— И он?
— Согласился. А то нашел дурака! Под землей, знаешь, какая температура?
— Мороз?
— Валенок! Плюс тридцать! Это же на глубине тысячи метров. А на поверхности зимой тоже тридцать, только минус, да ветер двадцать метров в секунду! И надбавки под землей, да горный стаж, да за вредность, а?!
— Буду тоже проситься! Как штык!
Длинный язык пламени из окошка печи. Валера и Толя проворно отскакивают по сторонам, потом в две лопаты, как автоматы, закидывают «выдув» шихтой. Вокруг незнакомые нам плавильщики другой смены. Поодаль стоят и наблюдают начальник цеха и инженер по технике безопасности — оба в костюмах, белых рубашках, галстуках, но в робах внакидку и в зюйдвестках.
— Глянь, — говорит Толя, не поворачиваясь, — Калитин…
— И этот с ним, по тэ-бэ…
— Может, потолкуем насчет печи? А то, хошь, я один пойду спрошу?
— Поперед батьки в пекло не лезь! —
Валера надвигает Толе шапку с дырками для глаз. — Надо же такой колпак учудить!
— Глянь, глянь! Ты робу подпалил! Вон, карманы уже дымятся…
Роба у Валеры и правда подпалена.
Дверь кабинета с надписью: «Флюорография». И от руки: «Сегодня ф-ю проходят рабочие плавильного цеха».
Валера открыл дверь. За столиком сидела миловидная сестра с толстенной книгой. Толя тоже было протиснулся в дверь.
— По одному! Подождите там! — Книга с треском захлопнулась. — Фамилия?
Валера ошеломленно уставился над медсестру— такой в этом городе он еще не встречал.
— Фамилия?
— Иванов…
— Смешней ничего не могли придумать? Из плавильного?
Валера не сводил глаз с девушки.
— На мне ничего на написано! — Сестра с вызовом и неприязнью подняла голову. — Разденьтесь до пояса и идите сюда.
Валера снял рубашку, и, неловко ежась, подошел. Девушка завела за ширму, взяв за локти, прижала к экрану:
— Выше подбородок. Да не так! Отведите плечи назад… Что с вами!
— Закружилась голова…
— Стойте смирно. Сделайте вдох и не дышите… Теперь дышите. Кому я говорю?! Дышите! Какой-то ненормальный, честное слово!
— Ну и что там у меня? Внутри?
— Ничего хорошего.
— Я шучу.
— А я нет. Повернитесь спиной. Вдохните. Не дышите. Постойте минутку. — Девушка встала, подошла к двери, ведущей в смежный кабинет: — Можно тебя на минутку?
Вошел пожилой мужчина.
— Вот, посмотри, — девушка уступила ему место перед экраном.
— Сколько лет в горячем цеху? — спросил тот у Валерия.
— Шесть.
— Никаких жалоб?
— Только на нехватку тепла.
— Я вас серьезно спрашиваю, молодой человек!
— Я про человеческое тепло.
— Ну, это не вы один, — вставила девушка.
— А что вы скажете, если я вам не разрешу дальнейшую работу в плавильном отделении?
— Скажу: не выйдет. Я там должен проработать минимум десять. Мне нужен горячий стаж и надбавки.
— Зачем?
— Для пенсии.
— Это у него такие шутки, — пояснила девушка.
— У вас есть семья?
— Есть.
— Здесь или на материке?
— Еще не разобрался…
— Все-таки подумайте. Может быть, вам не имеет смысла дожидаться пенсии в горячем цеху. — Врач повернулся к медсестре: — Напиши: практически здоров. — И на прощание Валерию: — Молодость не бесконечна. Всем другим напиткам «предпочитайте молоко.
— Вам все ясно? — спросила девушка.
— Нет. Почему, например, вы с ним на ты?
— Потому что он мой отец.
— А что со мной?
— По-моему, небольшое расширение сердца. Пройдет на материке. Поезжайте, мой вам совет.
— Только с вами.
— Ладно, идите, зовите следующего.
— А если я вас серьезно приглашу на материк, поедете?
— Хватит, пошутили.
— Я серьезно на этот раз.
— Заходите, поговорим, — в первый раз улыбнулась девушка.
Валера рывком открыл дверь в комнату мастеров, где шла летучка, надеясь сразу броситься в бой. Но здесь было не до него. В битком набитой комнате страсти накалились до предела.
— И еще рапорт с объяснением напишете! — почти кричал Калитину бородач с лауреатской медалью на лацкане, заместитель главного инженера комбината. — О причине остановки печи!
— И напишу! — тоже повысил голос Калитин. — Только под вашу ответственность снова пущу печь.
— Самоуправство пора оставить, товарищ Калитин, — вскочил бородач. — На счету каждый анод, а вы хотите на четверть снизить продукцию комбината. Вы — кто? Директор комбината? Министр? Госплан? Кто вам дал такое право?
— Да и с нами не мешало бы посоветоваться, Константин Евгеньич, — Валера сам не ожидал, что все-таки произнесет эту фразу.
Все разом повернулись к нему.
— Тебе чего, Иванов? — спросил Калитин.
— Да вот любопытно, что вы решили про печь-то нашу… Как-никак рабочего класса тоже касается. Или нет?
И в этот момент в Валеру, как в возможного союзника, вцепился худой, подтянутый, с очень «ленинградским» лицом инженер по технике безопасности.
— Пусть рабочий класс нам и скажет. Положение в цеху ненормальное?
— Ненормальное, — стараясь на ходу понять, что от него хотят, ответил Валера.
— Кабанов пострадал от выдува?
— Пострадал.
— А вы могли пострадать?
— Я — нет. Я по утрам не опохмеляюсь.
Раздался смех.
— А случай с Волковым? — строго одернул Валеру Калитин.
— Дела не знал, а лез. Все заработать рвался…
— Выходит, печь ни при чем? — сверлил. глазами инженер по тэ-бэ Валеру. — Может, и выдувов не бывает, а?
— Сами знаете. Да и вообще: плавилка не Цхалтубо. Ежу ясно.
— Постой, постой! — Калитина задела за живое. — Ты, выходит, против остановки печи?
— А что я не ясно сказал?
— Ясно, — безжалостно отрезал Калитин. — Выходит, не один Волков только о копейке и думает.
— Дело не во мне, — Валера чуть не до слез обиделся. — Да я… Вы же сами: вместе, вместе… Вы нас спросили? Вот у матери Толяна крыша прохудилась… Потом вот я…
— Ну, что ты? — бородач чуть не с мольбой или чуть не с угрозой взглянул на Валеру. — Что ты?
— Не гулял отпуск полтора года, а тут… Сколько я получу, если остановят печь…
Многие поморщились, от Валеры ожидали другого.
— С людьми надо работать, товарищ Калитин! — бородач встал и двинулся к двери.
— Помните, мы говорили, — Валера бросился спасать положение, — что можно без остановки печи подобрать режим… Чтобы и показатели, и выработка, и безопасность… — Он чувствовал, что провалил свою роль, и сейчас не то чтобы жалок, а не к месту.
— Вот, — сжалился все-таки бородач, — рабочий, оказывается, больше о государственных интересах печется, чем мы с вами, Константин Евгеньевич. — И, потрепав Валеру по плечу, вышел.
— Придется вернуться к этому разговору на другом уровне! — бросил ему вслед инженер по тэ-бэ.
— Доволен? — спросил Калитин Валеру. — Высказался? Отомстил, что ли?
— Я хотел, как лучше… — Валера опустил голову.
— Крыша, отпуск… Кто тем не пускал в отпуск? Хоть завтра. А не ты мне говорил: «Мне все равно, когда идти! Мне и ехать-то толком некуда!», не ты говорил?
— Я.
— Ну и ну… — Калитин в сердцах захлопнул за собой дверь.
— Говорят, тебя послушали? — на ходу бросил Бурнусов, когда Валера вернулся в цех.
— Он за нас за всех там высказался, — сказал Тимошенко. — Мы, говорит, могём и так, у нас шкура дубленая!
Морячки прошли, посмотрев на Валеру с сочувствием.
— Вообще, конечно, ради дела можно бы и пожертвовать полсотней, — обронил один из них.
Лишь Толя Хангаев одарил его лучезарной улыбкой:
— Вот тебе и заметано! Одна беда — шибко сознательных у нас никто не любит. Айда аноды выбивать, три штуки от той смены осталось, не успели выбить, теперь запишем себе.
Валера шел по улице мимо одинаковых, на сваях, домов. На одном плакат-предостережение: «Берегите, не разрушайте вечную мерзлоту!». Свернул в кафе-стекляшку.
В пустом помещении пожилая уборщица подметала пол, а худой, темнолицый мужчина стоял возле стола, бездумно глядел перед собой. При виде Валеры лицо его расплылось в улыбке, и он оказался совсем молодым. Моложе, наверное, самого Валеры.
— Опять ты тут, Бычок? — покачал головой Валера, направляясь к кассе.
— У них только «Айгешат», — раздалось за его спиной. — Можешь не смотреть.
— Два вареника, один раз помидоры. И два стакана, — сказал Валера в кассу.
— Мне тоже помидоры, — попросил Бычок.
— Тебе и беру, — бросил через плечо Валера, стараясь не впасть в тон благодетеля. — У меня от них чесотка. С детства…
…Они ели за столиком в углу. Как старые, давно все сказавшие друг другу приятели.
— С продсклада ушел? — спросил Валера. — Я ж за тебя ручался.
Бычок засопел, но ответил солидно:
