Михаил Львов - Стихотворения

К горлу
   ком
     от этих слов
      =подкатывает.
Этот
   ком
     годам не растопить:
«Пролетариат
   приказывает
Смерти
Отступить!»

Не было в веках еще такого!
В дни ухода Ильича от нас,
Веря в напечатанное слово,
Прочитал ты в «Правде» тот приказ.
Представлял:
     в рубахе ярко-красной
Всемогущий Пролетариат
Властен
     смерти отдавать приказы!
Властен
     смерть отбрасывать назад!
На дома
     приказы Он прикалывает:
«Смерти
     Ильича не уступать!»
И
   категорически приказывает
Смерти
     в это сердце не вступать.
Он несет Вождя на площадь Красную —
Ленина в земле не хоронить.
Мавзолею выситься приказывает,
Ставит часовых —
     века хранить.
Воинам торжественным и строгим
Только Жизнь
     впускать к нему велит.

Мы идем на площадь,
     строй за строем,
Жизнь несем.
     Ступаем на гранит.
И такое чувство в сердце,
     словно
Он — живой!
     И — как желает Класс —
Выполняется
      беспрекословно
На века действительный приказ!

Май
пятьдесят второго года.
По Красной площади иду.
И встал у Спасской,
   возле входа,
У часового
   на виду.
И — тишина.
   Но, тишь сметая,
Гремит
   в брусчатку и гудрон,
Из-за собора
   вылетая,
Кавалерийский
   эскадрон.
Когда есть танки,
   конный гром
Зачем тут —
   в пятьдесят втором?
Качает
   главами
     «Василий»…
И видим —
   я и он —
     одно:
Таких шинелей
   не носили
На этой площади
   давно…
Бойцы в папахах
   с лентой красной,
И нет погонов
   на плечах.
У командира
   профиль властный
И — Революция
   в очах!
Смотри!
   Да это — киносъемки!
Как в легендарную
   страну,
Актеры —
   молоды и громки —
Летят
   в гражданскую войну.
(…Услышат Ленина —
   живого,
А там — на фронт им,
   на вокзал.)
— Искусство
   опоздало снова… —
Себе я
   с горечью сказал…
Но столько было
   в этом сходства
С полетом
   ленинских
     бойцов,
В летящих лицах —
   благородства
И вдохновенности
   борцов,
Что, как участники
   живые,
Мы принимали —
   как тогда!
(Кто — не впервые,
   кто — впервые) —
Те
   гениальные года.
Не возвратить
   те дни
     и страсти, —
Как возвращаем
   поезда.
И все ж
   искусство — в нашей власти!
А с ним —
   и в давнее езда!
Влюбись в свой век —
   люби не постно —
А как за пламенем
   влекись!
Искусство!
   Никогда не поздно!
Играй, актер,
   светло и грозно!
Колдуй, перо!
   Волшебствуй, кисть!

Это как-то само
   получилось собой,
Как счастливый итог
   и дорог и дерзаний:
В Казахстане — я свой.
   И в Башкирии — свой,
И в Москве — не чужой.
   Кровно свой — и в Казани.
И буряту я — брат,
   я летал за Байкал,
Переводчик и друг
   я
     поэтам Якутска.
Но особо люблю
   главный край свой — Урал
Я, рожденный
   в орлином гнезде Златоуста.
Я богат городами,
   и видно друзьям,
Что богатство такое
   поэтам полезно.
Да, богатством
   я не уступаю князьям,
Собиравшим владенья
   рукою железной.
Я ведь тоже в душе —
   собиратель земель,
Их восторженный
   любящий объединитель.
Только в мыслях держу
   не державную цель,
Ни земель
   и ни дум
     никакой не властитель.
Согласятся друзья,
   согласится семья —
Это чувство мое
   не подсказано книгой:
Сыном дружбы народов
   считаю себя,
Сыном братства народов
   отчизны великой.
Потому и — парю,
   потому и — пою,
И хочу одного,
   озаряясь любовью:
Довести до страны
   благодарность свою,
Благодарную
   честную песню
     сыновью.

Я прикасался и к восторгам.
Я и проклятьям не был чужд.
Я прикасался и к высотам.
Любил и площади и глушь.

Я знал Героев, и Поэтов,
И Полководцев, и Вождей,
Какие чувства — не изведав —
Оставлю на Земле Людей?

Мы, пережившие свой возраст
И не уставшие совсем,
Мы, пережившие свой возглас
Восторгов юных перед всем,

Глядим на листья и знамена,
Внимаем песням и словам,
И любим землю умудренно,
И молча завещаем вам.

Я не люблю усталых рассуждений
О бренности земного бытия.
Нет, нет, друзья, мы не пройдем, как тени
(И вы, и с вами, может быть, и я).

Земной любви обязана рожденьем,
По жизни гордо шествуй, жизнь моя!
Над нами спутник мчится подтверждением
Небренности земного бытия.

Я соглашусь, лишь все свершив земное,
Свой факел человеческий и власть
Тем передать, кто в жизнь придет за мною,
И в вечности, как в млечности, пропасть.

Возникло в сердце странное желанье —
На шар земной со Спутника взглянуть.
Оттуда, как с вершины мирозданья,
Окинуть наш земной нелегкий путь.
Оттуда, где предполагались боги,
Сквозь
   тех глубин вселенские валы,
Иные наши беды и тревоги,
Наверно, так покажутся малы.
Померкнут вдруг какие-то обиды,
Какие-то мельчайшие дела —
Ты вырвался из бедной их орбиты.
Твои друзья — небесные тела!
Но главное,
   но главный смысл земного
Существованья
   и борьбы земной
Прихлынет к сердцу острой болью снова,
Как дымный шлейф, потянется за мной…
Зачем в недосягаемости звездной
Над дальними мирами я лечу?
Давай назад, пока еще не поздно,—
Я весь земной,
   на Землю я хочу!

Художник рисовал меня,
А я сидел нетерпеливо,
Весь — в темпе дня, весь в ритме дня,
В пружинах сжатого порыва,
И думал вовсе не о том,
Чем занят был сидящий против, —
О том, что делать мне потом,
Куда спешить, с кем «нервы портить».

При той наполненности дня,
При темпе наших биографий
Хватает времени лишь для
Молниеносных фотографий.

Не все вопросы решены,
Не все на место встали чувства.
Где время взять для тишины,
Для терпеливого искусства?

Когда-то я боялся быть не первым,
И мысль одна, что в чем-то отстаешь,
Как свист хлыста, как молния по нервам,
Всего пронизывала до подошв.

А годы шли, я стал сорокалетним.
Мне приходилось, пробивая путь,
И первым быть, и средним, и последним.
Теперь мне ясно, что не в этом суть —

Не первым быть в житейской суматохе,
А честно, как солдаты на войне,
На плечи взяв нелегкий груз эпохи,
Нести его со всеми наравне.