луны встретились мы и вместе добрались до места его поселения, а в одиннадцатый день шестой луны расстались на берегу моря. Я в это время чувствовал себя больным, вздыхал и стонал, и Цзы-ю не спал по ночам. И вот я продекламировал стихотворение Тао Юань-мина «Довольно вина!», а затем и сам написал, вторя поэту, строки в дар Цзы-ю на прощание, а также в знак решения не пить вина.
Видно, время приходит —
Ведь ничто в этом мире не вечно!
Век бывает и длинным,
Но ему все же будет предел.
Мы с тобою, о брат мой,
Шли одною стезей человечьей
И в глуши, на чужбине,
В стороне оказались от дел…
И опять — как печально! —
Разлучает нас эта коляска,
Я умчусь в ней надолго,
Я и этот подросток — мой сын.
Рад, что в доме твоем
Есть супруга — забота и ласка,
Под моею же крышей
Будет светочем Будда один.
Мы в долине средь гор
Повстречались — и вновь расставанье!
Провели неразлучно
Последнюю нашу луну,
Мне еще предстоит
Пробираться на север Хайнаня,
Как-нибудь эту жизнь
Там, на острове, и дотяну…
Но себя убеждаю
Идти по стопам Юань-мина,
Сил, конечно, немного —
И все же пора прекратить…
Я от хмеля больной,
Мне во вред веселящие вина,
Но здоровье поправлю,
Если брошу немедленно пить!
Я стремился к Пути,
И похоже, что близок, знаком он,
И его я увижу,
Отогнав от очей пелену,
Но отныне в обители
Старца с Восточного Склона
Не заставит Ду Кан
Поклоняться, как прежде, вину!
«В какое время будет вновь чиста-светла луна?..»
В ночь Середины осени года бинчэнь веселился и пил вино до рассвета. Сильно захмелев, написал эти строфы, вспоминая Цзы-ю.
«В какое время будет вновь чиста-светла
луна?» —
Спросил я синий небосвод за чаркою вина.
«А во дворце, что в небесах, сегодня,
в этот вечер
Который год отмечен?»
Мне б с ветром в небо вознестись!
Там башни яшмою зажглись, нефритом
купола зажглись…
Но для земного холодна-морозна высь!
И я танцую при луне, и пляшет тень
во мгле.
Что ж говорят, что мир небес не тот,
что на земле?
Луна обогнула терем,
Она заглянула в двери,
Светит — и не до сна.
Не обвиняю ее, печалясь,
Но почему, разлучаясь,
Помним, как в небе светила луна?
У смертных — радости и скорбь, разлуки —
встречи вдруг,
И у луны — то свет, то тень, то круг,
то полукруг.
Издревле так. И не дано
Кому-то лишь одно.
А я хочу, чтоб сотни ли луна пересекла
И перед тем, кто там, вдали,
Во всей красе плыла!
(Мелодия «Шуйдяогэтоу»)
«Уходит солнце на закат, собрав с небес шелка…»
В павильоне внезапного ветра дарю Чжан Уо-шуаню.
Уходит солнце на закат, собрав с небес
шелка,
За павильоном не понять — где небо,
где река.
Во мне построили жилье, чтобы в окно
вливалась
Прозрачность — синь и алость.
Я помню тот пиншаньский дом.
Дремал я на подушке в нем. Цзяннань
окутан был дождем.
За тьмою-мглою лебедь плыл — пропал
потом…
Однажды за вином Старик сказал,
как помню я,
Что на закате вид горы — то миг небытия.
Тысячи цинов шири
В этом зеркальном мире,
Гора — лазоревый пик.
И вдруг — разыгрались волны и пляшут,
А лодка их бороздит и пашет,
В лодке — седой старик.
Смешон Сун Юй, не распознав, хоть он
ученым слыл,
Какую «музыку небес» мудрец Чжуан
открыл.
Еще смешней «закон» такой,
Что ветер — «женский» и «мужской».
А есть одно: то — все и вся объемлющий
простор,
Что лишь стремительным ветрам
Подвластен до сих пор!
(Мелодия «Шуйдяогэтоу»)
«Мужской и женский — голоса. Все ближе, все ясней…»
