Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения

О, будь возлюбленной моей!
Среди холмов, долин, полей,
В горах скалистых мы вдвоем
С тобою счастие найдем.
Увидим вместе мы тогда,
Как пастухи пасут стада,
Как над рекой, где водопад,
Птиц песни звонкие звучат.
Из тысяч роз я постелю
Постель душистую твою,
Одену в чепчик из цветов
И в плащ из миртовых листков.
Плюш поясом твоим бы стал,
На пряжке бы зардел коралл.
Пленясь утехами полей,
О, будь возлюбленной моей!

Когда б любовь была юна
И клятва пастушков верна,
Тогда среди холмов, полей
Я милой стала бы твоей.

Раз веселым майским днем
Ликовало все кругом:
В роще миртовой, густой,
Птицы пели надо мной;
Звери прыгали, резвясь;
Зелень пышная вилась.
Каждый скорбь забыл свою, —
Не забыть лишь соловью.
Он, как те, кто горе знал,
Грудь свою к шипу прижал,
И звенела песнь вокруг,
Наполняя скорбью слух.
"Фью-фью-фью", — так плакал он,
"Тери-тери", [51] — несся стон.
Внемля жалобным ладам,
Я едва не плакал сам;
Ибо, слыша соловья,
Скорбь свою припомнил я
И твердил: "К чему печаль?
Никому тебя не жаль;
У деревьев нет ушей,
Состраданья — у зверей.
Мертв отец твой, Пандион; [52]
Всякий друг твой схоронен;
Льются песни птиц родных,
Но ненужен ты для них.
Птичка бедная моя,
Так же тщетно плачу я;
И смеется рок лихой,
Обманувший нас с тобой.
Льстец, когда придет беда,
Не поможет никогда.
Словно ветер, звук речей;
Нелегко найти друзей.
Всяк тебе быть другом рад,
Если только ты богат,
А когда казна худа,
Помощи не жди тогда.
Если кто кутила, мот, —
Щедрым льстец того зовет,
И твердит льстеца язык:
"Вот кто царственно велик!"
Мил ли богачу разврат, —
Угодить ему спешат;
Если любит женщин, — вмиг
Для него отыщут их.
Но едва грозней судьба,
Как смолкает похвальба,
И забыть его готов
Прежний круг его льстецов.
Только верный друг тебе
Рад помочь в плохой судьбе.
Грустен ты — и он скорбит;
Ты без сна — и он не спит;
Долю всех твоих забот
В сердце он своем несет.
Узнается, знай, лишь так
Верный друг и льстивый враг.

Птица-вестник, громче пой,
Пой на пальме восседая:
Затруби — и птичьи стаи
Пусть летят на голос твой!

Ну, а ты, вещатель фальши,
Сатанинский балагур,
Смерти огненной авгур,
От собранья будь подальше.

Знайте: путь сюда закрыт
И злодею, и тирану.
Воздадим лишь честь Орлану —
Королю пернатых свит.

Есть у нас и пастор дивный —
В белой ризе Лебедь сам
Реквием исполнит нам
В виде песни лебединой.

Облаченный в траур Вран,
Ты потомство зачинаешь
Тем что грустно воздыхаешь, —
Так явись в наш скорбный стан.

Ах, любовь и верность сами
Уж мертвы, — так мы поем, —
Голубь с Фениксом вдвоем
В небеса ушли сквозь пламя.

В жизнь одну, в единый дух
Эти птицы были слиты:
Страстью — двойственность убита,
И в одном — не сыщешь двух.

Так сердца сумели слиться,
Что простор их не делил:
Это чудо нам явил
Голубь со своей царицей.

И любовь свой свет лия
В фениксовых глаз глубины
Отражала голубиный
Лик — его второе "я".

Так вот каждый оставался
Не собой и не иным,
Словно именем двойным
Некто в мире назывался.

Ум, смущен и с толку сбит,
Созерцал различья — в цельном:
Каждый, все же, был отдельным,
Воедино с другом слит.

Ум твердил: "Уж если двое,
Как одно, предстали мне,
Значит, сущность — не в уме,
А в любви, коль есть такое!.."

И вернейших двух друзей —
Две звезды, любви вершины —
Хор отпел печально, чинно
Погребальной песнью сей:

Верность, честь и красота,
Чувств сердечных простота —
Днесь могилою взята.

Птица-Феникс умерла —
Вслед за голубем ушла:
В вечности гнездо свила.

Без потомства отошли:
Хоть иметь детей могли,
Но невинность сберегли.

Верности уж в мире нет,
Красоты пропал и след:
В гроб сошли во цвете лет.

Кто красив иль верен, — тот
Пусть к сей урне подойдет
И над прахом птиц вздохнет!..

Громкогласный наш глашатай,
С дальних пальмовых ветвей
Протруби нам весть скорбей.
Созывай народ пернатый.

Ты ж, крикливый вестник горя,
Темный демона гонец,
Предвещающий конец,
Ты чужой на нашем сборе.

И не смейте приближаться,
Птицы хищного крыла
(Кроме короля орла):
Время мессе начинаться.

Белой ризой облаченный,
Лебедь, чей печальный глас
Раздается в смертный час,
Начинай обряд законный.

Ворон трижды долгой жизни,
Ты, который гроб творишь
Тем, кому ты жизнь даришь,[57] —
Плакальщиком будь на тризне.

Начинаем плач наш гимном:
Верность и краса мертвы.
Феникс с горлинкой, увы,
Сожжены огнем взаимным.

Двое любящих их было,
Но была в них жизнь одна —
В двух, но не разделена:
Так любовь число убила.

Сердца два слились так тесно,
Что просвет неуловим
Между ней и между ним
В их гармонии чудесной.

Так голубка воспылала,
Что могла по праву сметь
Вместе с Фениксом сгореть.
"Я" и "ты" для них совпало.

И смешался ум в понятьях:
Как же два с лицом одним —
"Я", но с именем двойным?
Что ж, одним, двумя ли звать их?

Разум полон стал смущеньем:
Разное слилось в одно,
"Это" с "тем" совмещено
Чудодейственным смешеньем.

Можно просто подивиться,
Что слились так мирно два;
И не ум, любовь права,
Если два могли так слиться.

И любовь над их гробницей,
Над свершеньем роковым,
Скорбный плач сложила им —
Фениксу и голубице.